Продолжение беседы с руководителем Русского экономического общества Валентином Катасоновым о жизни и творчестве выдающегося мыслителя Константина Леонтьева.
«ЗАВТРА». Валентин Юрьевич, известно, что Леонтьев много внимания уделял сельской общине. Это что? «Ядро» будущего социализма?
Валентин КАТАСОНОВ. Говоря об особенностях русского человека, Леонтьев называл такую его особенность, как «коллективизм». Этот коллективизм проистекал из общинной формы организации крестьянской жизни. Хотя Леонтьев не был народником (более того, народников не любил и презирал), он, как и народники, полагал, что это создаёт основу для «русского социализма». Впрочем, отношение Леонтьева к такому качеству, как коллективизм, было смешанным. Он сначала очень был этим недоволен, полагая, что коллективизм не в состоянии произвести ярких личностей. А если нет ярких личностей, то нет и «цветущей сложности». Коллективизм русского человека претил эстетическому чувству Леонтьева. Вероятно, в его представлении коллективизм ассоциировался с чем-то наподобие «лагерного социализма» Л. Троцкого, в котором, действительно, самобытной личности места не было. Но позднее, когда Леонтьев стал возлагать определённые надежды на социализм, он ухватился за идею коллективизма. По принципу «нет худа без добра».
Корнем русского коллективизма у него действительно была сельская община. На общину как основу исключительно «русского социализма» Леонтьев обратил внимание ещё в 1870 году в своей работе «Грамотность и народность». Вот фрагменты этой работы: «Европейцы, чуя в нас для них что-то неведомое, приходят в ужас при виде этого грозного, как они говорят, «соединения самодержавия с коммунизмом», который на Западе есть кровавая революция, а у нас монархия и вера отцов». Под российским «коммунизмом» понималась сельская (земская) община, которая сохранилась и после того, как в 1861 году была начата реформа, известная под названием «отмена крепостного права». «Крепостное право» было отменено, а «земская община» была сохранена. И это, по мнению Леонтьева, было спасительным для России решением. Те молодые реформаторы, которые хотели из России сделать Европу, сами того не ожидая, сделали полезное дело: «…они не предвидели, что земская община будет у нас в высшей степени охранительным началом и предупредит развитие буйного пролетариата; ибо в ней некоторого рода коммунизм существует уже "de facto", а не в виде идеала, к коему надо рваться, ломая преграды». Фактически у Константина Николаевича синонимом «монархического социализма» был «феодальный социализм», или «социалистический феодализм».
«ЗАВТРА». Он не стеснялся таких формулировок и выражений?
Валентин КАТАСОНОВ. Нет. Ведь надо было спасать Россию и Европу!
«ЗАВТРА». И что же такое тогда у него сословный социализм как форма «монархического социализма»?
Валентин КАТАСОНОВ. Я уже говорил, что К. Леонтьев полагал, что сословность является условием стабильности любого государства. В Западной Европе буржуазные революции сословность уничтожили, что дало свободу «подвижному капиталу», который начал свою разрушительную работу. В России сословность сохранялась до Александра II, хотя, безусловно, в отдельные элементы этой сословности постоянно вносились какие-то коррективы.
Напомним, что в Российской империи население имело достаточно сложное деление по разным группам, причём каждая имела свои особенные права и обязанности. И это было зафиксировано в своде законов Российской империи. Прежде всего, все проживающие на территории империи лица делились на подданных и иностранцев. Подданные, в свою очередь, состояли из трёх категорий: природные подданные, инородцы, финские обыватели. Собственно сословиями были четыре основные группы природных подданных (статья 4 Свода законов): 1) дворянство; 2) духовенство; 3) городские обыватели; 4) сельские обыватели.
Однако в рамках указанных сословных групп между отдельными лицами могли быть столь большие культурно-исторические различия, что на практике под сословиями понимались более мелкие группы. Например: дворянство делилось на потомственное и личное, имевшие между собой мало общего; духовенство разделялось по исповеданиям; городское сословие распадалось на пять различных «состояний» (статья 503): почётные граждане (личные и потомственные), гильдейское купечество (местноe и иногородноe), мещане (или посадские), ремесленники (или цеховые), рабочие люди. Отдельно закон выделял ещё «казачье сословие».
После реформ Александра II, по мнению известного российского правоведа Н.М. Коркунова, эффективно сословные различия сохранились только в существовании одного привилегированного сословия – дворянства. Тем самым русское законодательство того времени о правах состояния состояло в противоречии с фактическими условиями жизни.
