Шаг за шагом, босиком по воде,
Времена, что отпущены нам,
Солнцем в праздник, солью в беде,
Души резали напополам…
…Красное на чёрном!
«Алиса»
У каждой исторической эпохи имеются свои почитатели и — свои ненавистники. Вместе с тем, существует незыблемая истина, выведенная ещё Александром Сергеевичем Пушкиным: «Что пройдёт, то будет мило». Но всегда ли — мило? Вероятно, именно этой формулой воспользовались организаторы проекта «Остров 90-х». Мероприятие должно было вызвать прилив ностальгии… по десятилетию стрельбы, разрухи и деградации. Безусловно, многие со мной не согласятся и приведут в пример свою первую, купленную в киоске, а не у фарцовщика, американскую жвачку. Или же со светлой грустинкой припомнят, как покупали на ВДНХ вожделенный «видюшник» — аккурат в уголке павильона, под обшарпанной барочной лепниной, которую уже причислили к образцам тоталитарного искусства, но окончательно отколоть и вышвырнуть пока не решались… Впрочем, устроители «Острова 90-х» рассуждали куда как более масштабно: «1990-е дали нам новый лексикон, новую литературу, новый кинематограф, новую музыку, новую моду. Они дали нам иное качество жизни — пришло время вспомнить, как это было, и взглянуть на прошлое другими глазами». Креативный фестиваль проходил 20 сентября в московском «Музеоне», однако же одним только действом сие не ограничилось. В наши дни главным источником информации, пропаганды и вдохновения считается интернет. Вернее, блогосфера. Поэтому в «Фейсбуке» и прочих социальных сетях тут же начался флешмоб, посвящённый «эпохе головокружительных возможностей». Виктор наш Пелевин в своём бешено популярном романе «Чапаев и пустота» выразился философично: «В жизни человека, страны, культуры и так далее постоянно происходят метаморфозы. Иногда они растянуты во времени и незаметны, иногда принимают очень резкие формы — как сейчас. И вот именно отношение к этим метаморфозам определяет глубинную разницу между культурами».
Итак, отношение к стремительным метаморфозам 1990-х оказалось у нас всяко-разным. «Фейсбук» заполыхал и взорвался ностальжи-впечатлениями, равно как проклятьями, сожалениями и горячей, несдержанной полемикой. Одни люди ругались, что 1990-е были, тогда как другие — плакались, что 1990-е, увы, кончились. Кому война, а кому — мать родна. Эти — вертелись на рынках, те — отстреливались в Белом Доме. «Вы — сволочи!» — «Нет, сволочи – именно вы!..» — «Да вы фашисты!» — «А вы Родиной торговали!» — «А ты вообще молчи!..» Но всех примиряли старые-добрые фотосессии. Девочки с агрессивными начёсами, с густо и сочно прокрашенными ртами, в свитерах-с-орлом и в джинсах Mavin, которые все тогда именовали по-нашенски «Мальвинами». Юноши в кожаных куртках, надетых поверх спортивных костюмов. Мир широких и ненаказуемых возможностей на фоне обшарпанных стен с вывесками «Обмен валюты» и «Ночной клуб». Мы были такими. И вот теперь грузные, зрелые дядьки с умилением повествуют о своих юношеских подвигах, вызванных действием спирта Royal, а молоденькие студентки выкладывают детские поляроидные фото за подписью: «Вот какая я была забавная!» 1990-е — это последняя эпоха, о которой у нас сложились более-менее общие воспоминания. Полагаю, что устроители «Острова 90-х» зацепились именно за это, стремясь обелить и облагородить, замазать яркими клоунскими красками ржавчину и гарь постсоветского десятилетия.
Примерно следующим образом… Эй, чувак, безусловно, ты помнишь, как стадионы превратились в рынки, торгующие дешёвым, но заманчиво-блестящим ширпотребом! Но это же весело и забойно, чувак! Ты же был юн, напорист, готов к приключениям и даже немного наркоман. Чуть-чуть. Как многие тогда. Можно было сидеть на крыше и слушать «Агату Кристи» из колонок поддельного, дребезжащего Pavasoniс-a (sic!) и пить какое-то спиртосодержащее нечто. А по улицам летали подержанные «Мерсы» и «Бумеры» с джентльменами удачи на борту. Госпожа Удача оказывалась близко — буквально до ощущения дула пистолета у твоего затылка. Эх, время золотое-позолоченное, когда печень не давила и сердце ровно билось, а все подруги казались красивыми, несмотря на зелёные лосины и ужасные футболки с кривой надписью Deor или Shanel. Неважно, чувак, что не было ни Dior-a, ни Chanel-и, ни Panasonic-а, будь он неладен, зато гремели дискотеки, открывались пути, а ты легко и лихо расставался с «совковым» прошлым, глядя, как популярный сатирик в компании народных артистов ёрничает на тему секса в СССР. И ты, милашка сорокасемилетняя, завсегда вспомнишь те оранжево-фосфоресцирующие дольчики, а ещё свои колготки-сеточки, фиолетовые и зелёные пуховики китайского качества да забавные варёные джинсики. Королева технодэнса и звезда районных вечеров. Может статься, что на твоём дачном чердаке завалялся первый номер журнала Cosmopolitan — ты с восторгом его изучила от корки до корки. Ещё бы не помнить, когда на обложке застыла сама Синди Кроуфорд в умопомрачительном чёрном платье.
