Помню, в приснопамятную брежневскую эпоху все года были юбилейными. Гремучими празднествами, надо полагать, пытались взбодрить народ и развеять серость жизни. Стилистика нынешней жизни – при всём внешнем различии – всё больше напоминает тот маразматический застой. По существу дела, мы живём во второй серии Застоя, на более низком витке спирали деградации. Вот и олимпиада с универсиадой очень кстати подоспели, все они явления этого ряда. Не говоря уж об историческом параде 7 ноября – параде в память парада. Это вообще апофеоз нео-застоя. Парад в память парада – это проявление выдающейся идейной пустоты, просто вакуума какого-то. Правда, может, из сгущения вакуума что-то родится? Вот у меня родилась идея. Юбилейная.
В будущем году мы отметим юбилей – 25-летие … как бы это получше назвать? назовём по-горбачёвски - "Вхождения в европейский дом". Можно даже торжественней – "Введения совков во храм европейского просвещения". Попросту говоря, 25 лет назад началась массовая и беспрепятственная езда тогда ещё советских людей за границу. Точно помню: началось это в 1989 году. Вышло какое-то послабление, отменили т.н. выездные визы, стали выдавать желающим загранпаспорта – ну народ и потянулся. Сперва-то больше по приглашениям. Вдруг у всех обнаружились какие-то родственники за границей из эмигрантов чуть не послереволюционной волны; одноклассница, вышедшая замуж за итальянца; какие-то евреи, отбывшие по диссидентской части… Всё шло в ход, чтобы наконец осуществить вековечную мечту советского человека – съездить за границу. И даже не просто за абы какую границу – в Болгарии, Индии или Бангладеш-то кое-кто и прежде бывал – а в капстрану – во Францию там, или в Италию, или в ФРГ.
Начиная с 91-го, я тоже стала регулярно ездить. И это как-то очень быстро перестало быть редкостью и соответственно ценностью. Впрочем, как сказать… Продавцы-консультанты моей компании и в наши дни необычайно ценят заграничные вояжи, которые мы устраиваем победителям соревнования на лучшие продажи. Ценный подарок такой же стоимости менее ценен. Притом важно именно за границу, а не просто в путешествие. Я как-то предложила поехать на Байкал или по Енисею, или на теплоходе по каналам в Петербург, на Кижи – не хотят: заграница – это всё-таки заграница. Оно и понятно: большинство наших продавцов – люди среднего и старшего возраста, советской формации.
Ведь в советское время, в эпоху Застоя, посещение Западной Европы или США, всё равно в каком качестве, было свидетельством жизненной состоятельности. «Из заграниц не вылазит», - такая была в те времена восхищённо-завистливая похвала удачливому карьеристу. Работать сколь угодно мелким служащим в МИДе (хуже – во Внешторге) означало, как выражаются итальянцы, прикоснуться к звёздам. В наши дни, бывая изредка в мидовской высотке на Смоленской, где всё пристойно отремонтировано, а в полуподвале (всё для блага человека!) устроен базарчик, где можно купить массу полезного: от белорусских недорогих штиблет до развесных солений и детских книжек, - так вот прогуливаясь по этому базарчику, я неизменно поражаюсь прихотливости фортуны: вот сюда, в это здание, люди когда-то мечтали попасть, как истинноверующий в рай.
Я же в начале 80-х недолго служила во Внешторге. Там народ не работал и не жил – он ждал. Ждал поездки в т.н. «длительную командировку» - на несколько лет за границу. «Х. уехал в длительную командировку во Францию». – «А сколько он ждал?» - этот речевой оборот я услышала, только поступив туда. А услышав – была сильно впечатана. Что ж, выходит: живя здесь, можно только ждать, ждать настоящей жизни, которая начнётся там? ...А потом, довольно скоро, мне стало противно. Наверное, я не умею ждать. Да и впрямь не умею, это мой большой недостаток: не умею работать на будущее, вернее, делать что-то отвратительное в настоящем в расчёте на будущее воздаяние; в этом моя слабость. Но речь не обо мне, это так, проходное замечание.
