28 июля (15 июля по старому стилю) Россия отмечает День Крещения Руси, который является официальным праздником с 2010 года. Эта выдающаяся дата - хороший повод порассуждать над тем, а во что же верили наши предки до Крещения, что представляло собой славяно-русское язычество? Данный вопрос выходит за рамки сугубо исторических штудий. Здесь всё густо замешано на политике. В среде русских патриотов существует языческое направление, представители которого часто нападают на христианство, считая его религией, навязанной русским с целью ослабления нации. И возникло оно очень давно – еще в советский период. Так, в 1970-е годы была написана книга В. Емельянова «Десионизация», в которой христианство трактовалось как некий экспортный вариант иудаизма. Схожие идеи излагались в книге националиста-диссидента А. Иванова «Христианская чума». В большинстве своём, современные неоязычники считают христианство и славянское язычество двумя совершенно разными религиями, в чем согласны и их оппоненты из числа «православных фундаменталистов». Между тем, вера славян была очень близка к христианству, причем именно к православию.
Современные последователи этой веры именуют себя «родноверами» или «ведистами». (Существует, кстати, довольно-таки оригинальная трактовка язычества как «настоящего православия», от слов – «правильно славить» или «славить Правь» – духовный уровень бытия.) Но это, вне всякого сомнения, «новодел», в письменных источниках таких названий нет, да и не могло быть. Вообще, за неоязычеством не стоит какой-либо живой традиции. Не существует жрецов, имеющих посвящение от реально существовавших волхвов. Не имеется в наличии и священных текстов. При этом, многие неоязычники набрасываются на православие, нанося тем самым удар по русской истории.
Есть и другая крайность, когда не в меру увлекающиеся радетели-«фундаменталисты» представляют славяно-русскую веру как примитивный набор «поэтических воззрений на природу». Такие вот ревнители любят порассуждать о том, что Русь стала собственно Русью только после Владимирова Крещения. А до этого, по их мнению, существовало множество разных восточнославянских образований, которые были слабо связаны друг с другом. Им кажется, что этим они возвеличивают православие и защищают Крещение Руси. Происходит же совсем обратное - деяния князя Владимира как раз «обесцениваются». Ведь если не было русского единства, тогда не было и Крещения Руси, а речь надо вести о крещении Киева или полян.
Тут надо сказать, что христианизация вовсе не укрепила единство русских земель. После смерти Владимира Крестителя междоусобная борьба князей достигла своего накала. Дошло до того, что поляки захватили Киев, а сама Русь оказалась поделена на две части по Днепру - между Ярославом Мудрым и Мстиславом Удалым. И длилось это 21 год, кризис удалось преодолеть только в 1036 году. После смерти Ярослава возник триумвират Ярославичей, и начался новый виток распри, который завершился Любическим договором, согласно которому каждый князь должен был держать свою вотчину. Таким образом, первый христианский век Руси характеризовался не усилением русского единства, а его ослаблением. Отдельные идеологи неоязычества даже обвиняют в этом само христианство. Это, разумеется, полный абсурд, ведь имели место быть внутриполитические процессы. Сам же раскол произошел бы и при язычестве. Но вот тут всё могло пойти совсем по-иному. Раскол языческой Руси сопровождался бы и расколом религиозным. Христианство было силой молодой и наступательной, тогда как язычество – старой, уходящей. При Владимире первое победило второе, но до этого было некое равновесие. И сохранись оно, то в период раздробленности возникли бы две Руси – христианская и языческая. Враждующие друг с другом князья использовали бы обе веры в политических целях. Две Руси боролись бы друг с другом ожесточенно. В конечном итоге, они были бы поглощены внешними силами. А так существовала прочная религиозная база для национального единства. Русские князья могли враждовать друг с другом весьма ожесточенно, но при этом они были христианами - потомками Владимира Крестителя. В будущем же общая Православная вера стала залогом для объединения.
Крещение произошло вовремя. Всё ведь могло затянуться – и надолго. Князь Владимир, будучи язычником, затеял религиозную реформу. Она могла бы продлить агонию язычество – как раз до начала дробления. Но князь вовремя отказался от своих реформаторских усилий, выступив в качестве религиозного «революционера».
