*
Свято место пусто не бывает. Когда «власть помещиков и капиталистов» в России приказала долго жить, тут же, к раздаче вакансий, набежали красные комиссары и их подручные всех рангов. И надо отметить: чем выше был ранг, тем больше на каждой, отдельно взятой ступеньке насчитывалось энергичных инородцев, не отягощённых нравственностью и чувством единокровной общности. Мягкотелые кацапы годились больше во «Всесоюзные Старосты». Но «Железными Феликсами» да «СвёрД(?)лами» (для «сверДления» дырок на русском национальном теле) становились преимущественно бывшие «жертвы тюрьмы народов». Вроде поляков и литовцев, также «угнетённых царизмом» сидельцев полосы оседлости, «хитрых хохлов» (теперь сознательных украинцев), витебских евреев, ставших белорусами. Прибавилось в столицах гордых детей Кавказа, где раньше в каждой сакле было по князю (и все от скудности жизни – революционеры). Востребованными новой властью оказались выскочки из бывших подданных Франца-Иосифа, пленённые на фронтах Первой мировой. Откуда-то появились толпы китайских «человеков с ружьями», пролетарии из пролетариев. Они были готовы стрелять во всякого, на кого покажет кормящая их рука – за миску похлёбки.
Но особым спросом пользовались латыши, специалисты по резне «великорусских шовинистов», тех самых «тюремщиков» в «тюрьме народов», которых очень уж недолюбливал наш немецкий калмык... Или чувашский еврей? Фу, ты! Совсем запутался. Латышские стрелки были лучшими, незаменимыми исполнителями продразвёрсток и смертных приговоров, карательных операций, надёжнейшими охранителями вождистских тел за великокняжеской стеной Кремля и их наместников в провинции. К месту отметить, что сейчас, когда в прибалтийских странах вызревает идея выставить России счёт за «оккупацию» в 1940 и 1944-1991 годах, мы можем сделать упредительный шаг. Преступления красных латышских стрелков против русских людей, зафиксированные в документах и воспоминаниях очевидцев, могут потянуть на суммы, оглушительные для рижского карлика, прислуживающего Вашингтону.
Словом, с первых дней октябрьского переворота стала зарождаться каста «неприкасаемых наоборот». В неё отбирались (по признаку «преданности делу партии и мировой революции») назначенцы на все сколь-нибудь значительные партийные, образовательные и хозяйственные посты нового государства. Назначенцы, сначала пополняли свои ряды по «османскому образцу», то есть, на верху мог оказаться любой, кто толков, исполнителен и предан «делу партии и народа». Но внутренняя эволюция новой касты породила ту самую номенклатуру, новое привилегированное сословие, полностью зависимое от высшей компартийной аристократии, которая выдвигала из своих рядов самодержца-генсека, в разной степени абсолютизма.
Со временем это сословие становилось всё более замкнутым. А при последних генсеках стало самовоспроизводиться, превращаться в столбовое, белокостное. История неумолимо повторилась. Новую «голубую кровь» уже не могли замутнить отдельные представители советского простонародья, допускающиеся в элитные ряды дозировано и с известным умыслом. То есть, завершилось формирование «красной знати» (назову так, чтобы отличать от дворян предыдущей эпохи). Началось со спецпайков и запечатанных конвертов с добавкой к официальному жалованию, появились горкомовские, райкомовские, обкомовские клиники, где продлевалась драгоценная жизнь знатных политработников. Вспоминаю некий центр в Одессе по партийному управлению сельским хозяйством, по руководству «битв за урожай» (у нас хлеб не выращивали, у нас он добывался в «битвах» со скачущими на газиках по полям инструкторами. Нет, не агрономами; крестьян наставляли, как пахать и сеять и собирать зерно, вдохновляли идеологи генеральной линии партии). Так вот в том центре на каждом этаже находилось по столовой. На первом – для простых чинов, наверху - исключительно для многозвёздных; посерёдки – для приближённых к титулованным компартийцам. Между этажами располагались милицейские посты. Разумеется, и столы были разные, но строго по госценам. Белый хлеб наверху и внизу стоил 22 коп. за каравай. Икра… Сказать не могу: в столовке на 1-м этаже красных и чёрных бутербродов не выставляли, а наверх бдительная стража меня не пустила. Но, думаю, тоже копейки. Дешёвая была жизнь, это точно. Мне понятно, почему в том здании тоже прошла успешно перестройка и почему то здание внезапно рухнуло. Вместе со столовками трёх рангов. Ведь повторился 17-й год. Тогда, сто лет назад, одни (что внизу) грызли корки чёрного хлеба, а другие, которые наверху, жрали икру ложками. Явная несправедливость возбудила классовую ненависть (ту самую, которую сохранил в своей душе Иван Фёдоров, «Завтрашний» завсегдатай). Жрущих икру уничтожили, а лакомство стали делить поровну. Но всё равно икры на всех не хватало, даже по икринки на победителя не получалось. Нашли выход: спецпайки и спецмагазины, строго по рангу, столовки разных уровней с народной милицией у дверей. Хотели как лучше, а получили вновь классовую ненависть. Только классы уже были перетасованы. И ненависть векторно обновилась.
