ГЛАВА ПЯТАЯ
Итак, что он вынес из разговора с актерами? От Прохоренко действительно узнал важную информацию. А вот Лапин ничего существенно не сообщил.
«Ничего?»
Горчаков прокрутил в голове все детали их беседы. Сплошные вздохи, восклицания Ильи Сидоровича, а фактов – ноль.
«Или я ошибаюсь?»
Погруженный в размышления, Александр и не заметил, как оказался в центре большой ярмарки. Подобные ярмарки организовывались в Старом Осколе минимум раз в неделю. Идешь, а вокруг лотки, лотки. Парное мясо, колбасы – хочешь из свинины, хочешь из телятины, огромные рыбины, которые вылавливали в местных прудах, икра, сыры всех видов, зернистый деревенский творог и прочее. Удивляло не разнообразие продуктов, а низкие цены, порой смешные до неприличия. У крестьян выхода не было: надо сбывать товар. В свое время предполагалось подписать договор с СССР о поставках туда продуктов. Там голод! И в Поволжье голод, и в приграничных районах с Курской губернией, и в других местах. Говорят, люди мрут как мухи. Сначала все детали договора согласовали, но потом Советы отказались. Черкасова по этому поводу сказала:
- У большевиков другая задача: согнать людей в города, согнать любым способом, даже самым жестоким. И таким образом провести свою индустриализацию. Гениальные управленцы!
«Наверное, она права».
Красивая пышногрудая девица зазывала покупателей в магазин модной одежды. «Наша, Воронежская! А так же костюмы и платья из Франции, Англии, Германии!» Улыбка красавицы играла столь заманчиво, обольстительно, что Горчаков решил заглянуть, приобрести какую-нибудь безделицу.
И тут он заметил коренастого плешивого человека с приплюснутым носом. Александр не обратил бы на него внимания, если бы не одно обстоятельство:
он уже видел его, когда выходил из театра.
«Случайность?»
Александр зашел в магазин, обошел ряды, вступал в разговоры с продавцами, купил модную шляпу. Затем вышел и огляделся.
В толпе отыскать кого-либо сложно, однако Горчаков вновь заметил плешивого, аккуратно посматривающего в сторону магазина. Теперь стало понятно кого он выслеживает.
Александр впервые оказался объектом слежки. Следовало бы выяснить - кто этот человек? Чье задание выполняет?.. Как узнать? Подойти, поговорить? Нет, не сейчас!
Горчаков решил ничего пока не предпринимать и не показывать вида, что он раскусил преследователя. Он неспешно двинулся вдоль рынка, миновал его. Опять впереди шумная, косящая под Европу улица. А вот и переулок, укорачивающий путь.
Он вошел в этот переулок, быстро двинулся вперед. Преследователя не было. «Я ошибся?!»
Только долго радоваться ему не пришлось, плешивый вновь появился.
Александр прокручивал в мозгу разные варианты. «Если все-таки напрямик спросить: «В чем дело, сударь?» Как он отреагирует? Станет оправдываться? Пошлет куда подальше? Скорее – второе. Где доказательства, что он следит за мной?»
Был еще один вариант: врезать ему как следует. И что? Он поднимет шум, и Горчаков останется в дураках. Да и крепыш он что надо. Так ответит – мало не покажется!
Горчаков с тоской подумал, как по его ангельскому лицу пройдутся мощные кулаки. Тогда не жди откровений от милых свидетельниц.
Он двинулся дальше, то убыстряя, то замедляя ход. Соответственно вел себя и преследователь. Выйдя из переулка, Горчаков увидел несколько больших жилых домов. И сразу юркнул в один! Окно между лестничными проемами являлось отличным местом наблюдения.
Вскоре возник плешивый. Он лихорадочно осматривался, бегал взад-вперед. Затем испарился. Горчаков для верности еще немного подождал и только потом покинул убежище.
Снова те же вопросы: кто и почему?
Не случайно Либер его предупреждал. Теперь, когда журналист ослушался, его взяли под контроль. Плешивый - один, или их целая группа? Скорее – второе. Сегодня они просто преследуют, а завтра?..