Теперь нужно рассмотреть вопрос о том, что же является сутью «язычества»? Частенько его сводят к поклонению различным стихиям, материальным объектам и т. д. Это не совсем верно, ибо язычники всё-таки поклонялись личностным богам. (Другое дело, что славянам «повезло» намного меньше, чем грекам или скандинавам – у них не сохранились письменные памятники языческой поры. Хотя даже и самый «обычный» фольклор даёт огромный материал для реконструкций. Этим, собственно, и воспользовались такие серьезные исследователи как Б. А. Рыбаков, В. Н. Топоров, В. В. Иванов и др.) «Язычество» считает вещи нашего, материального мира проявлением неких божественных сущностей, которые имеют одну природу. Так, солнце может выступать в качестве атрибута бога Солнца. Человек в этой религиозно-мистической оптике рассматривается как потомок божества. Ярчайший пример – в «Слове о полку Игореве» русичи названы Даждьбоговыми внуками.
Сами апологеты неоязычества считают это огромным мировоззренческим плюсом. По их мнению, человек здесь поднимается до уровня бога, относясь, в то же время, со священным трепетом к природе. Между тем, ликвидация дистанции между божественным и природным (человеческим), ведёт к дезориентации. Не случайно же во всех религиях, так или иначе, подчеркивается отличие одного от другого. И там, где оно сводится к минимуму, человек впадает в некий соблазн отказаться от своей самости, растворившись или в природном, или в божественном началах. В первом случае он впадает в дикость «паганизма», считая богов лишь атрибутами природных сил. И тут, в самом деле, уместен насмешливый упрёк в поклонении «пням» (хотя не всё так буквально). Во втором случае рождаются некие «высокие» доктрины, предполагающие полное слияние с Божественным (или даже с чем-то совсем неопределенным). Человек рассматривается как частица чего-то высшего, и его самобытность иллюзорна.
Против таких вот «растворений» решительно выступает «авраамическая традиция», которую связывают и даже отождествляют с исламом, иудаизмом и «западным христианством» (католицизмом и протестантизмом). В «авраамизме» творение однозначно отделяется от Творца, и между ними обозначается великая метафизическая пропасть. А наличие этой пропасти чревато отчуждением человека от Божественного, что есть иная крайность. Православие предлагает третий метафизический путь. Согласно учению Святых Отцов, Бог непознаваем по своей сущности («усии»). Однако, у неё есть свои, нетварные энергии, проявления («логосы»), с которыми можно соединиться, осуществив обожение («теозис»). Эти энергии-логосы («идеи-воления») исходят от всех трех Лиц Святой Троицы и пронизывают весь мир, делая его причастным Божеству. Соединяясь с ними, человек становится «богом по благодати» («усыновлению»), но сохраняет при этом свою самость и сущность, не растворяясь в бескрайнем океане Божественного.
Вот теперь можно, наконец, рассмотреть славяно-русскую метафизику, выяснить, как она соотносится с указанными выше доктринами. Письменные источники сообщают о наличии у наших предков-славян веры в Единого Бога. Так, византийский автор Прокопий Кесарийский пишет о славянах следующее: «Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают священные обряды». Получается, славяне знали о некоем Абсолюте, едином божестве. При этом, оно наделяется чертами конкретного, «функционального» божества («творец молний»). Прокопий имел в виду бога Рода, огромную роль которого в системе языческих воззрений вскрыл академик Б.А. Рыбаков в своём фундаментальном труде «Язычество древних славян». Род, как и Перун, представлял собой божество, связанное с грозой. Это видно хотя бы из этимологии слов «рдяный» - красный, «родиа» - молния. Его «статус» явно выше статуса Перуна. «...Се же славяне, - уверяет автор древнерусского «Слова об идолах», - начали трапезу ставити Роду и рожаницам преже Перуна, бога их». Кроме того, корень «род» является чрезвычайно значимым: «род» (в смысле коллектива), «родина», «природа» и т.д. Но самое главное – славяне считали Рода творцом мира: «Всем бо есть творец Бог, а не Род» (Комментарий к рукописному Евангелию XV-XVI вв.). То есть, некий комментатор-христианин полемизировал с общеизвестным и распространенным положением о том, что мир сотворен богом Родом.