«ЗАВТРА». То есть не редкость была встретить человека, который не знал, к какому сословию он принадлежал?
Валентин КАТАСОНОВ. Леонтьев прекрасно видел, как на его глазах происходило размывание и уничтожение сословной структуры российского общества. Поэтому Константин Николаевич всегда призывал к сохранению и восстановлению той сословности, которая существовала ещё при императоре Николае I. В последние годы программа восстановления сословности в России стала частью проекта «монархического социализма» Леонтьева.
Социалистический проект Леонтьева можно было бы назвать «сословным социализмом», поскольку он предполагал сословное устройство общества, которое, по мнению Константина Николаевича, необходимо для укрепления государственности. Леонтьев ожидал «образования новых весьма принудительных общественных групп, новых горизонтальных юридических расслоений, рабочих, весьма деспотических и внутри вовсе не эгалитарных республик… узаконения новых личных, сословных и цеховых привилегий... вся земля будет разделена между подобными общинами и личная поземельная собственность будет… уничтожена». В рамках феодально-сословного социализма власти «ограничат надолго прямыми узаконениями и всевозможными побочными влияниями как чрезмерную свободу разрастания подвижных капиталов, так и другую, тоже чрезмерную свободу обращения с главной недвижимой собственностью – с землёю».
«ЗАВТРА». Напоминает модель «корпоративного социализма».
Валентин КАТАСОНОВ. Кстати, некоторые исследователи творчества Леонтьева отмечают, что та социально-экономическая модель, которая на некоторое время установилась при «диктаторах» Франко и Салазаре в послевоенных Испании и Португалии, имела некоторое сходство с моделью «сословного социализма» Леонтьева. Там роль сословий выполняли корпорации, получившие от «диктаторов» особые полномочия. Действительно, своеобразная модель «корпоративного социализма». Известный эмигрантский исследователь творчества мыслителя Юрий Иваск (1907–1986) в своей книге «Константин Леонтьев (1831–1891). Жизнь и творчество» (вышла впервые в США в 1974-м) высказал предположение, что если бы Леонтьев дожил до половины ХХ века, то был бы сторонником корпоративных государств, отстроенных Франко в Испании и Салазаром в Португалии.
Эту же мысль подхватывает другой автор, православный священник: «И Леонтьев, и Салазар, и Франко были приверженцами государственности христианской. Леонтьев был озабочен сохранением России – наследницы Византии, православный дух которой он считал нашим безценным наследством, и который уже начал гаснуть к его времени. А в одной из своих речей создатель и бессменный руководитель на протяжении 40 лет португальского "нового государства", профессор экономики Антониу Салазар призвал: "Рассматривать Государство как служение Богу во имя общего блага, всем сердцем – теми, кто облечён властью; не забывать, когда повелеваешь, во имя какой справедливости это осуществляется, и не забывать, когда подчиняешься, о священном достоинстве того, кто повелевает". Христианская государственность и была для них той "деспотической идеей", не дающей основанной на ней материи национальной жизни разбегаться и растворяться в окружающем. Салазар и Франко, как никто из европейских, да и мировых лидеров понимали, что сложность и цветение элементов их миров тогда возможны, когда скреплены рамками объединяющей их идеи христианской государственности. В этих рамках осложнение и цветение составных частей целого даёт силу и своеобразие самому целому. Но появление и развитие элементов, не вписывающихся в единство целого, – губит это целое, а, следовательно, губит и его элементы» (Свящ. Георгий Титов. Опыт построения элитарного государства).
Особенно близка к идеям К. Леонтьева модель корпоративного государства, которая существовала на протяжении нескольких десятилетий в Португалии (с 1933 по 1968 год). Примечательно, что установление режима Антониу Салазара произошло в начале 1930-х гг. без каких-либо революций, переворотов и войн. Всё было тихо и «цивилизованно».
«ЗАВТРА». Почему-то его режим называют фашистским.
