Как-то раз, еще при товарище Черненко, мне понадобилось пройти медкомиссию, собрав справки от различных врачей в районной поликлинике. Деморализованные учреждения и коллективы в ту пору функционировали черт знает как. В каждый кабинет многолюдная очередь на несколько часов, а в ней изможденные граждане без возраста и пола.
Пожав плечами, я открыл тетрадь для «самозаписи». К невропатологу – нереально. Терапевта ждать полдня. Остается хирург. На его страничке, вместо имен и фамилий, поперек листа печатными буквами было написано одно слово: КОСТОГРЫЗ.
Следовало бы рассмеяться, но я призадумался.
Дело в том, что личность с фамилией из повестей Гоголя или пьес Корнейчука была мне хорошо знакома. Костогрыз… Петро Кострогрыз.
Упитанный, с рыжим «ежиком», импульсивный, в кедах и коротковатых техасах на подтяжках, он напоминал тогдашних скинхедов, хотя здесь никто ими не интересовался. Чтобы было понятнее, внешне Петро был вылитый лидер группы Bad Manners.
Он подметал территорию вокруг дворца культуры «Орбита» и срезанные волосы в парикмахерской, куда мы, типичные «наци панкс» того периода, в ту пору два раза в месяц ходили обновлять косую челку и полубокс. Петя на сближение не шел, демонстрируя, казалось бы, неожиданный снобизм умственно «отсталого» существа.
«Даже этот от вас шарахается!» – упрекали моего товарища бдительные соседи.
Ультраправая идеология в сочетании с художественным анархизмом была непопулярна у старшего поколения, которому хотелось только спокойно «пожрать», не отравиться съеденным и выспаться, не опоздав на работу.
Летом Петя в зеленых боксерских трусах гонял по зеленому полю мяч, выкрикивая свои недоношенные словечки типа: «Ва! У-па-па!»
Поговаривали, что пьющее хулиганье вывозит Петю на «вылазки», где традиционно обучает беднягу всевозможным «гадостям».
Хирург, не обнаружив у меня ни швов, ни отклонений, неодобрительно скользнул взглядом по моим патлам и латаным джинсам (к правой анархии я уже охладел). Пока он что-то записывал в карточку, мне показалось, что за ширмою я слышу знакомое лопотание: «Эф-Эф! Эф-Эф!»
Человек шепелявил, но по зловещей интонации было легко догадаться, что он имеет в виду СС.
Я с тоской подумал о том, что остаток дня придется угробить на визит к невропатологу – бородатому пижону в кожаном плаще и твидовых шкарах. Ради двух минут общения – жалоб нет и так далее…
Вместо волшебного Костогрыза из-за ширмы появилась развратная медсестра. Она посмотрела на меня как на пустое место, и я исчез.
Я примерно сто лет не посещал тот район алкоголиков, фриков и рецидивистов, чьею достопримечательностью слыл Петро, но, как это ни странно, мне доводилось примечать черты «костогрыза» у амбициозных юношей девяностых годов, которых наверняка обидит сравнение с дворником-дебилом.
Ну да – он подметал вокруг дворца, а они насыщали дворец культурой. Он убирал лишние для модной прически волосы, а они обучали свое поколение изяществу и стилю. Петя гонял штопаный мяч, а они «влюблялись весной, скучали зимой, играли в теннис долгим летом», и практиковали свои «гадости» среди более изысканной растительности оранжерейного типа.
Снобизм интеллектуального превосходства имеет поразительно много общего с потешной заносчивостью обиженного природой существа. Хотя карьера и род занятий одних и других отличаются коренным образом. И лишь одна только синхронная заторможенность, преданность родным «кустам» и «гадостям» роднит этих условно «молодых» людей без возраста, пола и ответственности, несмотря на социальное и экономическое неравенство.
Нигилизм умных людей проявляется примерно одинаково. Сперва он ошеломляет, потом заставляет задуматься.
«Дрянь вроде Готье или Гумилёва», – читаем мы в переписке у Георгия Иванова, и эта грубость мысли производит эффект лишней рюмки. Мы становимся строже к себе, и вычурность слога убавляется сама собой, уступая место четким и примитивным, как аккорды Джона Ли Хукера, упрекам.
А что, если и вправду многие ребята, сделавшие себе имя в нулевых, были «с особенностями», только их врачам не показывали. Оберегали и пестовали, как детеныша Сатаны в картине «Омен»?
«Дрянь вроде Готье или Гумилёва» – кощунственно повторяем мы вслух слова усталого циника, и святилище, как малый зал в день встречи с кем-то из прошлого века, начинают заполнять «проблематичные существа».
Впереди четвертая, неописанная Гоголем, ночь Хомы Брута, которую семинарист провел уже в обществе Вия, с которым нашел таки общий язык.
Короткая летняя ночь познания.
Так удивительный зверёк медоед, переварив в подобии сна смертельную дозу яда, приходит в себя и продолжает лакомиться побежденной змеей, съеденной им до половины, покуда яд не начал действовать.
Ночь вопросов и ответов, строго по регламенту проясняющих горизонт.
Я, например, давно приметил, что туфли «обкомовского» типа – без шнурков, чтоб не наклоняться, носили, судя по фотографиям, и Синатра и Хамфри Богарт, но я до сих пор не знаю, как в точности называется такой фасон: «сникерс», «лоуферс»? Не знаю. Самое время спросить у Короля Гномов.
Только для этого сперва нужно прикончить Панночку, распознав перед этим в ней ведьму.
Как в детективе – чернокожая модель с шекспировским именем не дает покоя маньяку, пока он соблюдает дистанцию и любуется ею на расстоянии. Но вблизи ее кожа оказывается грубее, чем он думал. Резко – крупный план, и рука с подсвечником (атрибут интимного ужина) опускается, проламывая несчастной девушке ее африканский череп.