У Единого Бога были и другие имена. Академик Рыбаков утверждал, что его звали еще и Сварогом, Святовитом и Стрибогом. Как Сварог-Кузнец («Небесный») он выступал создателем материальной основы мира, а также произведенных из неё вещей. Имя «Род» указывает на жизненный, витальный аспект. Теоним «Святовит» — означает «святая (священная») сила», «святой свет». Это не солнечный, а бытийный, «белый» свет, исходящий от Творца. В качестве такового Света Творец выступает источником уже духовной силы. Наконец, «Стрибог» — это «старый бог», что указывает на первенство Единого Бога. В то же самое время налицо и «грозовое» измерение - слово «стрекать» означает «пускать стрелы-молнии». На языке метафизики Рода можно назвать Чистым Бытием, которое проявляет непостижимую запредельность Абсолюта. Другие божества (Перун, Даждьбог, Велес, Хорс, Ярило, Семаргл, Лад и др.) мыслились как ипостаси Единого Бога. Они – его энергии, проявляющие запредельную, абсолютную Полноту.
Тут, конечно, заметна двойственность славянской метафизики. С одной стороны, она утверждала наличие «одного бога», и, тем самым, предвосхищала будущий выбор в пользу христианского единобожия. С другой же стороны, славяне всё-таки признавали наличие множества богов, пусть даже и считая их проявлениями Единого Бога. Так единобожие сочеталось в славянском язычестве с паганизмом (и пантеизмом). И это создавало весьма драматическую и героическую картину – необходимо было придти к вере, которая очищала бы религиозные представлений от наслоений многобожества.
Необходимо особо подчеркнуть важность «грозовой темы», пронизывающей всю славянскую языческую традицию. Гроза обладает особым символизмом - она как бы выражает сверх-реальность Бога, его запредельность и высшую неоднозначность. Таким символизмом не обладает физический, солнечный свет. Вообще, свет является противоположностью тьмы, тогда как истинное могущество, как на это указывает итальянский исследователь-традиционалист Ю. Эвола, находится не «напротив», а «над». Поэтому важнейшим природным символом Божества следует считать то действо, которое превосходило бы и свет, и тьму, соединяя их в некоем диалектическом синтезе. Многим покажется «вредным» и «еретическом» рассуждение о положительном значении тьмы. Между тем, православные богословы писали не только о Свете Божества («Свете Фаворском»), но и «Божественном Мраке» или «тьме, превышающей свет». (Св. Дионисий Ареопагит, Св. Григория Нисский и др). Под этой тьмой они подразумевали сущность («усию») Бога, некую непознаваемую его сторону, «интимно» закрытую для созерцателей Божественного. Она «темна» именно в силу своей закрытости, но она же и «выходит из себя» посредством Света - творящих Божественных энергий, которые уже поддаются сверхчувственному познанию.
Гроза как раз и есть тот самый феномен природы, который соединяет в себе и символизм света, и символизм тьмы. Освещающий и разящий луч молнии исходит из небесного мрака туч - подобно тому, как Свет Божества исходит из Его Мрака. И этот, Божественный Свет не только творит, поддерживает и направляет, но и карает (Св. Григорий Богослов писал: «Огнем явится Он к тому, кто не признал его как Свет»). Исследователи пришли к выводу о существовании индоевропейского Основного Мифа, повествующего о схватке Бога-Громовержца со своим Противником - змеевидным богом подземелий (славяне называли его Велесом). Громовержец персонифицирует преодоление ветхого мира и огненное его преображение, тогда как его Противник олицетворяет сохранение вселенной. Громовержец освобождает похищенные Противником воды и скот, которые символизируют хаос и души людей. Ветхость мира гибнет, а освобожденные души людей устремляются из подземного мира, из царства теней (у славян – Навь) - к высшим небесам. Гроза рассматривалась древними индоевропейцами как образ последней эсхатологической Битвы, которая окончится большим скачком из тлена в бессмертие. И у славян, как уверяют исследователи, этот Миф сохранился более всего. Несмотря даже на, что дошел он, по преимуществу, в фольклоре.
Перун выступает как некий аспект бога Рода - «разрушительный» и, одновременно, «освобождающий». Он образует диалектическую пару с Велесом, олицетворяющим сохраняющее начало в Роде. Сам же Род при этом стоит над двумя этими божествами и содержит их к себе. Так образуется троица (Род-Сварог, Перун и Велес), выражающая собой диалектику бытия. Эта диалектика выше и разрушения, и сохранения, она ставит во главу угла творчество, которое невозможно без этих двух начал.
