Промокашка

«-Это и я так могу…!

-А чего ж сыграть-то?

-…Мурку!»

Диалог из культового фильма.

Лето… Жара… Из открытых окон соседнего дома несётся разухабистое и, видимо, задушевное: «А наш притончик гонит самогончик!» Певец доверительно – как и положено в жанре шансона - изрекает: «Винишко стало дорожать, зарплаты стало не хватать / Не порезвиться и не опохмелиться», а потом в припеве залихватские тётки – ещё раз про самогончик! И – все вместе: «И пусть шмонают опера, мы пьём с утра и до утра…!» Ценителю трогательных песен этого показалось мало, и он завел сию канцону вдругорядь. Или вот вам ещё одна примечательная история. Водитель такси из всей шкалы радиочастот находит именно ту, на которой звучат специфические песни. Про тюрьму и волю, про воровские-рисковые дела да про смелого урку, который всегда обманывал ментов, да вот фарт закончился и сидит теперь наш друг сердечный на шероховатых нарах. Мне неудобно сказать: «Выключите сие немедленно!» Неловко. Пусть уж… Проклятое советское воспитание! Нас строили и школили, как старорежимных дворянчиков – нам бесконечно вдалбливали все эти правила политеса. О, как совестно указать человеку: «Ты (дурак) завёл несусветную гадость с кабацкими словесами и пенитенциарной проблематикой!» В конечном итоге, он меня везёт. Он – извозчик, я барыня. Купи машину и слушай Жана Батиста Люлли с Франсуа Купереном в придачу.

Но! Буквально в конце июля мне довелось услышать сразу от нескольких деятелей искусств, что – оказывается! – именно в Красной Империи пестовалась уголовная культурка, а вся эта шансонная лирика – тяжкое наследие сталинизма и особой социальной политики. Напомню - речь в тех программах шла о Владимире Высоцком – в связи с годовщиной его смерти. Основная мысль: то был разудалый блатной бард, выполнявший общественный заказ в виде воплей про «большой Каретный» с чёрным пистолетом. Нечто подобное довелось мне прочесть и в нескольких блогах. Полагаю, что есть даже такие исследования. Мол, подпорченный народец, прошедший через систему ГУЛАГа, алчно требовал понятных песен. О том, что у Высоцкого есть проникновенные вещи о войне или, например, о постижении высоты – о скалолазках и вертикалях – ни слова. О том, что он великолепно сыграл роль бескомпромиссного сыщика Глеба Жеглова – также умолчали. А ведь именно этот образ в своё время повысил рейтинг милицейской профессии, ибо всё представилось чётко, железно и по-мужски: «Вор должен сидеть в тюрьме!» Безусловно, в других передачах нам был показан и Высоцкий - театральный трагик, и Высоцкий – романтик-лирик. Просто меня очень зацепило вот это странное мнение о советском народе, ибо уже и не в Высоцком дело, а в хитром расставлении акцентов: представить СССР, как царство гопников и дворовой шпаны, являвшейся (видите ли!) опорой пролетарского строя. Этакие классовые угнетатели умненьких скрипачей-очкариков.

Что ж, я тоже неплохо знаю советский быт и большевистский modus vivendi, посему - теперь об искусстве! Я почему-то не припоминаю тюремных песен, раздающихся из нашей радиоточки. Не было этого и на телевидении. Со сцены тоже никто не кричал про самогончик и притончик, равно как про Владимирский Централ и злого прокурора. О преступности, равно как о «ментах», точнее – о храбрых и неподкупных милиционерах нам рассказывалось в многочисленных детективах. Их основное отличие от классического детектива заключалось в том, что преступник (как правило), был известен с самого начала, тогда как задачей автора являлось отображение работы правоохранительных органов. Больше того – создатели подобных сюжетов тщательно следили за тем, чтобы не допустить на экране «симпатичный» образ уголовника. Так, известно, что у Промокашки из «Места встречи…» изначальная роль могла быть гораздо более красочная, и даже с теми самыми песнями. Но потом решили скомкать образ, свести его к нескольким штрихам, отведя шестёрке из банды Горбатого весьма скромную роль. Почему это произошло? Посчитали, что Промокашка может плохо повлиять на молодёжь - быть катализатором повальной моды на блатную тематику. В «Джентльменах удачи» уголовники изображены в сатирическом, смешном виде, равно, как и знаменитый тюремный жаргон. Тогда, может, какие-то другие виды искусства пропагандировали «феню» и «Мурку» в качестве пролетарского искусства?