В романе Юрия Трифонова «Старик», очень модном в 70-80-е годы и, считалось, очень смелом, был персонаж, впрочем, второстепенный, – работник Внешторга, карьерист. Этот герой, ценой адских интриг и хитростей добивается длительной командировки в Мексику. И лететь ему придётся через Париж, и он сможет там задержаться дня на два – вот оно советское счастье!
Люди попроще – всякие там моряки загранплавания, дальнобойщики, стюардессы – те рвались на Запад за шмотками: и самим приодеться-приобуться, и, главное, привезти и толкнуть. Эти люди имели прямой взгляд на вещи и понятные цели. Интеллигенты сами себе в таких простых желаниях не признавались. Обычно они считали, что хотят увидеть своими глазами то, о чём они лишь только читали, походить по святым камням Европы, поговорить (кто умел) на иностранном языке…
Да и вообще, как мне, европейски образованному интеллектуалу, прилежному читателю журнала «Иностранная литература», не ездить в Париж и в Рим? В конце концов, поездка за границу – это духовный и интеллектуальный рост, а я хочу расти, чёрт побери! А мне не дают проклятые большевики. И вообще я хочу везде бывать, я хочу видеть мир! Это ощущение выразил Евтушенко в известном стихотворении:
Границы мне мешают...
Мне неловко
не знать Буэнос-Айреса,
Нью-Йорка.
Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,
со всеми говорить -
пускай на ломаном.
Мальчишкой,
на автобусе повисшим,
Хочу проехать утренним Парижем!
На самом деле, это, конечно, интеллигентский самоблеф (словцо, придуманное замечательным знатоком застойной интеллигенции Юрием Трифоновым). Никто не беспокоился, что он не был на Байкале или даже вообще в Сибири (вот я лично – не была). Что не был на Памире или на Алтае. А также не работал на стройке, не служил в армии и уж тем более не участвовал в боевых действиях.
А ведь всё перечисленное – очень расширяет сознание и способствует культурному и духовному росту. Духовно и информационно обогащает всё: работа в стройотряде и служба в армии. Посещение российских городов и весей. Менее всего духовно обогащает туризм, более всего – работа, живое участие в жизни.
Но не нужно нам такого роста! Своя страна – это "фи", нам подавай Париж – «отечество мысли и воображения».
Для тех, кто не протырился за границу, был импорт. Сегодня к слову «импорт» возвратилось его исконное и свойственное другим языкам значение: ввоз товаров из-за границы, т.е. это отглагольное существительное. В Советском Союзе брежневской поры это слово означало не действие по ввозу товаров, а сами товары – дивные, сияющие, желанные, нездешние, как перо Жар-птицы. Импорт, дивный импорт! Более мечта, чем реальность, потому что в реальности западных потребительских товаров было в обиходе очень мало. Их надо было не покупать, а – доставать. Но, следует заметить, те, которые всё-таки доходили до наших палестин, были очень высокого качества. Иногда попадавшиеся итальянские туфли, одежда – всё очень хорошее. Забавно, что мой отец рассказывал, как в 60-х годах он нередко покупал итальянские ботинки в универмаге в посёлке, где я сейчас живу (универмаг жив и поныне): какое-то количество этих ботинок туда привозили, а селяне их не ценили. Много лет спустя для меня было своеобразным открытием, что в Италии встречается и дрянноватая одежонка.
Были и валютные магазины «Берёзка», теоретически для загранработников (тоже термин той поры), которые заработали валюту за границей. Но иностранные деньги ввозить было нельзя, и их меняли на т.н. чеки, а на чеки уже покупали. Чеки на чёрном рынке шли один к двум. То есть товары, недешёвые сами по себе, оказывались неимоверно дорогими. Но покупатели находились.
У советского обывателя прочно укоренился в сознании образ достойной и счастливой жизни: это жизнь в окружении импорта. В 1987 году вошла в моду тема валютных проституток: чуть позже был фильм «Интердевочка», была и повесть, по которой он был снят, где шлюхи изображались с любовью и пониманием, как жертвы бесчеловечного режима, отгородившего страждущих граждан от жизненно необходимого им импорта. Вообще, о проститутках стало модно писать, изучать их жизнь. Помню, описание квартиры одной из них: там нет ни одной советской вещи – завистливо доносит журналист. Такой был идеал жизни. Возник-то он значительно раньше, но Гласность дозволила об этом громко говорить.