Род-Сварог, как целое, взаимодействовал со своими частями – «функциональными» божествами, образуя тройственные соединения. Вообще, «три» есть число, символизирующее полноту и соединение разделенного. Единица – это начальное единство, двоица – начало разделения, троица же – восстановление изначального единства, однако, уже в ином качестве, на новом уровне. Св. Григорий Богослов писал: «Единица приходит в движение от Своего богатства, двоица преодолена, ибо Божество выше материи и формы. Троица замыкается в совершенстве, ибо Она первая преодолевает состав двоицы. Таким образом, Божество не пребывает ограниченным, но и не распространяется до бесконечности. Первое было бы бесславным, а второе - противоречащим порядку. Одно было бы совершенно в духе иудейства, а второе - эллинства и многобожия». Кстати, знаменитое утверждение Апостола Павла о том, что «во Христе нет ни эллина, ни иудея» нужно понимать именно в этом ключе. Христианство отлично как от «иудейского», авраамического однобожия, так и от «эллинского», языческого многобожия, разделяющего единое божество на множество суверенных божеств. Троическоеже богословие отказывается сводить Бога к единице или множеству.Он Един, но не один, ведь все три Лица неслиянны и нераздельны в единой сущности.
Славянское единобожие тоже знало свою троицу, точнее, речь должна идти о многих троицах. Европейские средневековые хронисты пишут о Триглаве, которого славяне считали повелителям трех царств – небесного, земного и подземного. Это была троица, состоящая из 1) небесного Кузнеца Сварога 2) земного, кшатрийского Перуна и 3) хтонического, змеевидного Велеса, повелителя Нави. На этом уровне данные божества осмыслялись как единство разрушения и сохранения в творческом созидании. Это похоже на индуистского Тримутри - единство Брахмы (созидающего), Шивы (разрушающего) и Вишну (поддерживающего). Однако, здесь выражено всего лишь равновесие, а не снятие антагонизма двух начал - в одном сверхначале.
Триглавов было несколько, и они выражали единство и противоположность разных начал. В «Ипатьевской летописи» подчёркиваются отцовско-сыновские отношения между Сварогом и солнечным Даждьбогом. В то же время, в древнерусском «Слове некоего Христолюбца» утверждается, что язычники «огневи молять же ся, зовуще его Сварожичем». Из этого можно сделать следующий вывод – у Сварога был еще один сын, Сварожич - бог Огня (в русском фольклоре – Царь-Огонь). Получается, следующий «триглав», здесь символом Сварога-Рода является Гроза, которая соединяет в себе как Свет (солнечность Даждьбога), так и Огонь. И если свет выражает полноту и щедрость божества, то огонь – вечное преображение реальности.
Гроза, как уже было сказано выше, символизировала проявление Света из Тьмы Божественной сущности. И наряду с проявленными «качествами» Абсолюта, славяне знали и о его «бескачественности». Об этом писал средневековый немецкий автор Гельмольд: «Между различными божествами, во власти которых состоят поля и леса, печали и наслаждения, славяне не отрицают и единого бога на небесах, повелевающего прочими. Он самый могущественный, заботится только о небесном; а прочие боги, исполняющие возложенные на них обязанности, происходят от его крови, и чем кто знатнее, тем ближе к этому богу богов». Получается, Единый Бог всемогущ и повелевает всеми другими богами, но сам заботится «только лишь» о «небесном». Единый Бог славян познаваем в своих энергиях, но сокрыт в собственной сущности – отсюда собственно, и «только небесное». В описании Гельмольда показаны две «стороны» одного и того же Бога. Другие индоевропейские традиции тоже знали об этих сторонах, но разводили их, разрывая диалектическое единство. Так, в индоарийской Айдвате-Веданте наличиствует представление о двух Абсолютах – «качественном» («Брахма Сагуна») и «безкачественном» («Брахма Ниргуна»). В эллинском неоплатонизме непознаваемое Единое изливается (эманирует) в познаваемый Ум, образовывая некую иерархию. Славянское единобожие такой иерархии между познаваемым и непознаваемым в Абсолюте не знает. А признание её означало бы рассечение самого Абсолюта - в худших традициях многобожества.
В иранской («зороастрийской») традиции разделение между безкачественным и качественным в Абсолюте не проводится, вообще, никак. Зато она близка славянскому единобожию своим представлением о наличии Творца и его инфернального противника (его ни в коем случае нельзя путать с Противником диалектическим!). Славяне знали о Белобоге и враждебном ему Чернобоге. Это очень похоже на борьбу иранских Ахура-Мазды и Ангро-Манью. Но у иранцев имел место быть дуализм, уравнивающий добро и зло. К примеру, в 30-й «Ясне» («Гата Ахунавати») содержится следующее утверждение: «Первоначально два духа явились как близнецы, один Добро, другой Зло в мыслях, словах, и делах». Согласно положениям трактата «Денкарт», Бог сотворил миры в целях противостояния Ангро-Манью. То есть, выходит, что повелитель зла обладает некоей онтологической силой, способной спровоцировать творение ради самосохранения.
