«Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал?»
Николай Васильевич Гоголь
Россия — дорога. Россия — ширь. Мчится птица-тройка. Страсть к движению и динамике – следствие особого постижения пространства. В своё время Николай Васильевич Гоголь задал философический вопрос, не подразумевавший, как водится, ответа: «И какой же русский не любит быстрой езды?». Сложно не полюбить скорость, имея русские протяжённости. «Да отсюда, хотьтри годаскачи, нидокакогогосударстванедоедешь». И в «Ревизоре», и в «Мёртвых душах» главное действующее лицо – огромная Россия. А ещё – любовь к стремительной езде. И – полетел господин Хлестаков «…по всей дороге с колокольчиком», куда кривая выведет, а навстречу ему Павел Иванович Чичиков — подмигнули друг другу и поехали дальше навстречу приключениям. «...И быстрее, шибче воли поезд мчится в чистом поле», чтобы на полном ходу ворваться в XX век, где расстояния сократятся, а мир станет маленьким и тесным, заставив человека рвануть в неведомый Космос. «Неужель он не знает, что живых коней победила стальная конница?» – наивно спрашивал поэт уходящей крестьянской Руси. «Железныйконьидётнасменукрестьянскойлошадке!» - насмешливо отвечали Ильф и Петров устами великого комбинатора.
Итак, по 22 мая в Институте русского реалистического искусства проходит выставка «Россия в пути. Самолётом, поездом, автомобилем», посвящённая истории транспорта в отечественной живописи XX века. Это не просто эшелоны, автопробеги, космодромы и люди в шлемах — это один из генеральных русских смыслов, путь-дорога: «Мимоходом, мимолётом, теплоходом, самолётом, / Адресованная другу, ходит песенка по кругу, / Потому что круглая земля». Организаторы экспозиции предлагают нам ощутить скорость, ветер, восторг. И — расстояния. Из пункта А в пункт Б. Из Москвы – на целину, из Ленинграда — на Крайний Север, мимо крохотного посёлка — на Дальний Восток. Они летели и мчались — мечтатели, строители, учёные. Среди наук, упоминавшихся нашими детскими писателями, особняком стояла география. Землеописание. Уроком географии начинается повесть Льва Кассиля «Черемыш– братгероя» - с изучения Сибири. Географию вспоминает и другой лётчик – из гайдаровского «Дыма в лесу», после чего дарит Володе компас с дарственной надписью. Мол, постигай, товарищ, самый важный предмет: «Учись разбирать карту...». Герой сказки о «Старике Хоттабыче» умудряется «завалить» именно географию. Стыдно! «Повзрослели наши девочки, и солидней стали мальчики,/ Те, которых география за собою увела», - дидактично пелось по радио. Учите географию – и будет вам счастье. Станете вы достойными братьями полярных лётчиков, знатоками недр и первопроходцами, наследниками Дика Сэнда и капитана Блада...
XX век — эра всепобеждающей подвижности. Ещё Игорь Северянин слагал вирши о «стрёкоте аэропланов», «ветропросвисте экспрессов» и, разумеется, о «беге автомобилей». Автопробеги и соревнования гонщиков — реальность бурного времени. «Полотнища ослепительного света полоскались на дороге. Прах летел из-под колес. Протяжно завывали клаксоны. Ветер метался во все стороны. В минуту всё исчезло, и только долго колебался и прыгал в темноте рубиновый фонарик последней машины. Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями...». Эпоха вносила свои коррективы не только в транспортный, но и в гендерный вопрос. Женщина за рулём — излюбленная героиня писателей, художников и дизайнеров межвоенного времени. Юрий Пименов пишет хрестоматийный символ новой Москвы (1937) — молодую даму в авто с открытым верхом. Нагретый влажный воздух, ветер в лицо и ясная радость. Имперская столица — пафос площадей, дворцов и автострад. Пронестись по солнечным проспектам — и вырулить на загородное шоссе, в праздное спокойствие летнего дня... На картине Бориса Рыбченкова «Ленинградское шоссе» (1935) — одна из основных магистралей сталинского Метрополиса. Художник ненавязчиво показывает смешение древности и новизны: конструктивистский дом с футуристическими формами и — в дымке — соборные купола. Тем не менее, главные действующие лица — трамваи и троллейбус; люди же — скорее абстрактны и являют собой некое приложение ко всей этой урбанистической поэзии...
