Сообщество «Круг чтения» 00:00 18 декабря 2014

"Предсмертный рёв гиппопотама мне душу ранит по ночам... "

Книга "Невиданная быль" — это пять небольших рассказов, окаймлённых пятью циклами стихов. Вот она, передо мной — в жестком тугом переплете, тяжелая, красная, как третье советское издание "Капитала" Маркса. Она лежит на столике, в гостиной загородного дома в Переделкино. В углу обшитой деревом комнаты неслышно и сбивчиво идут полувековые настенные часы, периодически разрывая тишину растянутым медным боем.

Культура, как и жизнь, развивается нелинейно. В этих областях всецело действуют принципы "неправильной" геометрии Лобачевского, согласно которым параллельные прямые порой пересекаются, а периферия нередко совпадает с центром.

Книга "Невиданная быль" — это пять небольших рассказов, окаймлённых пятью циклами стихов. Вот она, передо мной — в жестком тугом переплете, тяжелая, красная, как третье советское издание "Капитала" Маркса.

Она лежит на столике, в гостиной загородного дома в Переделкино. В углу обшитой деревом комнаты неслышно и сбивчиво идут полувековые настенные часы, периодически разрывая тишину растянутым медным боем. Старый дом живет и другими звуками: непонятными тяжкими вдохами отопительной системы, тихими какими-то постукиваниями и поскрипываниями. Рыжий кот, с пронзительно-потусторонним взглядом марсианских глаз, неосязаемо двигается по запутанной местности, то появлялся, то исчезает в разных углах и закоулках померкшей комнаты. За окном падает снег, а здесь, в вольтеровском кресле, задумчивый и молчаливый пребывает хозяин кота — русский писатель и философ Юрий Витальевич Мамлеев. Отрешённо смотрит он сквозь зеленые круглые очки на белизну двигающихся стеклянных миров. Вглядывается внутренним взором в невидимую, невиданную даль.

Структурно книга эта — сборник стихов и прозы. Поэзия каждого раздела есть смысловое и эстетическое продолжение предваряющего её короткого рассказа и написана всякий раз от лица литературного героя. Это делает стихи настолько различными, насколько отличаются друг от друга персонажи мамлеевской прозы. Циклы "Стихи нездешних тварей", "Утопи мою голову", "Человек с лошадиным бегом" и, конечно же, строки о России вечной — составляют основу этого сборника. Рассказы, как и стихи, написаны в различные периоды жизни автора. Одним уже почти полвека, и они принадлежат к эпохе "Южинского братства", другие сочинены относительно недавно, на рубеже второго и третьего тысячелетий, а некоторые — те, что принадлежат к циклу о России, — совсем-совсем новые. По словам Мамлеева, в сборник вошли стихи, написанные несколько месяцев назад.

"Невиданная быль" — уникальная книга. Она являет собой удивительный опыт перевоплощения. Сливаясь со своими персонажами, автор обретает абсолютную творческую свободу, граничащую с дерзостью. И потому стихи разных разделов читаются так, будто написаны не только различными персонажами, но и вообще разными людьми. Или — точнее-разными существами.

Калейдоскоп настроений, ощущений мира, попыткой познания — и в каждом разделе вертикальный конвейер сознаний и душ. Здесь можно встретить всех: пустотных антисущностей, зловещих демонов, метафизических искателей, и Россию в двух её ипостасях — подземной и небесной.

В процессе чтения ярчайшей отличительной чертой этих стихотворений становится их радикализм. Налицо пронзительная попытка перейти грань. Перепрыгнуть в пугающую непостижимость. Войти в какое-то невиданное единство.

Так, пританцовывая и насвистывая, двигаются в диком ритме стихи. Листаются страницы. Кто-то сравнил эту книгу с шифровальным кодом. Мол, она есть ключ ко всей мамлеевской прозе — ранней и поздней.

Вышедшая в свет книга хранит блестящий краешек этого космоса, чуть сдерживая в себе неудержимость населяющих его существ. Порой эти энергии вырываются наружу, нагло воздействуя уже на наш привычный мир.

Книга, странная, сложная и лёгкая одновременно. Книга-эксперимент. Зашитая в приятную на ощупь пурпурную обложку и изданная скромным тиражом (в тысячу и один экземпляр!), эта книга-младенец только начинает свою жизнь. Закрученная в хаотическом вихре истории, следуя великой предопределённости, дорога её будет растекаться неведомыми тропами, преобразуя сознание новых, ещё неродившихся поколений.

Анна СКОК

* * *

В глубинах России Вечной

Царит неведомый Царь,

Он правит Россией нездешней,

И слово его — как Дар.

Дела Царя запредельны,

Не властно время над ним,

И образ падшей Вселенной

Для него — словно лёгкий дым.

Но Царь иногда посещает

Россию на этой земле,

И слёзы, как звёзды, мерцают

В его неземной глубине.

Россия, объятая мраком

Таинственной жизни земной,

Её непонятным закатом,

Стоит, как вопрос роковой.

Но тайны бессмертья и ада

Раскроются русской душой,

И дьявола жуткое стадо

Найдёт себе вечный покой.

* * *

Бесконечна ты, Русь, бесконечна!

Волны ада не тронут тебя.

В глубине нам неведомой вечности

Ты живёшь, своё сердце храня.

И вдруг пала, как птица ранимая,

В этот мир отрешенно-земной.

Но душа твоя, тайной палимая,

Ежечасно стоит предо мной.

* * *

Предсмертный рёв гиппопотама

Мне душу ранит по ночам,

Моя душа пришла из рая —

И вот те на: гиппопотам?

* * *

Следы Вселенной тихо тают,

И люди превратились в мух.