Тогда было много красного и чёрного. Уверенно-победительный алый колер помады Revlon с рекламной растяжки. И — какая-то женщина в чёрном тащится на местное кладбище. Поминать сына-рэкетира — он тоже сделал выбор! Мощные юноши в чёрной форме с красными повязками маршируют, неся хоругви. Рядом идут старики с коммунистическими — такими же красными — знамёнами. Крикливые рдяные буквицы на глянцевых обложках зазывают в рай для богатых. «Красное на чёрном!» — вопль Константина Кинчева и заунывная хриплость Богдана Титомира «Де-е-евочка в красном… Всё ненапрасно…» И — девочки в красном, как на подбор, — легендарные Синди, Клаудиа, Линда в безупречных нарядах от Gianni Versace. Его тоже убьют в 1990-х. Не у нас, разумеется. Однако это было слишком, чрезмерно… символично, ибо именно Версаче оказался невольным создателем «новорусского» шика — бордовых плечисто-мощных пиджаков, изумрудно-зелёных брюк, золотых пуговиц, леопардово-парчово-бананово-лимонных и — красных мини-платьев.
Но что от тех воспоминаний? Это просто сетевой трёп. Но нет! В преддверии «Острова 90-х» на нас обрушился шквал публицистических статей. Отметились все: от коммунистов — до черносотенцев, от либеральных старушенций — до юных путинцев. Так, общественный деятель Егор Холмогоров выразился следующим образом: «Разделение, касающееся оценки 90-х, проходит по простому критерию — для одних это было время возможностей. Для других — время невозможностей». Я бы сказала много иначе: 1990-е годы оказались временем феерических возможностей для отдельных людей на фоне тотальных невозможностей для общества в целом. Иначе говоря, человек-сапиенс мог выбрать правильный, чистый путь, но мы все почему-то оказались заляпанными. Парадокс!
…Мои 1990-е — это выбор смыслов и поиски себя. На первый взгляд, всё чинно. Я получала второе высшее образование в модном о ту пору юридическом вузе, крутила по видео «Барри Линдона» с «Гибелью богов», читала Ницше, Вирджинию Вульф и жизнеописания французских королей Галантного века. Сидела в своей удобной нише, будучи замужем за человеком, удачно вписавшимся в рынок, но при этом (о, чудо!) совершенно ничего не воровавшим (я надеюсь!). Голову кружило от разнообразной музыки, модной прессы — тогда ещё удивлявшей нездешним броским шиком, околополитических тусовок и первых восторгов от общения с компьютером. Эра возможностей — если цитировать Холмогорова! Мне ли бранить девяностые?! Но. Вокруг и около, в соседних дворах и на каждом километре царил беспрестанный хаос, который многие тогда принимали за свободу. Стрельба по ночам никого уже не волновала и не вспугивала. «Живём, как в Чикаго», — констатировала моя мать и вспоминала культовую комедию своей юности «В джазе только девушки». Ценность человеческой жизни была мизерной, а мерой всех вещей объявлялся доллар. Можно ли быть счастливым и самодостаточным в разваливающейся стране? Сидеть в уютном креслице, когда рушится крыша? Пировать во время чумы? Но пировали же! Под мотивчики Ace of Base и 2 Unlimited, под протяжное «I saw you da-a-ancing» от Yaki-Da и под «Девочку в автомате» Жени Осина. «Плачет девочка в автомате…» А мальчики — с автоматами. Все против всех.
