Ожидается интересная сельскохозяйственная новация: ограничить количество скота на подворье у селян. Премьер Медведев уже поручил разработать соответствующий документ к 23 сентября. Пока поголовье предложено ограничить пятью коровами и 20 овцами.
Автором инициативы выступил губернатор Ставропольского края Владимир Владимиров, пишет «Коммерсант» утром 11 августа. Губернатора возмутили «личные подсобные хозяйства, у которых отара — 14 тыс. овец, бычков под 1,5 тыс.». По мнению Владимирова, такие хозяева «занимаются фактически вредительством» и «создают социальную напряженность», так как своей земли зачастую не имеют. Глава Ставрополья также обратил внимание членов правительства, что такие фермеры часто не являются индивидуальными предпринимателями и, соответственно, не платят «никаких страховых взносов».
Поскольку инициатива исходит от начальства, интеллигенты по старинному обычаю принялись её пинать: помянули времена, когда работали за палочки-трудодни, а кормились с приусадебного хозяйства; не забыли Хрущёва, который обрезал приусадебные огороды; кто-то вспомнил, насколько эффективнее животноводство на личном подворье, чем на соседней ферме. Словом, поспешили объявить: это очередная казённая дурь, соединённая с привычным жестокосердием - опять хотят отнять у труженика коровку-овечку.
Вполне допускаю, что так именно и видится дело из пределов МКАД людям трёх К: кофе-кондиционер-клавиатура. А теперь дозвольте доложить, как обстоит дело в реальности. То есть на земле.
Вот, например, у нас, в Сальском районе Ростовской области. У нас имеется три вида сельских хозяев: большие – бывшие совхозы, изрядно обедневшие, приватизированные, перепроданные не по разу, обкромсанные, но живущие и работающие – в разной степени успешно. Сегодня они принадлежат частным хозяевам. Есть довольно процветающие, есть кое-как перебивающиеся, но уж как умеют. Никакого прогресса, роста производительности сравнительно с советскими временами не наблюдается: в нашем хлебном краю дела всегда шли неплохо. Основу экономики района составляют эти хозяйства – тысяч до 20 га земли.
Они платят налоги, и не только: к ним обращается по старой привычке районная администрация, когда надо дорогу поправить или водопровод. На своих плечах они держат всю довольно убогую «социалку» тех станиц, в которых живут их трудящиеся. А кто ещё будет этим заниматься? В советское время только так и было: жизнь вращалась вокруг заводов или совхозов, они и дороги мостили, и дома быта открывали, и над школами шествовали. Теперь всё это существует в урезанном виде, но как-то поддерживается.
Есть фермеры, по-местному – фермера. Это более мелкие хозяйства, примерно от 200 до 1000 га. И у них процветания у них особого не наблюдается, хотя, конечно, что-то зарабатывают. При этом в местной социалке и инфраструктуре они не участвуют: районной администрации легче и удобнее иметь дело с «крупняком». Но и фермеры так-сяк платят налоги, будучи зарегистрированы в качестве индивидуальных предпринимателей.
ФермерА широчайшим образом воруют корма у больших хозяйств. Как в совхозе когда-то тырили – так и сегодня; на охрану приходится тратить значительные средства.
Иногда эти «фермера» вообще не затрудняются никакой регистрацией и играют роль просто личного подсобного хозяйства трудящегося. Как правило, такие хозяйства разводят скот. Но каким образом? Земли у них нет. Формально нет, а так-то – «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё». Потравы, прямое воровство – дело самое рядовое и обыкновенное. Выпустить своё стадо на чужую озимь – раз плюнуть. Вообще, пора признать очевидное: все умиляющие интеллигентов коровки-овечки, ухоженные, любимые, взлееянные рачительной хозяйской рукой – что там ещё умилённо бормочут писатели-деревенщики – так вот вся эта идиллия целиком и полностью базируется на ворованных кормах. Где воруют? А ровно там же, где сроду воровали: в совхозе. Только теперь это по-другому называется. Не будь рядом этого невольного «донора», а корма нужно было бы в полном объёме покупать на рынке – не было бы никакого домашнего животноводства. Оно оказалось бы просто невыгодным. То есть оно было бы, но именно домашнее – в размере собственного потребления.
Вот отсюда и родилась эта инициатива – ограничить «домашнее» животноводство. По существу дела, это выведение бизнеса из тени. И это правильно. Хочешь заниматься бизнесом – зарегистрируйся. Со всеми вытекающими последствиями, вроде налогов.
Но это одна сторона дела. Вторая – борьба с массовым, привычным, почти безальтернативным воровством. У нас в станице несколько лет назад один мужик у себя на подворье даже амбар выстроил в виде нужника – специально для хранения ворованного зерна. Один из руководителей хозяйства обратил внимание на очень уж просторный и капитальный нужник – и «крепкий хозяин» был разоблачён. Мы в нашем хозяйстве, бывшем совхозе, несколько лет назад практически полностью ликвидировали животноводство именно по этой причине – воровство кормов. Помню, один из руководителей нашего хозяйства жаловался: «На подворьях свиньи жирные, а на ферме – тощие, как велосипеды». И причина проста: банальное воровство кормов – на всех этапах их существования.
Лично мы не сумели справиться с привычным воровством кормов и практически ликвидировали животноводство. Наша судьба – рядовая, ничего особенного: у всех воруют.
У меня есть предположение, что Хрущёв когда-то столкнулся с той же проблемой и не нашёл ничего лучшего, чем ограничивать частное подворье колхозников и рабочих совхозов. Можно ли решить вопрос как-то иначе? Не знаю, мне такие методы неизвестны. Вообще, существование рядом большого хозяйства и личного подворья – огромный соблазн вывести ресурсы из большого, но чужого или казённого, в своё, родное, маленькое. Бороться с этим очень трудно, тем более, что римские понятия собственности всегда были чужды русскому человеку, как когда-то заметил Николай Бердяев.
Горожанин скажет: уволить ворюгу, отдать под суд в конце концов. Ну, уволишь ты его, а кто работать будет? Это в городе всегда можно найти людей, а на селе такого рынка труда нет. Да и под суд не очень-то отдашь: все повязаны личными связями, родством, босоногим детством – в общем, своих не сдают. Кадровая работа на селе – она другая, не как в городе.
Так что предполагаемое ныне ограничение – разумное и своевременное. Это не панацея, и не надо ждать чуда, но это – полезная инициатива.
***
В связи с этими событиями полезно вновь обратиться к обсуждению вопроса: какого типо-размера хозяйство способно, как выражались в Перестройку, накормить народ? Не надо увиливать от вопроса: пускай-де расцветают все цветы, а там видно будет. Если государство желает достичь реального прогресса, оно должно понять: какого типа хозяйства оно поддерживает, а какого – нет.
Сегодня во всём мире происходит укрупнение сельских хозяйств: земли небольших фермеров скупаются крупными хозяйствами. Проезжая по самой процветающей итальянской области – Венето – среди идеально ухоженных полей тот там, то тут видишь живописные кирпичные развалины, местами увитые плющом, словно на картине эпохи романтизма. Это бывшие фермерские дома, брошенные владельцами. Фермеры разоряются или просто прекращают деятельность и продают свои угодья крупным собственникам. Жалко, но такова логика конкуренции, технологии, логика капитализма, если угодно.
Кстати, о капитализме. Ленин когда-то различал две модели развития капитализма в сельском хозяйстве – «прусский» и «американский». Прусский – это когда помещики, владельцы больших хозяйств, начинают вести дела на капиталистический лад, используя труд батраков – обезземелевших местных крестьян. Это капиталистическое развитие на базе уже существующих больших хозяйств. В царской России помещики в своей массе оказались не на высоте этой задачи. Перечитайте главу «Помещик» поэмы «Кому на Руси жить хорошо»: «Дворяне благородные у нас труду не учатся». Помещики так и не сумели стать рачительными и трудолюбивыми организаторами народного труда, и их историческое фиаско было вполне закономерным.
Американский путь – это путь более мелких хозяйств, создаваемых на голом месте, с нуля.
Первого фермера в своей жизни я встретила зимой 1991-92 года в Шаховском районе, на окраине Московской области. Тогда главой района стал Н.И.Травкин, знатный советский строитель, прославившийся бригадным подрядом. Не желая не отстать от тренда, который объявлял колхозы-совхозы наследием совка и предписывал фермерство, тов. Травкин помог своему знакомому, чуть не приятелю детства, получить кой-какую технику и стать прогрессивным фермером. Собственно, все более-менее успешные фермеры когда-то сумели прихватизировать что-нибудь из советского наследства, пользуясь или близостью к начальству, или прямо-таки начальственную позицию в старой жизни. Я тогда крепко верила во все эти либеральные пошлости и активно расспрашивала фермера и главу Шаховского района, но многого не поняла. Оба, и новодельный политик, и новодельный фермер, испытывали заметную растерянность. В дальнейшем оба большого успеха не имели. И немудрено.
При капиталистических реформах 90-х годов у нас сама жизнь подсказывала условно прусский путь: использование и развитие тех крупных механизированных хозяйств, которые были созданы при советской власти. Ну, приватизировали бы их что ли, но целиком, как единый хозяйственный комплекс, не разрушая. Вообще-то лучше бы оставили в руках государства – толку б больше было. А в России решили в совершенно неподходящих условиях разыграть американскую модель, как она была в ХIX веке, вернее, как она сформировалась в воспалённом воображении наших реформаторов, очень мало связанных с реальной жизнью. Ведь в момент начала реформ в России не было голого места, на котором начинают свой труд инициативные, трудолюбивые фермеры, а были колхозы и совхозы. Советское сельское хозяйство не было особо передовым, оно даже отставало от самого передового уровня лет на двадцать, но это, безусловно, было механизированное, современное хозяйство, а не мотыжное земледелие. Его надо было развивать, совершенствовать, разрабатывать меры стимулирования трудящихся, но не разрушать.
Разрушение совхозов-колхозов – был чисто идеологическом демаршем, вовсе не хозяйственным. Николай Бердяев говорил когда-то, что русский интеллигент любит превращать любой практический вопрос в идеологический. Точно, любит! И это часто приводит к трагическим последствиям.
Так вот надо наконец, дать себе отчёт: какого рода хозяйство более производительно, имеет больше перспектив, на какой тип хозяйства государству делать ставку. Такой тип хозяйства и надо поддерживать. Идеологически выдержанные фермерские хозяйства, на мой взгляд, бесперспективны. Они – устарели ещё до рождения. И не случайно практически все дети фермеров не желают продолжать дело родителей. (К сожалению, то же происходит и в богатых европейских странах).
Собственно, ещё в начале прошлого века наш соотечественник А.В. Чаянов разработал оптимальные размеры сельскохозяйственного предприятия в разных географических зонах и в зависимости от специализации. В любом случае, надо руководствоваться не абстрактными идеями, а практическими задачами – достичь продовольственной независимости. Её нет и не будет до тех пор, пока мы не наладим производство семян овощей, яиц для выращивания бройлеров, белково-витаминных добавок и ветеринарных препаратов для животноводства, а также средств защиты растений. Пока этого нет, зависимость остаётся.
Сегодня сельское хозяйство – это не идиллические мужички из «Родной речи» («Едет пахарь с сохой, едет, песню поёт, по плечу молодцу всё тяжёлое») – это часть индустрии. Весь двадцатый век прошёл под знаком индустриализации и технологизации сельского хозяйства. Забавно, что это вполне понимал «последний поэт деревни» Есенин, а вот наши перестроечные реформаторы, от которых можно было ожидать не поэтического, а реалистического склада сознания, подпали под обаяние овечек с бантиками во вкусе Марии-Антуанетты. У меня дома лежит сборник перестроечной публицистики, где тогдашние властители дум вполне серьёзно предлагают вернуться из «агрогулага» к аркадским пастушкам и вольным хлебопашцам. Меж тем большевики правильно понимали: будущее – за большим хозяйством. Собственно, так и происходило. В бытность наших ростовских хозяйств совхозами, там были такие вещи, о которых фермер и мечтать не может. Например, была штатная должность энтомолога – специалиста по насекомым. Засечь вредителя на самых первых этапах и принять должные меры – это значит сберечь урожай. Агроном может не заметить, вот для этого и нужен энтомолог. Даже собственная сельхозавиация была. Но это всё в прошлом.
Мало того, в больших хозяйствах были свои семенные делянки, где выращивалось посевное зерно. Сегодня этого никто не делает, и покупать посевное зерно приходится ежегодно.
В животноводстве такая же история. Например, трёхпородное скрещивание свиней для получения постной свинины возможно только в большой хозяйстве с высокой технологией. Кустарные свинки содержат чересчур много жира и мало мяса.
Важно ещё вот что. Приличная жизнь на селе, с минимумом цивилизации, возможна только при больших хозяйствах. Пекарня, парикмахерская, дом быта, детский сад, дом культуры со всеми кружками – всё это было создано и поддерживалось совхозом. У нас в России традиционно вся жизнь формируется вокруг производственных ячеек – заводов, совхозов. Заводы поддерживают инфраструктуру, жилой фонд, часто даже отопление было сделано так, что использовалась горячая вода, используемая в техпроцессе. Я не нахожу тут ничего дурного; напротив, такая структура жизни сплачивала людей, воспитывала привязанность к своему месту работы. В этом была некая патриархальщина, патернализм, совок? Действительно, это смахивает на самодостаточное феодальное поместье, но я в том худого не вижу.
Закономерно, что при закрытии заводов – «закрывалась» и вся жизнь в поселении. Когда предприятия стали приватизировать – новые хозяева немедленно сбрасывали эту дополнительную нагрузку. Однако сегодня местные районные администрации по-прежнему «вешают» на хозяйства хотя бы часть прежних социальных функций. А что делать? Сама жизнь возвращает нас к старому порядку вещей – на более депрессивном уровне. Фермеры и разного рода крестьянские хозяйства в этой работе не участвуют.
Сама жизнь подсказывает: нужны большие вертикально интегрированные экономические структуры. Центральным элементом этой структуры должно быть крупные переработчики - корпорации пищевой отрасли, которое организуют свою сырьевую базу. Именно переработчик должен давать задание сельхозпроизводителю, возможно, семена тех сортов, какие требуются. Именно большие корпорации пищевой отрасли способны на равных говорить с большими розничными сетями. Крестьяне и даже владельцы бывших колхозов-совхозов не могут этого делать, просто по причине несоразмерной величины. В деловом взаимодействии очень важно, чтобы общались меж собой организации более-менее равного размера и силы; иначе сильный подминает слабого.
Мне кажется, государство наконец должно сформулировать свою сельскохозяйственную политику, а её нельзя сформулировать, не поняв, кто и как должен в нём, сельском хозяйстве работать. Терять время уже некогда.