Валентин КАТАСОНОВ. По недоразумению. Он, скорее, имел ярко выраженную национальную окраску, ставил задачу консолидации всех национальных сил. Никаких тесных идейных отношений с Гитлером и Муссолини, которые провозглашали национал-социалистические лозунги, у португальского лидера не было. Опять-таки власть в Португалии называли «диктатурой». Всё познается в сравнении. Власть Салазара трудно назвать «диктатурой» на фоне фашистских диктатур Гитлера и Муссолини. Между прочим, в Португалии не было даже смертной казни. Хотя принято считать Португалию «отсталой» в экономическом отношении страной, однако во времена Салазара её относительный экономический уровень (на фоне Европы) даже несколько вырос. Хотя Салазар не стеснялся называть свое государство «элитарным», однако степень социальной поляризации в этой пиренейской стране не была запредельной. Также Салазар не стеснялся называть своё государство «корпоративным», хотя такое название ассоциировалось с фашистскими режимами. Наконец, Салазар уделял большое внимание религии (католической церкви). Между прочим, Гитлер занимал почти открыто враждебное отношение к христианству, а Муссолини и Франко были просто католиками и в жизнь церкви сильно не вникали. А вот Салазар, как полагают некоторые исследователи, в целях укрепления государственной власти опирался на католическую церковь не меньше, чем на армию.
Суть корпоративного государства Салазара раскрывает современный исследователь М.Ф. Антонов в своей книге «От капитализма к тоталитаризму»: «Согласно конституции, принятой в 1933 году, Португалия объявлялась "унитарной корпоративной республикой". Власть формально осуществляли президент и государственный совет, а по существу – премьер-министр с диктаторскими полномочиями, который сам назначал министров (поэтому про него говорили, что он – "президентствующий премьер"). Национальное собрание (парламент) было совещательным органом. (Сам Салазар говорил, что ему достаточно небольшого парламента – совета министров.) Была создана и Корпоративная палата, которая включала представителей местных властей и религиозных организаций, промышленников, торговцев и деятелей культуры. Этот орган мог обсуждать проекты законов, которые потом передавались на рассмотрение Национального собрания. Избирательными правами пользовались люди состоятельные и грамотные (женщины – не менее чем с дипломом средней школы)». Конечно, Португалию времен Салазара с большой натяжкой можно назвать «корпоративным социализмом».
«ЗАВТРА». В литературе её чаще называют «корпоративным капитализмом».
Валентин КАТАСОНОВ. Или более нейтрально – «корпоративное государство».
Но, если говорить честно, то у Леонтьева понятие «социализм» также достаточно условно, поскольку оно экономическое, не касается цивилизационного устройства общества. «Капитализм» и «социализм» – лишь некие градации на шкале, определяющей степень государственного вмешательства в экономику, его влияния на распределение общественного продукта, масштабность государственных социальных программ. Это примерно как спор двух людей, оптимиста и пессимиста, по поводу стакана с водой. Один утверждает, что стакан наполовину полон (оптимист), другой – наполовину пуст (пессимист). Одни, например, могут утверждать, что Швеция – страна особого «шведского социализма». А другие, наоборот, – что это страна особого «шведского капитализма». Никаких стандартов для определения границы между капитализмом и социализмом в таком узком (экономическом) понимании в мире не существует.
«ЗАВТРА». У Леонтьева были и предчувствия социалистической «пугачёвщины».
Валентин КАТАСОНОВ. Постепенно Леонтьев перестает верить даже в возможность «монархического социализма». Слишком очевидно, что либерализация в России усиливается. А монархическая власть не укрепляется. Более того, Леонтьев начинает чувствовать, что эта власть в ближайшее время может резко ослабнуть. Это предчувствие Леонтьева основывается на том, что в России стала витать идея «конституции», «конституционной монархии». Константин Николаевич прекрасно понимал, что конституция проблем России не решит. На некоторое время она может создать иллюзию того, что Россия стала «цивилизованной страной». Но на самом деле конституция – мина замедленного действия.
«ЗАВТРА». Почему?