Ах, нет! Вот Советский театр – это же сплошное «Быть иль не быть?» и «Отчего люди не летают так, как птицы?», разбавляемое сценами из жизни сталеваров, физиков-ядерщиков и прочих отважных полярников. Классика и рафинированность. Подцензурный стиль. Ничего лишнего. Безусловно, блатной жанр наличествовал и даже процветал. Неофициально. В любом дворе водились свои хулиганы, бегавшие драться стенка на стенку с бандитами из соседнего квартала. Бытовали криминальные и полукриминальные группировки, иной раз управляемые опытными уголовниками. Итак, немного истории…

Безусловно! Дворы 1920-1950-х годов невозможно себе представить без этих колоритных персонажей - у них даже была своя мода. Кепка - малокозырка, смятые «в гармошку» хромовые сапоги, белый шарф и, конечно, зуб – фикса стали символами бандитской вольницы и, вместе с тем, выделяли человека из толпы. Поэт Евгений Рейн вспоминал о 1940-х годах: «Тогда цвела мода, совершенно не связанная с Западом. Отчасти это была сталинская довоенная мода, но уже сильно окрашенная в тона блатной романтики. Во время войны очень большую роль стал играть уголовный мир<…>- все это оказывало влияние на молодежную моду. Города были поделены между подростковыми бандами, которые, разумеется, подражали взрослым. Члены этих банд были одеты совершенно одинаково. Обязательным головным убором была серая кепка из букле, называемая по таинственным причинам «лондонка», к ней прилагались белый шелковый шарф и черное двубортное драповое пальто. Широкие брюки лихо заправляли в сапоги».

Я, пожалуй, соглашусь, что основной причиной распространения «блатной» моды являлся тот факт, что множество молодых мужчин побывало на зоне. Однако же замечу, что большинство «сидельцев» и прочих страдальцев были осуждены по статьям, не связанным с политикой. Кражи, грабежи, разбои, многочисленные хозяйственные преступления. Уголовное законодательство сталинской эпохи не отличалось особым человеколюбием, тем не менее, оно было относительно гуманным по сравнению с системой наказаний в демократическом обществе. Так вот, возвращавшиеся из далёких лагерей, «жиганы» частенько становились героями в глазах подростков и юношей. К тому же, после войны пышным цветом цвела беспризорность, а безотцовщина являлась, скорее, нормой, чем исключением. За неимением семейных авторитетов, подросток инстинктивно тянулся к «сильному» человеку и находил своеобразное понимание в среде фартовых ребят.

Блатная мода оказалась крепко связана с такими привлекательными для молодёжи понятиями, как лихость, смелость, солидарность, презрение к сытым и богатым. Разумеется, далеко не все юноши, носившие кепку – «лондонку» и сапоги «с разговором» пополнили ряды уголовников. Эта блатная «оболочка» была ещё и символом принадлежности к дворовому братству. Джазмен Алексей Козлов писал в своих мемуарах: «Мат, «феня», наколки, фиксы, малокозырки, тельники, прохаря, чубчики, особая походка и манера сплевывать слюну - всё это было обычными атрибутами не только сирот – «огольцов» и профессиональных воров, а и простых пионеров-школьников из обычных семей. Исключение составляли дети, либо находившиеся под строгой опекой своих семей, либо те, кто были неспособны вписаться в жесткую дворовую жизнь по каким-то сугубо индивидуальным причинам».

В этой связи интересен отрывок из культовой повести 1950-х годов – «Хроника времён Виктора Подгурского» Анатолия Гладилина. Он ставит в единый гнусный ряд стиляг и блатарей: «И вот в Москве на улице Горького появились новые кучки пёстро одетой молодежи - «стиляг», убивающих свое время по ресторанам и в коктейль - холле. Компании «корифеев» в надвинутых на глаза кепочках, с поднятыми воротниками, ежедневно дежурящие в темных подворотнях, быстро пополнялись свежими кадрами с образованием в объёме десятилетки. Не каждый сразу находил свою дорогу. Позже многие поехали на целинные земли или с блеском поступили в институт. Часть взяли в армию, часть пошла на фабрики и заводы». Вы уже готовы сказать: «Ну вот! Вся среда была около-уголовной, всё мальчики прошли через постижение жаргона и пресловутых понятий! А тот, кто был выше этого, того нещадно били!» Да, в советских дворах и коммуналках всё это водилось и роилось.