«Но будят ночь всё тем же гласом – стальными ровным — поезда!» - констатировал Александр Блок. Пролетающий поезд — это всегда ликующий гвалт, смешанный с грустью и – несбыточностью. Почему ты едешь мимо? Гайдаровские мальчишки, живя на затерянном полустанке, грезят дальними странами и тем блистающим миром, который символизируют поезда дальнего следования. Их же мирок – стабилен, забыт-заснежен и, как им представляется, тускловат. Бытие скорого поезда – это и есть подлинная Жизнь: «Заревёт, разбрасывая искры. Сверкнёт яркими огнями. Как тени, промелькнут в окнах чьи-то лица, цветы на белых столиках большого вагона-ресторана. Блеснут золотом тяжёлые жёлтые ручки, разноцветные стёкла.Пронесётся белый колпак повара. И никогда, ни разу не останавливался скорый на их маленьком разъезде. Всегда торопится, мчится в какую-то очень далёкую страну – Сибирь… Очень, очень неспокойная жизнь у этого скорого поезда…».ХудожникГеоргий Нисский – сын станционного врача – с детства привык провожать поезда, мечтать о них. Именно он сумел воссоздать ту самую «беспокойную жизнь» скорых поездов. Порыв, гудок, волнение и – желание перемен. Поезда Нисского – это поток ускоряющегося сознания, полёт души в пространстве, ода «К радости», исполненная красками на холсте.
Кроме того, быстрота – залог индустриальной мощи. Неслучайно один из культовых советских романов именовался «Время – вперёд!». Важнейший смысл: надо спешить. «Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! Вот почему нельзя нам отставать... Поезд летел…».Нисский сочинял бесконечную сагу о железной дороге. Картина «В пути» (1963), представленная на выставке, характерна для него: здесь и раннее ледяное утро, предвещающее яркий день, и паровоз — синоним скорости, и фигурки людей — всегда такие условные у Нисского. Его любимый герой, железный бог — локомотив. Похожее настроение мы переживаем, глядя на полотно Михаила Аникеева «Последний перегон» (1961): серовато-белёсый фон и —на контрасте – выразительныйкорпус железнодорожной махины.
Однако поезда — это ещё и романтика. В эру Оттепели ехали «…за туманом и за запахом тайги» и считали, что «ЛЭП-500 – непростая линия…». Ироничный интеллектуал, покорявший Хибины в свободное от кибернетики время, противопоставлялся чавкающему обывателю. Куда направляются молодые ребята с картины Александра Дейнеки «Стихи Маяковского» (1955)? В поход или на работу? Здесь мы видим буквально столкновение миров: юных поклонников Маяковского и — парочку хорошо одетых, раскормленных мещан. Дейнека не щадит их — он доводит изображение куркулей до карикатурного гротеска, акцентируя жирные бока, тупость лиц и свиное выражение глаз. На другой чаше весов — светловолосые полубоги в спортивной одежде. Они преувеличенно красивы и напоминают античные изваяния. Маяковский — бич и гнев. Клеймение тех, кто погряз и протух. «Мурло мещанина» и «зады, крепкие, как умывальники» - этоникуда не делось, - говорит нам художник.– Номы их добьём, непременно добьём. Иначе — за что боролись? Зачем — боролись?
«Товарищ пролетарий, садись на самолёт!» - призывал всё тот же поэт-агитатор. Небо – сакрально. Небо – познаваемо. Русское небо – устремлённость в высоту. Это купол храма и шпиль сталинской высотки. Это – ломоносовское откровение: «Открылась бездна, звезд полна, /Звездам числа нет, бездне дна». Вместе с тем – гагаринское«Поехали!».Небо – символ цивилизационного прорыва и человеческих возможностей. Лётчики — небожители, боги света. Девушка-пилот с картины Самуила Адливанкина«Портрет Кати Мельниковой» (1934) — принцесса-грёза энергичных тридцатых. Эра авиации, спорта и разговоров о стратосфере. Из всех радиоточек звучало: «Бросая ввысь свой аппарат послушный, / Или творя невиданный полёт…». Знаменитая модельерша Эльза Скиапарелли, посетив Москву в 1935 году, отметила, что русские поголовно увлечены парашютным спортом. Гайдаровский герой (точнее — антигерой) – начинающий уголовник Юрка– «…бросил школу, а всем врал, что заочно готовится на курсы лётчиков». Потому что это – почётно и достойно. У Юрия Нагибина в его «Чистопрудном цикле» есть рассказ о девочке Жене Румянцевой, которая мечтала о звёздах и стратосфере, но судьба распорядилась иначе: она погибла на войне. Лететь. Взмывать. Увидеть мир с высоты — как на масштабном полотне Бориса Цветкова «Гидроавиация» (1933) — оттенки синего и голубого, небо сливается с водной гладью, превращая обыденный пейзаж в феерию сказочной страны. Такой же фантастический фон возникает на картине Александра Дейнеки «В воздухе» (1932): горы, снег, облака и — самолёт, один на один с природой.