Процесс социального расслоения закончился бы раньше, если бы не Великая Отечественная война. Вот уж какое событие можно без преувеличения назвать очистительным! Ибо триединый державообразующий народ СССР во дни смертельной опасности вспомнил, что он русский, и понял, что защищать надо не территориальную заготовку к будущей «земношарной республике» безродного интернационала (объект надуманный), но реальную Землю Русскую. А Сталин, оказавшийся на то время на немыслимой вершине власти, гениально понял, к кому, на каком языке надо обращаться словами «братья и сестры», какого бога открыть храмы, чтобы спасти державу и себя в ней. Потом, в 45-м, поднимая бокал за Победу, генералиссимус выскажется ещё откровеннее. Этим он очистится от своих грехов вольных и невольных, заслуженно станет во мнении народном личностью, достойной поклонения и памятников. Но вернёмся к нашей номенклатуре.
**
По мере её «страшного удаления от народа» (простите за вольное использование известной фразы Ильича), номенклатурные кадры, которые воистину решали всё, всё чаще подбирались по личному знакомству, личной преданности… нет, не партии, а вышестоящему лицу. Важную роль стала играть семейственность, а компетентность назначенца сходила на нет, становилась не определяющей. Если тот или иной руководитель не справлялся с занимаемой им должностью, его, как правило, переводили на другую работу, пусть с понижением, но непременно руководящую. Попавший в номенклатурную опричнину мог рассчитывать на пожизненное в ней пребывание. Этим не только самолюбие тешилось. Номенклатурщик, члены его семьи, родственники (а они составляли 1-1,5% от населения СССР – «честь, ум и совесть эпохи») в той или иной степени приближался к благам Блата и Дефицита и, что важно для стабильности власти, - к отпуску последнего в отдельные руки не номенклатурной массы, в виде наград за безупречную службу, поощрений. А это реальная власть руки дающей над рукой протянутой. Словом, оделяй и властвуй! С первого десятилетия советской власти для нового политически привилегированного сословия были введены и привилегии приобретать недоступные для простонародья товары и продукты (нередко по заниженным ценам) в спецраспределителях, через «столы заказов». А дальше – и больше, и разнообразнее.
Свидетельствует известный высокопоставленный номенклатурщик Леонид Кучма (коммунист, ставший президентом бандерофашиствующих националистов). Пересказываю:
К 1980-м годам советская экономика пришла закрытой, теневой и предельно бюрократизированной — и тогда же значительная часть собственности, которая продолжала называться государственной, по сути, перестала быть таковой. Многие из тех, кто сидел в партийных кабинетах и имел доступ к управлению и хозяйствованию, сделали всё, чтобы стать владельцами (пусть не юридическими, но реальными) того, чем они распоряжались. Позднее советское государство уже не могло управлять всей своей собственностью.
Я, автор настоящей статьи, вспоминаю «дело трикотажки» и самоубийство первого секретаря Львовского горкома партии Овсянко, связанное с ним – с его личным «делом», то есть бизнесом. В этом случае запредельная жадность, согласно поговорке, «фраера сгубила»... А вот «бриллиантовая жадность» Галины Брежневой папочку даже не поколебала. Не тот был класс у Брежневых в компартийной «Табели о рангах», что у Овсянок.
