"Географ глобус пропил" (Россия, 2013, режиссер — Александр Велединский, в ролях: Константин Хабенский, Елена Лядова, Александр Робак, Евгения Брик, Анна Уколова, Евгения Крегжде, Агриппина Стеклова, Максим Лагашкин, Анфиса Черных, Андрей Прытков)
"О Перми Великой он мог болтать что угодно, уличить его было некому. Даже в Москве плохо представляли себе этот дикий полунощный край…"
Леонид Юзефович, "Журавли и карлики"
Каждый столичный сноб должен непременно произнести фразу "Такой городишко — полная крышка". Особенно при виде города Пермь, места так называемого заточения главного героя экранизации повести Алексея Иванова с говорящим названием "Географ глобус пропил". Но речь идёт не об ужасе внутреннего бытия, силой обстоятельств спровоцированного неумолимым роком, судьбой, фатумом. И не об алкоголике, запивающем свою боль самым доступным средством забыться. И не о городе, типичном для провинциальной России, не дающем вырваться за предел собственного, одинокого и невостребованного "Я".
Мужчина в полном расцвете лет, некто Виктор Служкин (Константин Хабенский), бывший биолог, а ныне выпивающий безработный, танцует духовный твист на краю безденежья, отягощённый женой (Елена Лядова) и малолетней дочерью, которой необходимо читать Пушкина на ночь. Хмурость супруги и "холод полярных льдин" за окном вынуждают Служкина пойти в местную школу и воспользоваться ситуацией, закономерной в наши дни. Занять место отсутствующего в провинции учителя географии. Служкин уверенно курит в окно, крутит глобус, попивает коньяк и не придерживается политики толерантности с подрастающим поколением. Детей герой активно ненавидит, его можно понять, но куда сложнее осознать желание учащихся отправится с подобным "дяденькой" в сплав по реке. Тем более, когда у примера для подражания юных старпёров жена влюбляется в лучшего друга (Александр Робак), любовница (Анна Уколова) сексуально использует учителя в промежутках между готовкой пельменей, а предмет вожделения — коллега Кира (Евгения Брик) — отказывается впустить в свою квартиру, как говорится, "пить кофе по ночам". Ситуация скрашивается лишь тем, что в Служкина влюбляется лучшая ученица Маша (Анфиса Черных), одна из участниц похода, символизирующего полный крах педагогической деятельности доморощенного географа.
Представьте себе, что вы приходите в кинотеатр, а рядом с вами в кресле сидит сорокалетний "чувак", который лет двадцать назад в обязательном порядке ходил в Музей кино смотреть Вендерса и Фассбиндера, слушал исключительно Ника Кейва и покупал подчеркнуто маргинальное пальто на Тишинском рынке. Теперь же этот человек внимает российскому рупору современности, отголосок которого он почерпнул в каком-нибудь модном столичном издании — "Географ глобус пропил" — это "предельно честное, предельно живое, предельно настоящее". Отголосок, который рискует стать отзвуком фанфар Страшного Суда, как воздух необходимого современному кинематографу. Ибо нет более жуткого греха для кино, чем подмена понятий, рискующая увести поколение в "поворот не туда". Та нарочитая, разухабистая тенденция привить нам образ нового героя, того самого русского интеллигента, что шагает ровно в ряд за персонажами Олега Янковского ("Полёты во сне и наяву") и Олега Даля ("Отпуск в сентябре"), не говоря уже о сонме чеховских героев, чья маята возносилась флагштоком в бездну небес. Здесь та же тема преподносит зрителю типичную тарзанку-обманку, безрадостную констатацию бытия. Отрицательное обаяние Хабенского, играющего странного типа, который якобы почти святой, но на деле представляет собой воплощённую инертность, патологическую неспособность к перемене мест. Просто потому, что это ему абсолютно не нужно. Такая подача работает на имидж "нового-нового русского" как нельзя точно. Нынешний герой, уже возведённый временем в культ, не бежит стремглав в дом, где резной палисад стародавнего жизненного уклада, не кричит в беспамятстве "Мне тридцать лет, а я ничего не сделал". Он ничего не хочет, и никогда не хотел. Придуманный Ивановым в 90-е герой, перенесённый режиссёром Велединским ("Русское", "Живой") в наши дни, как нельзя лучше олицетворяет современный российский быт "лишнего человека", который практически упивается своей участью. И кажется — приди в ту самую Пермь какой-нибудь невероятный Годзилла, этот факт тоже не отвратил бы Служкина от медитативного созерцания "светлой и лучезарной пустыни одиночества", где он — в отличие от реальности — и бог, и господин.
Идеологи от кино с приходом на экран персонажа Хабенского провозглашают чуть ли не рождение новой эры, очередной шаг в невыносимую лёгкость бытия, имеющей право на жизнь, будь она хоть чуточку выносимей. Но в самой сути всех этих "районов, кварталов, жилых массивов" кроется куда более интересный пласт характеров, героев и антиподов. Зачем зрителю предлагается смотреть на бессмысленное существование полностью утратившего жизненный стимул человека, более того — восторгаться им и симпатизировать его недостаткам — неясно. Именно здесь как никогда становится важен сантимовско-коэновский категорический императив "Дайте мне Сталина, дайте Пол Пота", но никто не спешит навстречу новым и столь заманчивым горизонтам. И жаждет иного. Видимо, и Музей кино, и Ник Кейв, и подержанные шмотки с Тишинки, как это ни печально, со временем всё-таки сотворили из мыслящей единицы полнейший и законченный ноль.