Простые люди хранили какие-то заграничные безделушки, даже банки-бутылки. Помню, когда-то мне подарили бутыль amaretto di Saronno. Дивный, как казалось тогда, напиток, циничные люди называли его «бабоукладчик», и не зря, вероятно, называли. Потом, через много лет, уже в новое время, привелось мне опять попробовать это самое амаретто: неимоверная дрянь, подслащённая парфюмерия. Потом ещё был какой-то ликёр, забыла название: сгущёнка, растворённая в самогоне. Но это сейчас, а тогда… Это был дивный вкус недоступной жизни. И с этим нелепым напитком было принято как-то особым образом носиться. А ту бутыль я сберегла и хранила в ней подсолнечное масло. Я жила тогда в районе Арбата и ходила в Смоленский гастроном, а там стоял автомат, который за 50 коп наливал в подставленную бутылку порцию подсолнечного масла – видимо, пол-литра, т.к. вряд ли бутыль из-под амаретто была литровая.
Ну а кому не досталось дивного напитка – хоть кофеёчку выпить в отстроенном на рубеже 70-х и 80-х годов Центре Международной Торговли на Красной Пресне, где бесшумно ходит стеклянный лифт и воткнуты настоящие берёзки а la russe c пластмассовыми листочками. Зайти туда просто так, с улицы, не дозволялось, только по делу: на встречу какую-нибудь или на семинар. И вот тут-то иностранцы или какие-нибудь там руководящие товарищи непременно приглашали испить кофеёчка – и это был не просто пустяковый эпизод, а выражение сопричастности высшей жизни.
Такова была атмосфера, этим дышали. Потому меня абсолютно не удивляет, что мы с радостным гиканьем открылись Западу. Потом оказалось – сдались. Но тогда об этом никто не думал. О чём думал? О том, что мы наконец соединимся с вожделенным – с поездками, шмотками, импортом. Именно в силу распространённости такого образа мысли, точнее даже сказать – образа чувствования, потому что мысли-то во всём этом было – с гулькин нос, так вот в силу этого никто не только не оказал ни малейшего сопротивления, но и, напротив, радостно приветствовал сдачу всех позиций. Мы радовались буквально всему: распаду СССР – рухнула тюрьма народов; закрытию предприятий – всё равно они ничего пристойного выпускать не могут, так хоть дымить перестанут; разложению армии – теперь не смогут насаждать совок по всему свету; распаду НИИ – наконец разгонят этих бездельников и они займутся делом, а самые умные уедут на Запад; разложению колхозов-совхозов – пускай их сдохнут – свободные фермеры всех накормят. Все эти мелкие неприятности искупало одно – воссоединение с Западом.
С.Г. Кара-Мурза, которого я чрезвычайно уважаю, прилежный исследователь этого исторического феномена – распада огромной страны «на ровном месте», говорит о манипуляции сознанием, о хитрой деятельности спецслужб – всё это так. Но будучи прав в деталях, он заблуждается в чём-то общем и главном. А главное состоит в том, что все мы образованные и полуобразованные, совершили предательство – переход на сторону противника. Но мы – субъективно – не ощущали это как предательство, а ощущали как воссоединение с некой высшей жизнью и даже с высшей правдой, которую мы любили и которой восхищались. Именно так объясняется то, перед чем умный и эрудированный Кара-Мурза останавливается в полном недоумении: интеллигенты, которые по идее должны что-то соображать, не просто допускали, но требовали реформ, которые с неизбежностью должны были привести их к нищете - и привели, но они всё-таки продолжают страстно любить Запад и оправдывать его во всём.
Словом, это случилось. Мы упали в объятья Запада, мы открылись ему, невзирая на издержки. Советские мечты стали явью.