Подчёркиваю: я говорю не о всей почти 20-миллионной партии коммунистов, простых людей с обычными достоинствами и недостатками, а о её верхушке в несколько сотен тысяч партийных генералов и привилегированных функционеров. Говорю о тех, которые на разных уровнях (от районного до общегосударственного) жёстко управляли страной, допуская рядовых партийцев к решению второстепенных вопросов местного характера, позволяя им «одобрять и поддерживать» решения вышестоящих органов.
***
Дворянству феодальной эпохи потребовались столетья(!), чтобы оно стало превращаться из служилого сословия, выплачивающего «налог кровью», в паразитирующий на народном теле класс со всеми бросающимися в глаза язвами, в том числе продажностью. Но наряду с этим мы видим и в XVIII, и в XIX, и в начале XX века несчётные, яркие, великие примеры верности долгу и присяге, честного, самоотверженного служения Отечеству на всех поприщах. Видим примеры искупления обострённой вины, чаще надуманной, перед народом, сострадания к падшим и сирым. В войну 1914-17 годов большинство кадровых офицеров (это, в основном, выходцы из правящего класса), в том числе представители династии, осталось на полях сражений. А уцелевшие, в своём подавляющем большинстве, не изменили присяге, не продали своих убеждений за комиссарскую пайку от щедрот продразвёрстки. И большая часть белой эмиграции не пошла за теми отщепенцами, которые согласились вернуться в Россию на немецких штыках. Настроения большинства «бывших» (в высочайшей степени чести, патриотизма и верности России) выразил великий князь Андрей Владимирович Романов, передав через лакея генералу Власову, что не желает иметь никаких дел с изменником Родины(!!!). Первое лицо эмиграции проявил достаточно ума, душевной щедрости и преданности своему народу. Как Николай I не допустил кровопролития своим отречением от престола. А какие качества проявили большевики, уничтожая семью не царя, но уже гражданина Николая Александровича Романова, не стоит называть. Они известны, они на поверхности.
****
Иному мы свидетели во второй половине 80-х – начале 90-х годов. Лишь перестали быть вне советских законов их величества Рынок и Частное Предпринимательство, как практически вся советская элита, то бишь партийно-хозяйственная номенклатура, толкаясь, как на дешёвой распродаже, стала менять партбилеты (красные книжечки, что носили «под сердцем») на лицензии. Те давали право действовать по-капиталистически, что ещё вчера той же элитой расценивалось (правда, «на публику») как преступление. «Ум-Честь-Совесть Эпохи» легко отреклась от т. н. развитого социализма, из которого уж кто-кто, а она-то выжала для себя всё и даже больше. Отреклась от мечты в коммунизм, веселящей анекдотами. От всего марксистско-ленинского учения, известного ей по корешкам не раскрываемых томов за стеклом в кабинетах. Фактически отреклась от Родины, ибо стало незазорно поменять её на другую. А то, что родина была социалистической, так ведь сами отрекающиеся сделали её таковой. Такая продажность стала характерной для компартийной знати. Скорость деградации изумляет: в 10 раз большая скорости деградации российского дворянства!
Что удивляться! Компартийная элита раньше всех имела возможность поддаться соблазнам капитализма – в турпоездках и командировках в капстраны, через выборочно-адресный импорт сказочных товаров. А пуще того, поверила в преимущества «запретного строя», собирая дань с цеховиков, напрямую участвуя в подпольном производстве товаров и изысканных продуктов питания, их реализации открыто и из-под полы. Здесь мы видим уже не отдельные язвы, а сплошное гниение.