Валентин КАТАСОНОВ. Русский человек привык бояться Бога и повиноваться государю. Русскому человеку говорят: больше не надо повиноваться царю, главное, чтобы ты исполнял закон. Уважение и покорность монарху быстро исчезают. А вот подчинение закону не появляется. Русского человека к законопослушанию надо готовить, учить очень долго. А до того, как он успеет стать таким же законопослушным, как англичанин или немец, в России вспыхнет «пугачёвщина». И эта «пугачёвщина» приведёт к созданию, в конце концов, социализма. Но не того, «монархического», социализма. А социализма «жёсткого», устанавливающего настоящее рабство. А коллективным рабовладельцем будет государство, управляемое небольшой группой революционеров. В последние годы своей жизни Леонтьев находился в подавленном состоянии, поскольку он ощущал вполне отчётливо, что именно этот вариант социализма, помимо его воли и желания, будет иметь место в России. Вот что он прозорливо писал о конституции и последующей социальной революции в России: «Либерализм, простёртый ещё немного дальше, довёл бы нас до взрыва, и так называемая конституция была бы самым верным средством для произведения насильственного социалистического переворота, для возбуждения бедного класса населения противу богатых, противу землевладельцев, банкиров и купцов, для новой, ужасной, может быть, пугачёвщины. Нужно удивляться только, как это могли некоторые, даже и благонамеренные, люди желать ограничения царской власти в надежде на лучшее умиротворение России! Русский простолюдин сдерживается гораздо более своим духовным чувством к особе Богопомазанного Государя и давней привычкой повиноваться Его слугам, чем каким-нибудь естественным свойством своим и вовсе не воспитанным в нём историей уважением к отвлечённостям закона. Известно, что русский человек вовсе не умерен, а расположен, напротив того, доходить в увлечениях своих до крайности. Если бы монархическая власть утратила бы своё безусловное значение и если бы народ понял, что теперь уже правит им не сам Государь, а какими-то неизвестными путями набранные и для него ничего не значащие депутаты, то, может быть, скорее простолюдина всякой другой национальности русский рабочий человек дошёл бы до мысли о том, что нет больше никаких поводов повиноваться. Теперь он плачет об убитом Государе в церквах и находит свои слёзы душеспасительными; а тогда о депутатах он не только плакать бы не стал, но потребовал бы для себя как можно побольше земли и вообще собственности и как можно меньше податей...».
Н. Бердяев в свое работе о Леонтьеве (опубликованной в 1926 году) так комментировал эти слова Леонтьева: «Предсказание это сбывается дословно. В нём дано описание характера русской революции лет за тридцать пять до её торжества». Бердяев писал, что у Леонтьева «можно найти и совершенно конкретные предвидения русской революции, почти буквальное описание её характера. В этом он был настоящим пророком. Эти предвидения чередовались у него с планами и мерами предотвращения грядущей опасности и грядущего разрушения, часто наивными и практически бездейственными». В начале 1890-х годов Леонтьев отмечал, что если идти в том же направлении, то «Россия, через каких-нибудь десять всего лет, увидала бы себя с целым сонмом ораторов, аферистов… во главе… с миллионами пьяных, разорившихся и свирепых батраков».
«ЗАВТРА». Леонтьев не очень ошибся в сроках.
Валентин КАТАСОНОВ. До первой «русской» революции оставалось пятнадцать лет. Он весьма живописно представлял себе эту ситуацию. «Вообразим себе на минуту, – писал Константин Николаевич – …В России республика; члены дома Романовых частично погибли, частию в изгнании. Монастыри закрыты; школы "секуляризованы"; некоторые церкви приходские, так и быть, пока ещё оставлены для глупых людей. Чернышевский президентом; Желябов, Шевич, Кропоткин министрами; сотрудники наших либеральных газет и журналов – кто депутатами, кто товарищами министров». Оторопь берёт от прозорливости Леонтьева. По этой части, он, как мне думается, превзошёл даже Ф.М. Достоевского.
Впрочем, даже дикая «пугачёвщина» и последующий свирепый социализм, как думает Леонтьев, всё-таки лучше, чем либерализм, который гораздо быстрее доведёт человечество до могилы. В работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» мы читаем: «Коммунизм в своих буйных стремлениях к идеалу неподвижного равенства должен рядом различных сочетаний с другими началами привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности, с другой – к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стеснениям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законами резко очерченным, вероятно даже, к новым формам личного рабства или закрепощения». Мы были свидетелями именно такой модели социализма и можем подтвердить, что действительно были «стеснения личной свободы», существовали «принудительные корпоративные группы», имели место «новые формы личного рабства или закрепощения», постепенно возникало «новое юридическое неравенство и «новые привилегии». Но было при этом уменьшение «подвижности капитала и собственности»,проще говоря, было уничтожено всевластие капитала. Да, было непростое время, его можно оценивать по-разному. Но прав был Леонтьев, когда говорил, что даже такая жестокая форма коммунизма не является абсолютным злом, так как притормаживает быстрый процесс либерального разложения человечества и его движения к своей гибели.
«ЗАВТРА». Так какой же социализм по Леонтьеву всё-таки нужен России?