Но! Ни одному из этих несчастных уголовников не приходило в голову считать свои песенки да ножички – именно культурой. Приведу пример из хрестоматийной гайдаровской повести 1930-х годов. «Юрка был на два года старше меня, он носил значок Ворошиловского стрелка, но был прохвост и выжига». А ещё он врал, что собирается стать лётчиком и даже бравировал некоторыми специальными терминами. Вы чувствуете? Будучи представителем социального дна, юный жиган, тем не менее, остро чувствовал и свою ущербность, и правильное направление. Быть уголовником – плохо, быть авиатором – престижно. Иметь значок стрелка – почёт и уважение. Вот это и есть, собственно говоря, советская культура. Конечно же, хулиганская среда имела определённый шарм, но те песенки существовали отдельно от понятия «искусство». Пластинок с подобными записями никогда не выпускалось. Во дворе под гитару – сколько угодно. В пионерлагере – когда не слышат вожатые. В походах шестидесятников? Конечно. Однако лучше – Визбора или Окуджаву. Высоцкого – на интеллигентской кухне 1970-х? Бесспорно. И лучше – ироническое про Канатчикову дачу или про колхозный корнеплод, который помогают собирать доценты с кандидатами. Да, магнитофонные записи с блатными песнями были почти в каждом доме. Но это никогда не считалось искусством, уважаемые господа! В СССР соблюдалось очень жёсткое деление жанров и смыслов на «культуру» и «не культуру», а ритм пацанской подворотни почему-то никогда не совпадал с ритмами развитого социализма. При большевиках процветала нормативная эстетика (sic!) с её отсеканием лишнего, низкого и …сейчас скажу парадоксальное слово: плебейского. В пролетарском государстве комильфотной была исключительно дворянская линия восприятия. Там, у себя в квартире ты мог сколько угодно заводить шансоны про кабацкую судьбину да про графинчик водочки. А из радиоточки бесконечным потоком лилась классическая музыка, скромно перемежаемая эстрадными композициями и обработанным фольклором.

Это, как раз, на волне Перестройки возникло сразу несколько популярных музыкальных групп, до сих пор эксплуатирующих около-уголовную тематику. Появилось и целое направление – «русский шансон»: надрывные баллады о пацанах, братве, разборках и перестрелках. Замечу - это уже стало транслироваться по радио, допускаться в телепрограммы и звучать с подмостков. На всю страну. Итак, врубаем погромче и фланируем вразвалочку: «И, солидно, не спеша, Закурили кореша... / Ша! Шагают в кепочке-малокозырочке, / А у самого темени дырочка. / Веселей, народ, эх, давай, страна, / Пролетарское грянем ура!» А это уже – про становление юной личности: «А я два года в пятом классе просидел, / А из шестого в малолетку загудел. / А в перерыве на суде, когда повёл меня конвой, / Моя училка всё качала головой». И в припеве: «Базара нет!» Не в значении: рынок сломали, а по понятиям: «Ну, какой разговор, братаны?!» Хотите ещё песен? Их у меня есть: «У братков все схвачено надёжно / Все надёжно все как надо / Ведь солидные ребята / Вы шутите с ними осторожно».

Цивилизация солидных ребят, конкретной пацанвы и прочих мальчиков «с района» очень быстро заявила о себе. На экранах вольготно прописались «воры в законе», а также их многочисленные шестёрки, а уж знаменитая и ставшая культовой «Бригада» и вовсе убедила подрастающее поколение, что быть бандитом – круто. Романтично. Рисково! И главное – нормально. Потому что герои сериала – симпатичные, умные и добрые ребята, которые мыслят правильными категориями. И женой Саши Белого становится не потасканная моделька, а исполнительница классической музыки. Разве Саша Белый – плох?! Он прекрасен! И это, увы, теперь искусство. О русском шансоне пишутся статьи в форме научных исследований. Выпускаются словари тюремного жаргона. В СССР это существовало, но! –там, где положено, то есть на задворках и в подворотнях, а сейчас «народные вкусы» сделались частью культурного пространства. А что народ? Когда его не принуждают (!) к Шопену, он радостно просит «Мурку». Как тот Промокашка. И – врубает про самогончик. На весь район. На весь раЁн, дорогие мои пацанчики.