Куняев — мессианский человек. Он — весталка, охраняющая священный огонь Победы сорок пятого года, этой грандиозной вспышки, осветившей всё мироздание, озарившей пути человечества на сотни веков вперёд. В этом грандиозном тигле, среди непомерных температур и давлений, возник драгоценный слиток русского и советского. Советское предстало как продолжение неиссякаемого русского. Белые и красные энергии, доселе враждовавшие и сражавшиеся, теперь, окроплённые кровью, предстали как нераздельные. Победа сковала разорванную цепь времён. Победа одухотворила небывалую культуру, в которой русское чаяние рая, одоление зла, русское, страстное до безумия, взыскание справедливости получило прямой выход в космос. Православно-религиозное и советско-космическое обнаружили своё глубинное сходство.
В Куняеве, в его любящем, мятежном, ищущем сердце, произошёл этот потрясающий синтез, и он несёт в себе это чудо по сей день, сберегая его среди всех бед и напастей. Он всю жизнь сражался с той могучей и страшной силой, которая напала на Россию в начале века и стремилась превратить её в красную Иудею.
Стасик, ты помнишь, как в Доме литераторов после эпохального вечера "Классика и мы" ты подсел за мой столик, утомлённый и огорчённый, весь утыканный стрелами, с пробитым щитом и помятым шлемом? И я, не участвуя в этой схватке, самонадеянно сказал: "Мы пойдём иным путём".
Помнишь, как в Риме мы ходили с тобой вокруг Колизея, и ты проповедовал русскую идею, клялся в любви к священным камням Европы? И на этих кругах у римских развалин мы повторяли извечные круги русской исторической мысли. И неясно было, кто из нас Тургенев, а кто — Достоевский, кто — Владимир Соловьёв, а кто — Данилевский.
Когда в девяносто первом красная Иудея восстала во всей своей страшной разрушительной силе и опрокинула государство, ты сражался среди обломков империи, бился за каждую улицу, каждый дом, не уступая врагу этих драгоценных развалин. Сколько прекрасных и благородных воинов сражалось вместе с нами в те дни! Вечера "Нашего Современника" и газеты "День" превращались в светоносные ристалища, на которые сходились рыцари русского сопротивления. Какие философы, поэты, мудрецы! Какая прекрасная и гордая мысль!
Наши товарищи исчезали один за другим. Одни умирали в борьбе от разрыва души и сердца, другие утомлялись и гасли, покидая сраженье, третьи, и их было немного, перебегали к врагу. Ты шёл упрямо, оставаясь почти в одиночестве, перебредая чёрное слепое болото, держа над головой простой деревенский фонарь. За тобой шёл народ, шла паства, ступая туда, где в липкое месиво опускалась твоя нога. Ты вёл свой народ через чёрную пустыню девяностых. Ты, русский Моисей, выводил свой народ из жестокого плена, где осквернялись русские святые хоругви, забрасывалась грязью рубиновая звезда Победы, где клубились нетопыри и драконы, жалили и язвили тебя.
Ты помнишь, как на Тверской мы пробивали своими головами железные цепи солдат? Помнишь, как в твоей нижегородской фамильной усадьбе, среди вечерних морозных сосен, на камушках Серафима Саровского, мы зажигали тонкую свечку, и она то гасла в ледяном сквозняке, то вновь чудесно разгоралась, окружённая твоими ладонями. Какое величие было в твоём переходе через это "Чермное море"! Никто не скажет, в какой неопалимой купине являлся тебе Господь.
"Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал. — Молись". "Если крикнет рать святая: "Кинь ты Русь, живи в раю!" "В рабском виде Царь небесный Исходил, благословляя". "Артиллеристы, Сталин, дал приказ!" Так звучали в те годы твои молитвы, за которыми шёл, утопая в грязном болоте, многострадальный народ. Молитвы, от которых в ужасе отлетали прочь болотные "змеи и гады".
Ты перешёл это чёрное болото и перевёл свой народ, стопа твоя ощутила твердь. Ещё далеко до светлых лугов и благоухающих лесов. Ещё плещется под ногами мутная жижа. Ещё кусают тебя жуки-плавунцы и пиявицы, но мы выбредаем на сушу, и впереди начинает светать. И в этой первой заре брезжат новые русские светочи, звучат молодые голоса, доносятся удалые песни.
Ты выполнил свою миссию, брат Станислав. Ты перенёс через пропасть заветную скрижаль, из кромешного боя вынес на груди знамя полка. Твой простой деревенский фонарь с закопченными стёклами вдруг вспыхнет и превратится в чудесную звезду Русской Победы.
Я когда-то сказал тебе в моём неведении и гордыне, что "мы пойдём иным путём". Но нет иного пути, кроме пути крестного. И ржавый гвоздь, который вбили в твою ладонь палачи, Станислав, превратится в благоухающую алую розу.
