Спор между Питером и Москвой, вспыхнувший в момент назначения Цискаридзе и.о. ректора Академии русского балета, не назовешь культурным из-за тона, принятого «культурной столицей». Чего копья ломать вокруг «ленинградского наследия» и «санкт-петербургской школы»? Или сильно отличается хореография Невы от танца Москва-реки? Нет, утверждают специалисты, и я склонен им верить. Не вчера я услышал строгое: «Школа одна, манеры разные – и все».
То есть.
Мы много в чем несходны, но только не в танце, говорит Москва.
Мы в танце совершенны, не пачкайте наш стиль, говорит Питер.
И?
Мариинский театр исчез из публичного пространства. Наверное, он не стал хуже, но вряд ли стал лучше по сравнению с эпохой, когда Kirov Ballet ассоциировался у среднего жителя страны советов с изысканностью «прежней жизни».
Большой театр присутствует в медиа-среде куда весомее! Даже скандалы, выбрасывающие из стен ГАБТ ту или иную балерину, работают на его профессиональную репутацию. Посудите сами: для раскрутки иной выпускницы АРБ имени Вагановой Москвой целенаправленно тратятся средства целого театра, тогда как рост популярности и укрепление профессиональной репутации выпускниц Московской академии хореографии происходит в Петербурге на «нулевом бюджете».
Что, впрочем, не мешает ни АРБ, ни Мариинке упиваться своей исключительностью.
Тогда как скромному недавно Михайловскому театру отсутствие раздутого самомнения позволяет заниматься делом: строительством труппы, созданием репертуара, сохранением «наследия предков».
АРБ и Мариинка экспортируют «трудовых мигрантов» в Москву, и еще недавно движение балетных между столицами можно было с оговорками считать односторонним. Но время наступило такое, что уже Питеру стало не хватать «рабочих ног», и появилась нужда в импорте.
За дело взялся Михайловский театр.
Девочки и мальчики из Москвы становились в его кордебалет. Выпускница МАХУ Оксана Бондарева солировала. Потом труппа усилилась беглецами из Большого Натальей Осиповой и Иваном Васильевым. Это звезды. В момент их появления стало невозможным не считаться с «Михом». И подавно – с приходом балетмейстера, которому, собственно, и принадлежит главная заслуга в создании боеспособного коллектива. Это Михаил Григорьевич Мессерер, человек европейского воспитания, создающий вокруг себя атмосферу доброжелательности, задающий высокие стандарты общения.
Нельзя сказать, чтобы личные качества руководителя были безразличны по отношению к его работе. Напротив, каждая постановка Мессерера, оставаясь «музейной», несет послание нам сегодняшним. Так было с «Пламенем Парижа», это же я увидел в поставленной раньше «Лауренсии»: балет устами Мессерера говорил нам о чувстве собственного достоинства, оставаясь всецело порождением советского строя, не переставая быть продуктом Вахтанга Чабукиани. В умении прочесть текст по-своему, не изменив в нем и буквы в передаче фабулы, – талант, и талант великий. Художника, пересказывающего традиционную историю, ведет инстинкт народного трибуна, консервативного революционера, живущего вне суеты. Пересказ – это сам нарратор: если он неумен и нечестен, то все увидят мертвую поделку; если он не умеет врать, то перед нами предстанет рассказ о вечном.
Например, он берет «Лауренсию», балет, поставленный по «Овечьему источнику» Лопе де Вега. Похожий во всем на первоисточник XVII века, но другой. В советской версии исчезает тема войны за престол, остается лишь тема произвола. А ведь, согласитесь, что произвол на войне и произвол в мирной жизни – вещи разные. Не зря древние греки и их боги не пускали Ареса на Олимп!
В «Лауренсии» Мессерер говорит в согласии с Лопе де Вега: чем бы ни было вызвано насилие, оно не должно выходить за рамки принятого. Автор «Овечьего источника» верен своей эпохе: крестьянка Хасинта, взятая командором Гусмáном в свой обоз, это одно, а вот дочь алькальда, страдающая от насилия гранда, совсем другое. Но так не могло быть в стране всеобщего равенства, поэтому и Хасинта, и Лауренсия должны вызывать в равное сочувствие. Однако восстает Лауренсия – Хасинта плачет.
Мессерер воспроизвел балетную интригу точно, но так, что стало ясно: право на восстание имеет не всякий, а только тот, у кого в лексиконе есть слово «честь». Воплотить это на сцене, не обладая личным достоинством, нельзя. Можно механически и даже с блеском провести партию по «кинетическому руслу», но показать разницу между Хасинтой и Лауренсией без негромкого, но уверенного в себе «я», невозможно. Истинная удача – когда обе роли основаны на «чести и верности».
Анжелине Воронцовой досталась Лауренсия, Анастасии Соболевой – Хасинта, и о лучшем распределении главных ролей говорить трудно.
Девушки дебютировали вечером 16 ноября, ровно через сутки у них был второе исполнение своих партий. Посмотрев оба вечерних спектакля и еще один утренний с другим составом, можно сделать некоторые выводы.