Иначе у славян. Они рассматривали зло и его персонификацию (Чернобога) в качестве начала, обреченного выполнять замысел Творца – Белобога, чье имя было одним из имен Единого Божества. Подобное построение реконструируется в результате анализа фольклорных источников. Онежские, малоросские, карпаторусские, сербские и другие сказания разворачивают перед нами удивительную и захватывающую дух картину творения мира и человека. В этих сказаниях, принадлежащих самым разным славянским народам, фигурируют Бог и дьявол (Сатанаил, черт), белый голубь и черный голубь, белый гоголь и черный гоголь. Последние две пары сразу наводят на мысль о метафизических антагонистах - Белобоге и Чернобоге. В сказаниях белая и черная птицы (Белобог и Чернобог) сидят на ветках дуба (Мировое Древо), растущего из «досельского Окияна-озера» ( «синего моря»). Этот Океан («море-озеро») символизирует изначальную субстанцию, первозданный хаос. Это - материал (материя), из которого возникло все сущее в мире. Кроме самой воды (в некоторых сказаниях и неба) на тот момент ничего не было. Тогда боги стали творить землю, то Белобог заставил своего врага опуститься на морское дно и взять горсть песка для того, чтобы сотворить твердь земную. Сначала Чернобог схватил горсть земли «во имя свое», и это окончилась неудачей. Осуществить свой замысел он смог только после того, как взял ее во имя Белобога. Так возникла земля.
После этого коварный Чернобог попытался взять реванш и утопить Белобога, когда тот уснул. Однако, как только он подбирался к Творцу, земля расширялась и удаляла его от повелителя зла. Чернобог очень долго бегал за Белобогом, и от этого бега земля разрослась до огромных размеров. Во время творения земли Чернобог спрятал немного песка и попытался пронести его во рту, чтобы создать свой собственный мир. Но земля стала прорастать во рту у Чернобога, и тот побежал по всему свету, выплевывая ее повсюду. И там, где он плевал, вырастали горы, изменившие картину мира.
После сотворения земли началось сотворение человека. Почти во всех сказаниях Белобог творит и душу, и тело человека, а Чернобог только искажает созданное. Первочеловек изображен в этих сказаниях как огромное, прекрасное существо, сотворенное без всяких изъянов и не ведущее о них. Однако, злой бог оплевал его, после чего человек стал подвержен несовершенству – болезням, слабостям и т. д. Впрочем, одно сказание, записанное в Ушицком уезде Подольской губернии, утверждает, что Чернобог сотворил тело человека, тогда как Белобог вдохнул в него душу. Это, конечно, сильно напоминает дуализм манихейского типа, отрицающий материю и объявляющий ее злым началом. Но, что характерно, в данном сказании тело становится причастным злу лишь после того, как его оплевал Чернобог. Показательно и само начало сказания: «Сатана все может сделать, только с условием, если Бог позволит и благословит».
Грандиозная космогоническая эпопея заканчивается небесной схваткой. Чернобог умылся водой и брызнул ею назад, сотворив инфернальную рать, состоящую из тысячи существ, подобных себе. Во главе её он попытался захватить небо, или, по крайней мере, не пустить Белобога на землю. Но Творец ударил палицей (громовое оружие) по камню и создал свою, божественную рать, во главе которой поставил ещё одного громовержца, в котором легко угадывается Перун. Воевода небесных сил гремел сорок дней и ночей, одержав победу над силами Чернобога, который был навсегда сброшен с небес.
Итак, славянская традиция минимизирует зло, ставит его в некую зависимость от добра и его источника - Творца, Белобога-Рода, Чистого Бытия. И в этом славянское единобожие весьма схоже с христианством, которое рассматривает дьявола как павшего ангела, некогда занимавшего ведущего место в ангельской иерархии. Этот бывший ангел воюет против Бога, но сам Творец не сходит на его уровень. Против сатаны сражается архангел Михаил.
Наши предки создали сложнейшую, многоуровневую религиозно-мистическую систему, совершив тем самым великий духовный подвиг. Логическим завершением его было принятие христианства и сохранение верности православию.