Полярная авиация — особая строка в русской биографии. Вениамин Каверин делает своего героя не капитаном корабля (как Татаринов) и даже не просто авиатором, а именно полярным лётчиком. «Бороться и искать, найти и не сдаваться» - девиз новой рыцарской касты Красной Империи. Примечательно, что в киноверсии «Золотого ключика» (1939) Буратино и его друзей спасает пилот-полярник, непонятно откуда взявшийся в контексте сказки. Храбрый мужчина, покоряющий Полюс и перелетающий любые расстояния, вправе (sic!) достичь придуманных миров, чтобы выручить попавших в беду деревянных кукол. Георгий Нисский постоянно обращался к вечной теме: небо, человек и — мистерия русского Севера. «Над снегами» (1960) — одна из многочисленных работ этого цикла. Светящееся тело самолёта прорезает синюю мглу. Композиция — при всей своей суровости — вовсе не выглядит мрачной. Напротив, холод — жизнеутверждающая сила. Гиперборея — и советская авиация.
Читаем у Ивана Ефремова: «Ангелы – так в старину у религиозных европейцев назывались духи неба, вестники воли богов. Вестники неба, космоса…». Во всём мире слово «Россия» прежде всего ассоциируется с понятием «космос». В СССР много писалось о грядущем Человеке – он перенаправит свою природную агрессивность в иное русло. Исследовать миры, приручать бури на Венере, устанавливать флаги на Марсе и оставлять следы «на пыльных тропинках далёких планет». Захватывающая космическая будущность рисовалась не как приятная возможность, но как запланированная данность. Муза дальних странствий примерила скафандр и преодолела земное притяжение. Космонавты сделались героями дня, а фотография улыбающегося Юрия Гагарина стала символом XX столетия. Но космонавтов — единицы, тогда как общество нуждалось в «повседневном», близко-понятном кумире. Молодые физики обустроили эту нишу и занялись «какивсянаука– счастьемчеловеческим». Они непросто технократы с арифмометром вместо сердца (и мозга) — они поэты и мечтатели. На картине Владимира Нестерова «Земля слушает» (1965) изображена девушка-учёный в состоянии вселенского экстаза: она поймала сигналы, ответы, мысли... Быть может, она различила звуки далёких миров? Тогда в это верили. Тогда этим жили.
«До свидания, земляне!» - говорит космонавт с одноимённой картины Андрея Плотнова — она была создана уже в 1979 году, после смерти первого космонавта, в эпоху, когда советское общество стремительно обретало мещанские смыслы, хотя искусство по-прежнему транслировало жизнерадостно-возвышенные образы. Космическая тематика пользовалась популярностью у гиперреалистов 1970-80-х годов. Фотографическая чёткость работы Александра Петрова «Солнечный день на Байконуре» (1986) поражает великолепной формой, но, увы, не содержанием, не смыслом. Уже — не смыслом. Утончённая и безжизненная красота линий. Эффектность. Интенсивность. И — усталость. Зачем нужен космос, когда можно развиваться в иной, более доступной плоскости?
Впрочем, выставка «Россия в пути» не навевает печальных мыслей, ибо она повествует о наших свершениях и — наших расстояниях. О людях, которые не боятся дальней дороги и безграничного макрокосма. «Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнемразметнулась на полсвета, да и ступай считать вёрсты, пока не зарябит тебе в очи...».
Рис. А.Дейнека. "Стихи Маяковского" (1955)