Анжелина обладает тем, чем в нашем балете не обладает никто: широким жестом, а в его пространстве – благородством существования. И не только на сцене. Ее женственность меньше всего отнесешь к декадансу, она непременно поставит в тупик того, в ком мало мужественности. Первый акт в исполнении Лины – «Песнь песней» с элементами триллера, грубого, как жизнь командора Гусмáна. Однако груб триллер, но не игра Анжелины. Ее реакции прямы и решительны, но в них – изящество хищника. Она в любви и ненависти одинаково хороша. Переход от Афродиты к Артемиде осуществляется балериной не постепенно и не скачкообразно. Вообще никак – в ней с самого начала сосуществует с богиней любви богиня-охотница, дева. Поэтому менадическая одержимость финала не вызывает протест: образ Анжелины целен, она радуется и ненавидит одинаково полнокровно. Вот она – Венера, готовая отдаться любви, но вот – Диана, приказывающая своим собаками разорвать Актеона, увидевшего ее наготу. В первый вечер было больше любви, во второй – решительности и жестокой справедливости. Про технику исполнения я не говорю. Во-первых, для этого есть педагоги, во-вторых, справилась с непростым текстом Анжелина уверенно. Настолько уверенно и спокойно в целом, что партнер ее первого вечера – любимец не только Москвы, но уже и Питера, Иван Васильев – выглядел излишне изобретательным в прорисовке своего персонажа. Что, впрочем, не грех: Нарцисс – он, знаете ли, мужчина. Мужчина – ювелир и архитектор, он склонен к декоративности как в малом, так и в большом, его движения в природе прихотливы. Не то женщина! Она – не в природе, она – природа, в ней все просто, все – с наименьшим действием. Она красива покоем планеты, она опасна сотрясающими планету бедствиями. Прекрасными, предсказуемыми, но от этого все равно неизбежными и страшными. Страх перед женщиной – священен, он мистичен, его нельзя инициировать игрой, но можно вызвать, открыв перед зрителем бездну. Именно эта бездонность и привлекает к Анжелине Воронцовой, делает ее уникальным явлением русского балета. Не присущее ей стремление к совершенству танца, но сущее здесь и сейчас совершенство естества!
Анастасия Соболева – балерина иной, если можно так выразиться, честности. Она никогда не ставит зрителя в тупик тем, что ее трактовка роли вызывает сомнение, но она исполняет хрестоматийную роль обычно так, что все ее глубины обнажаются. Посмотрим на ее Хасинту. Искусственный персонаж в балете, необходимый для идеи. И что же? Сам внешний вид Насти направляет наши мысли в сторону романтической нежности, не имеющей отношения к реальности, но реально вызывающей прекраснейшие, благороднейшие реакции у мужчин. В Хасинте Насти Соболевой – только условность, но в этом ее сила. Из достаточно бестрепетной и безусловно живой крестьянки, каковые, уверен, в XVII веке встречались не реже, чем сейчас, она превращается в символ беззащитности красоты перед лицом силы. И ведь работает! Работает настолько хорошо, что забываешь о том, что сама сила и есть истинная красота. Мужчина на миг отвлекается от «матери» и «любовницы» – Лауренсии Анжелины Воронцовой – и замирает над «дочерью» – Хасинтой Анастасии Соболевой. Попадание в лучшие ожидания публики Настей столь успешно, что мужчины весь перерыв обсуждают во время перекура ее танец, завершающий первый акт.
Мессерер сделал балет не о классовой борьбе, а о достоинстве, и в этом он весь: Человек, Обращающийся К Своим Танцовщицам На Вы.
Анжелина рассказала о «вечном человеке», неизменном в нас от античности до постхристианских дней.
Настя робко постучалась в дверь этого «вечного человека» и разбудила его в каждом из нас.
Думаю, так раскрылась тема спектакля только с Линой и Настей. Я знаю, о чем говорю. Нет, не зря Михаил Григорьевич с ними работает! Результат превзошел ожидаемое.
Совру, сказав, что шероховатостей нет. После второго спектакля за кулисы прошел Николай Цискаридзе, и я стал свидетелем «разбора полета» его ученицы. Спокойно, по делу, без апелляции к так называемой духовности, Николай Максимович в терминах балетной техники, на языке распределения физических нагрузок пояснял Лине, как сделать роль еще лучше.
К Николаю Максимовичу и Анжелине подошел Мессерер. Присоединилась Настя. Михаил Григорьевич назвал сложившуюся группу «московской мафией».
А я, посчитав всех москвичей, названных и неназванных, увиденных на сцене, внес результат в пулю. И увидел, что карта Санкт-Петербурга отнюдь не на «десять без козырей».
На фото: за кулисами Михайловского театра после балета «Лауренсия», 17 ноября 2013 г.: Анастасия Соболева, Михаил Григорьевич Мессерер, Анжелина Воронцова, Николай Максимович Цискаридзе и единственная петербурженка в компании – Татьяна Николаевна Легат, готовившая роль Лауренсии с Анжелиной.