В отличие от элиты времён царизма и восьмимесячной «временной республики» весны-осени 1917 года, советская правящая элита на конец 80-х годов не выделила из своих рядов сколько-нибудь заметного количества «верных ленинцев», способных организовать «красное движение» за сохранение СССР (по аналогии с «белым» семидесятилетней давности). Наиболее активные и способные продемонстрировали качества отборных оборотней. Вместе с удачливыми самородками-предпринимателями из народа, подпольными миллионерами, верховодами криминала они составили финансовую элиту новой России и вместе с «разночинными либералами» проникли во властные структуры. Но наш доморощенный, "расейской модели", гнилой изначально капитализм оказался неспособным даже сохранить достигнутое Советским Союзом при перенапряжении сил, при безумно затратном производстве. Ведь действительно много хорошего, достойного сохранения и подражания было в советское время. Взять хотя бы государственную (по высшей категории) опеку над учёными, инженерами и квалифицированными рабочими, работавшими на оборону, на решение стратегических задач, при безотказном финансировании нужных, как воздух, направлений, беспрерывно с того времени, когда "Сталин дал приказ" (вспомните песню!).
Другая часть советской компартийной элиты вовремя не подсуетилось, осталась перед разбитым корытом на «основной магистрали». Некоторые по разным соображениям (в том числе идейным) вернулись к тем покинутым им рядовым членам КПСС, которые в годы перестройки не покинули организацию, остались в привычном ожидании «вождей», новых или возвращенцев. И таковые нашлись.
Они, опытные номенклатурщики, легко возглавили стихию честных, верных коммунистов, готовых даже на новую революцию, но самостоятельно не способных на организацию, так как в течение десятилетий не допускались ни к каким реальным рычагам управления. Сегодня «новые коммунисты» высоких рангов понимают, что возврата к социализму советского образца нет, однако усиленно имитируют преданность ему. Победа кандидата от КПРФ на президентских выборах 1996 ни у кого не вызывала сомнений, и можно было обойтись без революции. Только ведь пост главы огромной, потрясённой разрухой, больной Смутой постперестроечной страны ничего хорошего «красному президенту» не сулит. Гораздо надёжней и комфортней, находясь в жёсткой оппозиции к «власти капитала», руководить большой ленинской партией (с внушительной суммой членских взносов и пожертвований со стороны), обученной повиновению вождям. Вот падёт «антинародная власть» сама, исчерпав возможности режима, тогда её (власть) можно будет поднять, нагнувшись для такого полезного и приятного дела. Как было в октябре 1917 года.Опыт не забыт.
*****
Правящая ныне элита - это старый номенклатурный организм, омоложенный новой кровью, приспособившийся к новым условиям, чтобы быть «с веком наравне». Её мерзости (коррупция, космополитизм, жадность к обогащению, др.) бросаются в глаза, ибо сейчас не особенно прикрыты, благодаря торжествующему либерализму. Но большинство мерзостей унаследованы от советской партийно-хозяйственнной номенклатуры, которая изо всех сил пыталась скрывать свои язвы от посторонних глаз, часто безуспешно, питая слухи. И после войны ещё, как-то по инерции, пугающим эхом, действовали социалистические законы, обладающие силой лишь при горних окриках сталинской тональности.
Нередко слышатся вздохи ностальгирующих: эх, не спохватились вовремя, вот бы нам Дэн Сяопина! Но дэнсяопины появляются там, где властное окружение реформатора способно подхватить и реализовать спасительную идею. Увы, но факт: с возрастом и мудрейшие не то, что глупеют, но многое (часто очень многое) забывают. В середине 80-х годов, когда «кремлёвские старцы» демонстрировали всему миру (скажу мягко) фантастическую забывчивость, возникла необходимость найти на высший руководящий пост страны, надо полагать, самого-самого, который бы всё запоминал, поражал ближних бояр и безмолвствующий народ недюжинным умом. Таковую личность наша мудрая (уставшая от мудрости) партия отыскала в своих 19-миллионных недрах. Ею оказался… Михаил Горбачёв. И, как говорится, приехали. Вождь, он и с дьявольской меткой на челе – вождь. За ним, не думая, и в огонь, и в воду, и к светлым горизонтам, даже если свет тот от погребального костра.
Пребывание России в нынешнем недоразвитом капитализме западного типа гибельно. Возвращаться к монархии? Она себя изжила 100 лет назад, естественно почила. Попытка построить страну всеобщего равенства и благоденствия закончилась трагическим провалом из-за универсальной несостоятельности архитекторов утопии. Остаётся последнее – найти во мраке, на ощупь, свой собственный, не подражательный путь. Времени на чесание затылка не остаётся. «За работу, товарищи»... и господа!