…Остров 90-х. Вот же угадали с названием! Этакая типичная оговорка по Фрейду, когда человек случайно выпаливает то, что крутилось в его сложноустроенном подсознании. В нашем коллективном подсознании, от которого не убежишь и не спрячешься за карамельную, аки «Чупа-Чупс», ностальгию. Первое, что приходит в голову, это — Остров Невезения из популярной песенки Андрея Миронова. «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь» — зелень, зелёные, баксы. Не только красное на чёрном. Девяностые покрыты именно зеленью. Или же — плесенью. Зелень на плесени. Стразы и блёстки на крови. Неоново-тревожная надпись Casino в черноте ночи — утром будет ещё пара трупов в красных пиджаках. «Как назло на острове нет календаря — ребятня и взрослые пропадают зря». Шатались по замусоренным барахолкам — искали счастье с лейблом USA. Время безвременья. Без календаря и дат — новые не приживались, старые вычёркивались. Остались только две даты — красно-балаганный август-91 и чёрно-задымлённый октябрь-93. «Им бы понедельники взять и отменить…» Понедельник — этот символ трудового рвения из романа братьев Стругацких — был действительно отменён, ибо предполагал совковый modus vivendi и работу-ради-работы, поэтому, когда мерилом любого телодвижения сделалась «зелень», общество стало поклоняться пятнице — дню расслабляющих плясок на обрыганных танцполах.
Остров… Ещё и «Остров Крым» Василия Аксёнова. Хамская, оскорбительно похабная вещь, написанная ещё в 1970-х, но вышедшая у нас именно в 1990-м году, на заре десятилетия. Я не буду пересказывать сюжет — лишь напомню, что в этой аксёновской фантасмагории Крым ещё в 1920-х остался белогвардейским, а потом — сформировался как типовое капиталистическое государство. Под боком у Совдепа, что и добавляло сатирической остроты повествованию. Разумеется, в несоветском Крыму всё отменно: еда изысканна, реклама — зазывна, а девочки стройны и раскованны. Описания крымско-райской житухи соседствуют со смакованием красно-казарменных кошмаров соседнего СССР. «В общем, здесь не было ничего. Впрочем, не нужно преувеличивать, вернее, преуменьшать достижений: кое-что здесь всё-таки было — один сорт конфет, влажные вафли, сорт печенья, рыбные консервы «Завтрак туриста»… В отделе под названием «Гастрономия» имелось нечто страшное — брикет мороженой глубоководной рыбы. Спрессованная индустриальным методом в здоровенную плиту, рыба уже не похожа была на рыбу, лишь кое-где на грязно-кровавой поверхности брикета виднелись оскаленные пасти…» Узнали типовое воспоминание друга-либерала о жизни в СССР? Как под копирку. И, разумеется, в «Острове Крым» имелись уморительные фрагменты, посвящённые Иосифу Виссарионовичу Сталину. И тоже в знакомом стиле. Итак, «…в ссылке над ним смеялись: Коба опять не снял носки; Коба спит в носках: товарищи, у Кобы ноги пахнут, как сыр бри. Конечно, все, кто тогда, в Туруханске, смеялся, впоследствии были уничтожены, но в то время рябой маленький Иосиф молчал и терялся в догадках, что делать: снять носки, постирать — значит признать поражение; не снимать носки, вонять — значит превращаться всё более в козла отпущения. Решил не снимать и вонял с мрачностью и упорством ничтожества». В общем, всё как всегда: жратва, физиология, пинание мёртвых львов и тошнотворно неприличные подробности. А 1990-е тоже были этаким «Островом Крымом». Только если в книжке Аксёнова всё кончается вводом… советских войск и смертью «положительных героев», то у нас произошло с точностью до наоборот. Одряхлевший Совдеп оказался поглощён выдуманным, ...но таким реальным «Островом Крымом», а …господа-либералы до сих пор цитируют фразы о носках товарища Сталина, как будто сие — проверенная историческая данность.
Так зачем нам были нужны эти красно-чёрные, залакированные зеленью, 1990-е? На мой взгляд, 1990-е — время проверки. Кто ты — человек или предатель? Барыга? Слабак? Обыватель? А может — боец? Нас всех просеяли через сито под названием «девяностые». Нас лишили ориентиров, точнее — мы сами избрали странную мораль. Антимораль. Легко быть чистым, когда везде — вымыто, а ты попробуй не испачкаться, если грязь объявляется признаком цивилизации, свободы, нового мышления. Увы и ах, мы все в той или иной степени замараны. Так, публицистка и писательница Наталия Осс высказалась вполне откровенно: «Травма 90-х сидит глубоко внутри и у тех, кто был успешен, и у тех, кто пострадал». Я скажу грубее — нам ещё очень долго отмываться от зелени, плесени и копоти девяностых.
—