Все вещи у нас теперь - импорт. Ну, за малым исключением. Российские товары – теперь это некая экзотика, как прежде импортные, у нас на районе даже выставки проводят – российских товаров. Ездить можно теперь куда хочешь, плати только денежки. Можно поехать пожить там. А потом вернуться. А можно и остаться, особенно если есть московская дорогая квартира, которую можно сдать. Не о том ли мечталось?
Так вот мне и хочется поразмышлять о том, что мы приобрели и что утратили, открывшись Западу. Так что всё сказанное выше – это, так сказать, присказка: сказка будет дальше. Ещё любопытный поворот темы обнаружила я. Очень многое из того, что мы видим сегодня, было и сто лет назад, и умно обсуждалось. Вообще, нынешнее время имеет пугающее сходство с событиями столетней давности. Даже не с событиями, а с общим стилем, нравами, вопросами и недоумениями.
Необходимость и благотворность открытости, тесной связи с Западом, даже более того – слияния с ним в единое целое (ведь мы же европейцы, европейцы, чёрт побери!) – всё это не подвергалось ни малейшему сомнению. Распространено мнение, что жаждала этого маленькая кучка интеллигентов, а народу было фиолетово – Запад-не Запад, а были б гроши да харчи хороши. Разумеется, любой народ живёт простыми интересами. Но интеллигенция, особенно та, которая имеет доступ к СМИ, оказывает решающее влияние на то, что ворота «осаждённой крепости» были широко распахнуты и началось братание, как когда-то на фронтах Первой мировой. Ну а к чему приводит братание – это давно известно.
То, что развал произошёл настолько легко и быстро, что изумил даже ЦРУ, которое работало над этим делом с возникновения СССР, объясняется в значительной мере тем, что наша интеллигенция и вообще руководящий класс, всегда имел прозападную ориентацию.
У нас никогда не было настоящего национализма. Русским это вообще как-то не свойственно. Русские не умеют ценить себя, уважать свои достижения, отстаивать собственные интересы. Русские не умеют гордиться силой и влиянием своей страны, напротив, сила вызывает у них подозрение, они её скорее стыдятся. История с Чехословакией 1968 г., вернее, интеллигентская реакция на неё – выдающийся образец такой психологии. Наша страна отстояла зону своих интересов – и вместо того, чтобы в воздух чепчики бросать – наши интеллигенты завывают уж которое десятилетие: как это ужасно, жестоко, бесчеловечно и прочая, прочая, прочая. И развёрнуто стыдятся своей страны, её правительства, её армии и всего остального. Есть даже стишок, Городницкого, кажется: «Танк горит на перекрёстке улиц, хорошо, что этот танк горит», т.е. поэт радуется, что горит танк его страны. А что, надо было сдать Чехословакию НАТО, как это было сделано двадцать лет спустя? Тогда бы интеллигенция возрадовалась торжеству общечеловеческих ценностей. Таково было (и есть) состояние сознания значительной части советской интеллигенции. Сколь значительной части? Я бы определила так: практически всей за вычетом каких-то очень отдельных бородатых русофилов. Вдумайтесь: любить и ценить свой народ, гордиться им и хотеть быть русским – у нас это всегда была своего рода секта, или кружок по интересам, но никогда не мейнстрим. Мейнстрим был прозападный. Быть принятым на Западе, чтоб сочли тебя таким же европейцем, как они, - вот оно русское счастье. Это очень давнее чувство. «Варвар! Чего ни делали мы, чтобы попасть в другой чин, сколько поклонов и миллионов потрачено, чтобы заслужить повышения в европейцы, чтобы своими сочла нас Европа – ничто не берёт!» - писал ещё Салтыков-Щедрин («Признаки времени»). Я и сама помню то дивное чувство, что тебя вроде как за свою держат на Западе. Держали уж они меня или не держали – сказать трудно; может, они такими вопросами вообще не заморачивались. Но факт остаётся фактом: выше определённого уровня они русских в своих организациях не пускают; не пустили и меня.
К чему я это всё рассказываю? А вот к чему: мы так легко и беспрепятственно открылись Западу, потому что духовно были к этому готовы. Мы готовы были действовать по его наущению, копировать, пойти в ученики, в обслугу – на всё были внутренне готовы.
Продолжение следует...