Они танцуют и летают,

А Мира нет — остался только Звук.

* * *

Золотится арбуз.

Я не съем его сразу средь тьмы.

Миллионы миров

Появились у смерти в глазницах.

Впопыхах показался

Нездешний пирог,

Что сжирают у девушек в теле

Поганые крысы.

Замутился мой мозг

И оса переплавилась в кошку.

Десять крыс на слонах

Переходят в распятый мой мозг.

Здравствуй, девушка с крысой

На светлой короне,

Нам теперь пировать

Над изъеденным трупом слона.

Поцелуй мои губы.

И кошки застыли.

Вот теперь появляется

Гибель на кончике сна.

Я вдавил тебя в смерть

Поцелуем невиданной птицы,

Что застыла у Бога

На странно-далёких мирах.

* * *

Очень много чертей на свете!

Их не счесть, не понять никогда,

Лишь одно я могу посоветовать:

Целоваться с ними нельзя.

Не познаешь, кого ты целуешь —

Существо или подсущество,

Не разнюхаешь и не учуешь,

Что творится в глубинах его.

Ты таинственно будешь обманут,

Завлекут поцелуями в ад,

И тебя неизбежно затянут

В этот самый чертовский расклад.

* * *

Ты сегодня в тюрьме.

Ожидаешь расстрела.

Сам не знаешь, за что и кого убивал.

На тебя я порой из иного пространства смотрела…

Обниму тебя, нежный, забудь мой тревожный оскал!

Здесь так мрачно!

И крысы по норам смирились,

Непонятны им тяжкие судьбы людей,

Только та, что в углу, та в тебя, несомненно влюбилась,

Видишь — смотрит, застыла, и чую я запах слюней.

Но мы всё же одни.

Нашепчу тебе тайны про смерть и безумье,

Про осадок души, про таинственный шар

И про воздух в аду… Милый, нежный, не плачь.

Всё идёт как во сне у колдуньи,

Всё проходит, и жизнь, и кошмар…

Почему ты в бреду?..

Завтра пуля, рассвет. И Луна канет в тихую бездну,

Ты умрёшь, поцелуешь, как призрак, убитых тобой.

Жизнь — игра. И не стоит ни стона, ни бреда, наверно.

Ты её проиграл… Я любуюсь тобой и Луной.

* * *

Я не ангел в сиянии славы,

А заброшенный в дебри медведь.

Снятся в сумерках волк и облава,

Но не властна пока ещё смерть.

Может быть, через бездны скитаний

Обрету во Вселенной покой,

И глаза чудодейственных тварей

Будут тихо сиять надо мной.

* * *

Запредельное дышит в бессмысленном проклятом мире,

Но люблю я его, и не проклят он вовсе, а свят.

Только я весь больной, полужив, истерично-игривый,

Понесу на коленях к себе мой таинственный клад,

Заживу, растоплю поутру бесконечно широкую печку,

Закричу на весь лес, что в снегу и безумье стоит,

И открою свой глаз на кошмарно-бессмертную Вечность.

Запредельное входит в меня, и мой разум молчит.

* * *

Распластались безумные очи

Тихих призраков, тонущих в мгле.

Полумраком бредёт одиночество

И фантомы рыгают во сне.

Тайный ужас погибшего мира

Выступает на камнях веков.

Полумёртвые лярвы застыли,

Ожидая триумф катастроф.

Воет страхами глубь океанов

И глаза небоскрёбов видны,

Не поможет им злоба обманов,

Шелест денег, печать Сатаны.

Одержимые твари из ложа

Видят мрак преступлений своих.

На экранах захрюкали рожи

Отравителей душ и шутих.

Всё глубиннее холод возмездья,

Кровью бредит убийцы рука,

И наточено острое лезвие,

И сверкают глаза паука.

* * *

Хиросимские знаки всё ближе,

Но страшнее их магия зла,

Примиряющий хохот гориллы,

Лабиринт порождённого сна.

Точно в русской укромной избушке

Знает девушка, в тайне, без слов,

Что конец сего мира — не ужас,

А спасенье от страшных оков!

* * *

И опять этот мир, так похожий на тот, где я плакал,

Целовал с исступленьем цветочки и видел кошмарных существ.

Раздавая поклоны, улыбки и сны, ждал я верного знака,

Чтоб уйти навсегда из таких вот причудливых мест!

И опять! Для того ль я был там, где никто из живых не бывает,

Где пространство и время, как тряпки ненужные, светятся мглой,

Где хранит наш Господь всё, что боги и духи не знают,

Где из дальних пределов веет страхом и тайной Иной.

Ну и пусть! Значит, что-то не ладно со мною.

Закружил меня ветер, что воет из бездны Иной.

Значит, снова идти мне унылой тропою земною

И кормить своей плотью некормленых призраков рой.

* * *

Я хочу жить и жить в бесконечном раздолье тумана,

Целовать изощрённое чёрное жало змеи.

У меня нет сестёр, никого, лишь одни ураганы.

Я родился в бредовых сплетениях лунной зимы.

Почему я застыл в искажённой от счастья улыбке?!

И пугаются звёзды моих выпадающих глаз…

Раскрываются пыльные старые свитки,

Где написаны древние тайны о нас.

Ну и что? Средь раздолья миров бесконечных

Буду падать, стонать и по-прежнему жить.

Но из синей, глубокой, покинутой Вечности

Кто-то тихо идёт, видно, хочет завыть.

Пожелай мне, исчадие Чёрного Света,

Проходить без тревоги твоих полуснов города.

Я хочу жить и жить на забытой богами планете,

Чтобы видеть чудовищ, отброшенных в мрак навсегда.

Cообщество
«Круг чтения»
Cообщество
«Круг чтения»
1.0x