Валентин КАТАСОНОВ. Следует признать, что кое в чём Леонтьев заблуждался. Он считал, что именно Россия может стать оплотом противостояния той социальной революции, которая вызревала в Европе. Оказалось, что Россия, наоборот, стала лидером мировой социалистической революции, которой в немалой степени заразила Европу. Сначала, сразу же после первой мировой войны, – Германию и Венгрию (неудавшиеся социалистические революции), а потом, после второй мировой войны, – Восточную Европу, а также некоторые страны за пределами Европы. Бердяев писал в 1926 году: «В одном отношении К. Н. ошибался: он долгое время думал, что в России почва разнообразнее и сложнее, чем в современной Европе, и что поэтому Россия может остановить мировую социалистическую и анархическую революцию. Оказалось, что Россия стала во главе социалистической и анархической революции, и эгалитарная страсть оказалась в русском народе более сильной, чем у народов Запада».
Кстати, внимательно читая Леонтьева, можно понять и сравнительно скромный срок существования советского социализма (70 лет). У него была одна опора – государство. Причём сверхжёсткое государство, на языке большевиков – «диктатура пролетариата». Но на одной опоре долго не устоишь. Не было второй опоры, о необходимости которой предупреждал Константин Николаевич, – вера, религия, Церковь.
«ЗАВТРА». Кстати, Сталин задумался об этой опоре.
Валентин КАТАСОНОВ. Да, но слишком поздно. А Хрущёв эту опору, которую только-только начали воздвигать после войны, немедленно демонтировал. Была ещё третья опора в конструкции Леонтьева – община и коллективизм. Но её начал демонтировать ещё Столыпин, а большевики успешно завершили этот процесс. Ни советы, ни трудовые коллективы, ни колхозы не смогли вернуть того истинного духа народного коллективизма, о котором писал Леонтьев.
Несложно заметить определённую противоречивость в высказываниях Леонтьева по поводу социализма. Но эта противоречивость поверхностная, так как высказывания относятся к разным годам. А ситуация в России и в мире уже в те далёкие времена была достаточно динамичной.
Кроме того, следует обратить внимание на то, что социализм в работах Леонтьева используется в разных смыслах. В одних случаях речь идёт о социализме как некоей религии, заменяющей христианство. Религии, на фундаменте которой может возникнуть некая ещё неизвестная человечеству цивилизация (которой Леонтьев очень боялся, полагая её «концом истории»). В других случаях речь идёт о социализме как некоей государственной политике, направленной на регулирование социально-экономических отношений. Политике, которая не посягает на то, чтобы стать новой религией. Политике, которая осуществляется на фундаменте существующей цивилизации. К сожалению, и сегодняшние бесконечные споры по поводу социализма в немалой степени порождаются этой путаницей. Очевидно, что социализм как религия и цивилизация – это путь в никуда, приближение «конца истории» (точнее – земной истории). Если речь идёт о том, что социализм – лишь часть цивилизации, относящаяся к сфере социально-экономической, тогда надо понять, частью какой цивилизации такой социализм является или может быть. К сожалению, ни наши политологи, ни наши философы, ни наши политики такими метафизическими вопросами не отягощаются. Надо бы им рекомендовать читать Данилевского, Леонтьева, Тихомирова.
«ЗАВТРА». Говорят, Леонтьев продолжал думать о социализме до последних дней своей жизни.
Валентин КАТАСОНОВ. Да, за несколько месяцев до своей кончины у Константина Николаевича состоялась беседа с Л.А. Тихомировым по поводу социализма. Два величайших русских мыслителя договорились о том, что они совместно будут осмысливать феномен социализма и готовить предложения для власти по поводу того, как ей относиться к существующему социализму и какой социализм в России строить. Об этом можно прочитать в подробных воспоминаниях Льва Александровича, которые были опубликованы в виде книги «Тени прошлого». Л.А. Тихомиров уже в одиночку продолжал этот проект. Он пережил Константина Николаевича на 22 года и за это время успел подготовить много интересных работ, посвящённых проблеме социализма. Видно, что целый ряд мыслей Тихомирова были навеяны Леонтьевым, которого Лев Александрович считал своим учителем. Тем не менее отношение обоих мыслителей к социализму было разным: у Леонтьева – смешанным, противоречивым; а у Тихомирова – почти исключительно негативным.
Беседовал Александр Владимиров
Продолжение следует
Также:
