«Это был бог войны – молодой, статный, высокий; серебряное шитьё его мундира словно бы поседело или подернулось пеплом от жара. Он был в полном боевом снаряжении – «Железный крест» у воротника, бинокль в футляре на груди, глубокий шлем, револьвер в кобуре, для удобства сдвинутый к пряжке ремня; рукой в перчатке он держал чистый, аккуратно сложенный платок, который время от времени прикладывал к носу…».
Станислав Лем «Глас Господа».
Буквально через несколько дней после празднования очередной годовщины Победы, в топах Живого Журнала появилась запись под названием «Подвигу солдат СС посвящается…». Такие провокационные заголовки никогда не остаются без внимания, на что, видимо, и рассчитывал автор – Леонид Гозман. Разумеется, известный политик не собирался прославлять карателей и душегубов – он просто неуместно, хотя, как ему показалось, остроумно, сравнил СМЕРШ и СС. Представьте себе, - фантазирует Гозман, - что на экраны выходит кинокартина о повседневной жизни простых ребят из эсэсовских войск. Однако же предоставим слово автору текста. «Его (фильма – Авт.) герои – не палачи из Освенцима, не садисты и не насильники. Об ужасах, которые творят выродки в такой же, как у них форме, они даже не знают. Это простые ребята, попавшие во фронтовые дивизии СС случайно, может быть за лучшую, чем у других физическую подготовку или более арийскую внешность». Но такой фильм был бы попросту невозможен – и у нас, и в Германии, так сказать, на Родине «явления», - подытоживает Гозман. Что же заставило его написать подобный текст?
«Но вот в прошедшие праздничные дни на наши экраны вышел – действительно, вышел! - сериал СМЕРШ. <…>У СМЕРШ не было красивой формы, но это, пожалуй, единственное их отличие от войск СС. Впрочем, есть еще одно – боевых частей у СМЕРШ не было, СМЕРШ специализировался только на борьбе со шпионами и внутренними врагами – в атаку они не ходили. Я не знаю, скольких они расстреляли, скольких отправили на смерть в наши лагеря? Я не знаю, сколько среди этих расстрелянных и арестованных было совсем ни в чем не повинных? Много. Не сомневаюсь, при этом, что и в СМЕРШ были честные солдаты. Вот только случилось так, что служили они в структуре, не менее преступной, чем СС. И само это слово – СМЕРШ – должно стоять в одном ряду со словами «СС», «НКВД» и «гестапо», вызывать ужас и отвращение, а не выносится в название патриотических боевиков». В общем, организация «Смерть Шпионам» получается не только не лучше, но даже и некоторым образом хуже, чем СС – и в атаку-то смершевцы не ходили, и форма-то у них неинтересная, не завлекательная.
На всякий случай, сообщу, что сравнение было не просто оскорбительным, но и с исторической, юридической точки зрения некорректным и, прямо скажем, бессмысленным. Но об этом уже написан ряд статей, поэтому я не стану заострять внимание на вопросах организации и деятельности этих двух структур. Не буду останавливаться также на отвратительном, кощунственном и, как всегда, безграмотном приравнивании гитлеровского Рейха к Советскому Союзу по признаку «тоталитарности». На эту тему тоже высказались многие авторы. Меня, как и очень многих читателей, зацепила фраза, касавшаяся «красивой формы», которой (ах, какой ужас!) не оказалось у СМЕРШа, но которая, с точки зрения Леонида Гозмана, была у эсэсовцев.
…Это стало уже какой-то почти непререкаемой аксиомой – у «фашистов», в отличие от наших ребят, были элегантные мундиры, прекрасная выправка, изысканные манеры. Да-да, конечно, - смущённо краснеют иные собеседники-эстеты, - они враги, сволочи и нелюди, но форма…форма-то была великолепной. Как посоветовала мне одна начитанная дама: «Постарайся посмотреть на это глазами искусствоведа, как на картину или на статуэтку, отключи «совок» в голове…». Что ж? Некоторые люди до такой степени уже отключили в себе «совок», что вместе с ним вырубилась и совесть. Замечу - смакование нацистской «эстетики» чаще всего исходит не от дремучих, одноклеточных особей, а именно от толерантных гуманитариев, долгие годы выдавливающих из себя по капле «совок», подобно тому, как Чехов выдавливал из себя раба.
…В 1996 году культовый журнал 1990-х «ОМ» опубликовал капитальный труд утончённого интеллектуала Ярослава Могутина под хлёстким – как раз в духе «свободных девяностых» - названием «Сексуальность фашизма». Надо сказать, что, как и все любители «арийской клубнички», автор крайне слабо разбирается в вопросе, оперируя привычным обывательским набором – обнажённые дискоболы от Лени Рифеншталь, «Ночной портье» и почему-то Марлен Дитрих, которая, как вы понимаете, не имела к эсэсовской эстетике ни малейшего отношения хотя бы в силу…своей откровенно антинацистской позиции.
В середине 2000-х на просторах интернета развернулась тема так называемого «гламурного фашизма» - её апологетами оказались модные и продвинутые ребятки, как правило, из обеспеченных семей. Смысл концепции – эстетика Третьего Рейха несла в себе зачатки того, что мы сегодня именуем сладким и роскошным словом «гламур», тогда как советский мир был бесполо-пуританским, немодно-лапотным, краснознамённо-месткомовским, да и просто поганым. И – любимый рефрен про «зловещую красоту от Хьюго Босса», который, между нами говоря, никакой эсэсовской формы не разрабатывал. Автором «гламурного шика СС» явился Карл Дибич – специалист по геральдике, который взял за основу эстетику «чёрных гусар» (гусар смерти) Фридриха Великого. По счастью, сейчас тема «гламур-фашизма» перестала быть популярной в сети - то ли потому что сам гламур, по мнению историков моды, «умер вместе с началом кризиса», то ли позолоченные мальчики, предпочитавшие душку-Гейдриха, повзрослели и занялись каким-нибудь суперэффективным менеджментом.
Может показаться, что болезненный интерес к эстетике нацистской Германии – это порождение «бездуховной современности», когда в обществе нет единой сплачивающей идеологии, а воспитание подрастающего поколения, увы, не является первоочередной задачей социума. Отнюдь. В этой связи мне хочется вспомнить далёкие восьмидесятые годы. В эпоху Застоя и Перестройки в СССР существовали такие диковинные персонажи, как советские... «фашисты» («фашики», «нацики»).
Карикатура 1989 года.
Эта тусовка, в отличие от других неформальных объединений, была крайне немногочисленной и, можно сказать, локальной. Небольшие группки «фашистов» были замечены в прибалтийских республиках, а также в нескольких крупных городах СССР – в частности, в Москве, в Ленинграде, в Львове. Сведения о социальном составе этих групп крайне противоречивы. Так, одни исследователи утверждают, что типовой «фашик» - это юный маргинал – ПТУ-шник из неблагополучной семьи, тогда как их оппоненты полагают, что основную массу поклонников Гитлера составляли, как раз, отличники из «мажорной» среды. «Фашисты» считали себя апологетами германского фюрера, причём даже не столько самих его идей, сколько внешнего их оформления. Идейных наци среди них практически не было – всё вертелось вокруг пресловутой эстетики Третьего Рейха, но даже не реальной, а созданной талантами советских киномастеров.
Известный писатель Михаил Веллер, исследовавший природу этого «увлечения», писал: «На хрониках мы видим, если говорить о бонзах, дурно сложенных, обмятых, неавантажных мужчин. И все чем-то больны, озабочены, усталы. В нашем кино: отутюженная форма, подогнанная студийным модельером, выправка и движения профессионального актера, выпирающий из всех швов нордический характер, беспощадность и экспрессия. Вот это символ! Вот это фашизм!». Считается, что роковую роль в формировании отечественного «наци-стиля» сыграл фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» (1973). Ни для кого не было секретом, что после каждого просмотра некоторые дети и подростки принимались играть в «Мюллера – Штирлица»: мастерили себе «аусвайсы» и приветствовали друг друга характерным вскидыванием рук. Для некоторых ребят эта игра затянулась и превратилась в серьёзное увлечение. Разумеется, что тут «виноват» не столько Максим Максимович Исаев и его чёрная форма, сколько недостатки патриотического воспитания в 1970-1980-х годы. В это время оно всё больше скатывалось в обязаловку и формализм. К сожалению, трескучие речи вытеснили живое слово о войне, а восхищение подвигом сделалось дежурно-общеобязательным.
…В 1979-1982 гг. группка молодёжи со свастиками устраивала нечто, вроде манифестаций, посвящённых дню рождения Гитлера. На эти выходки общество отреагировало, разумеется, негативно, но дело было, по сути, замято, ибо поговаривали, что в праздновании оказались замечены отпрыски из приличных семейств. А вот строки из газетной статьи уже перестроечного 1987 года «Штандартенфюрер с Малой Охты». «Формализм, фальшь, показуха, бездуховность в этой работе породили не только вещизм, иждивенчество, общественную пассивность и другие негативные явления в молодежной среде. Как своеобразный рецидив этих просчётов, особенно в области индивидуального воспитания, следует рассматривать и проявления фашистского толка среди подростков, а порой и молодежи более старшего возраста».
За статьями «Штандартенфюрер с Малой Охты» или, например, «Фюреры с Фонтанки» стояла реальная обеспокоенность сложившимся положением дел. Так, в конце 1987 – в начале 1988 года в Ленинграде и в его окрестностях был раскрыт ряд преступлений, совершённых молодёжью, одетой в «маскарадную» эсэсовскую форму. Но сначала были просто посиделки, нечто, вроде современных ролевых игр: «Передо мной пачка фотографий, сделанных кем-то из членов группы во время одного из таких застолий. Подтянутые, с косыми челками мальчики со свастиками на рукавах переделанной пэтэушной формы, с чёрными, украшенными черепом с костями галстуками. Улыбающиеся им пухленькие белокурые девочки...».
Статья «Фюреры с Фонтанки», собственно, и начинается с откровений некоей девушки, которая участвовала в подобных играх. На вопрос, чем вы занимались в своей «организации», она простодушно ответила, что кричали «Хайль Гитлер!», выдумывали себе немецкие имена и шили нацистскую форму… Всё тот же Веллер пытается объяснить, что для многих «фашиков» это была ещё и защитная маска, броня, нечто, вроде агрессивного окраса, который имеют некоторые вполне безобидные зверушки: «Прибегают к символу фашизма для усиления роли, которую на себя взяли. Символ в данной связи наиболее сильный и стилистически яркий. Римский легионер или чекист в расстрельном подвале - это менее выразительно. ‘Я - супермен - суперзверь, всем ужасаться!’».
Агрессия против энергии.
Как-то мне довелось прочесть, что пресловутая эстетика нацизма – это некая квинтэссенция «обаяния зла», которое очень часто выглядит соблазнительнее «пресного» добра. Мол, дьявольское - за счёт своей изощрённости - иной раз привлекает больше, чем божественное. Недаром, во все времена существовал феномен любви, точнее – пристального интереса к отрицательным персонажам, а жизнь Калигулы или Лукреции Борджиа волнует жадную до эффектов толпу куда как больше, чем жития святых. На эту тему можно рассуждать до бесконечности. Тут интересно другое – яркое, почти мистическое несходство нацистской и советской эстетических программ.
Эстетика Сталина отличается от эстетики Гитлера, как день отличается от ночи, причём в этой моей фразе нет никакого поэтического пафоса, а всё предельно конкретно, даже грубо. Советский плакат, соцреализмовские полотна, архитектурные формы Большого Стиля, оптимистичное кино – всё это обращение к солнцу, к трудовому дню, к свету. Ночь, темнота в нашей эстетике – это, скорее, исключение, чем правило. Залитые светом стадионы на картинах Дейнеки и Самохвалова, насыщенный солнечный мир гайдаровских повестей, белые одежды юных спортсменов. «Светлый путь» - так называется знаковый кинофильм эпохи. «Новая Москва» Юрия Пименова – настоящий гимн победительной солнечности. Мозаичные панно станции метро «Маяковская» - парашютисты, спортсмены, яблони в цвету – всё это на фоне синего дневного неба.
Ночь VSДень.
А что мы видим в Третьем Рейхе? Культ ночи и мрака, культ смерти. «Мёртвые головы» на фуражках, чёрные мундиры, ночные процессии с факелами, воспламеняющими темноту. Посмотрите любую художественную вещь, созданную в нацистской Германии – в картинах нет «воздуха», нет пространства. Ощущение скованности и омертвелости, даже если речь идёт о любовании «светлой нордической красотой». Даже белое выглядит зловеще. Агрессия вместо энергии, а, как известно, агрессия обречена, особенно при столкновении с энергией. Смотрите: символ сталинской эпохи – это парад физкультурников, который проводится утром. Образ Третьего Рейха – это ночные факельные шествия. Ночь – это мистерия, это пробуждение потусторонних сил, это мистичная сила мглы.
Картина Александра Дейнеки «Оборона Севастополя» - это не просто иллюстрация, это - символ. Это битва сил добра, солнца против вселенской темноты и мрака. День сражался с ночью. В мифологиях всего мира есть повторяющийся сюжет: борьба светлого дня и чёрной ночи. День всегда побеждал ночь, а свет – мглу, потому что свет – это жизнь. Цивилизация, поклонявшаяся мистике ночи, проиграла солнечным спортсменам. Гитлер проиграл Сталину не только, как вождь, но и как «дизайнер». А зло, оно и есть зло, как бы красивенько с точки зрения иных «искусствоведов» оно не выглядело.