Кому рассказать о случившемся? Корхову? Нет, мудрая шефиня открыла Александру глаза. Полиции он тоже не доверяет.
На первом этаже открылась дверь, послышались шум, смех, спорящие голоса. Все это напомнило Горчакову, что жизнь продолжается. Надо поспешить в редакцию!
Он спустился по ступенькам и… замер. Его будто перенесли из процветающей Российской Империи в страшный СССР. На стене перед дверью висела табличка, где крупными буквами было написано: «ВКП(б)» (аббревиатура правящей тогда в СССР партии – Всесоюзной коммунистической партии большевиков. – прим.авт.). Оцепенение длилось недолго, Горчаков вспомнил, что коммунисты не так давно были легализованы. И он находился рядом с их офисом.
Легализация партии коммунистов ровно год назад привела часть общества в шок. Александр также не понимал, с какой стати разрешили открыто выступать и бороться за власть тем, кто уже однажды разрушил Русское государство? Официальный комментарий звучал так: «В условиях демократии все политические силы имеют право на выражение собственного мнения, в том числе коммунисты». Вечером того же дня Горчаков имел на эту тему серьезный разговор с шефиней. Загородный дом Черкасовой, шампанское, страстная любовница зрелых лет – все располагало к романтике, к иным разговорам: о красоте звездного неба, о далеких морях, экзотических островах. Однако Горчаков все еще находился под впечатлением непонятного решения Верховного Суда Империи. Как же так? Большевики теперь среди нас? Пятая колонна будет открыто работать на враждебное государство? Предупреждение мерзкого карлика, что он придет повсюду, уже не было обычной бравадой.
Даже в постели Алевтина не отказывалась от вредной привычки курить. Затянувшись очередной сигаретой, она спросила:
- Тебя что-то беспокоит?
- Заметно?
- Все на твоем лице.
Она рассмеялась и добавила:
- Меня не проведешь.
- Отрицать не стану.
- Хочешь, угадаю? Поссорился с любимой женщиной.
- У меня ты - любимая женщина.
- Я начальница по работе и партнер по сексу. У меня состоятельный муж и респектабельная жизнь. Так что влюбляться в меня не стоит. Наши сегодняшние отношения близки к идеалу. Иного не надо.
- Уговорила.
- Ты не ответил. Долги? Сколько? Я помогу.
- Все гораздо прозаичней. Я думаю о легализации партии Ленина.
- Безобразие! Лежит в постели с привлекательной женщиной, а думает о Ленине. У тебя нормальная ориентация?
- Я серьезно. Никого из моих знакомых эта легализация не волнует. Мол, перспектив у коммунистов никаких, ни на что серьезное претендовать не смогут. А мне все равно не по себе. Помню, как мы бежали из Петрограда. Помню лица комиссаров, особенно одного карлика… Думал, что кошмары навсегда остались в прошлом. Ан, нет! Демократия, свобода! Они нам устроят такую свободу! Неужели наши правители настолько слепы? Они напоминают петухов с закрытыми глазами, не слышащих, как к курятнику подкрадывается хищник.
- Решение Верховного Суда не слишком дальновидно, - согласилась Алевтина. – Мы живем по одним законам и наивно полагаем, что по таким же законам будет жить все общество. Однако есть те, кому мораль цивилизованного человека претит. Они совершают взрывы, убийства, а потом… начинают требовать. Сначала милосердия – помилования за совершенные злодеяния, затем признания своих политических прав и, наконец, власти. Сейчас они малочисленны, потому для общества незаметны. Но порок заразителен, проходит время, и все большее число недовольных вливается в ряды противников общественного порядка. А власть по-прежнему сыплет отговорки, типа: «Нельзя их запрещать, мы же не такие, как они».
- Наивные или… негодяи?
- Знаешь, в чем беда современного мира? Он по-прежнему обожествляет идеи Великой Французской революции. В чем ее «великость»? Обычная кровавая бойня. Робеспьер – тот же Ленин. Лозунг: «Свобода. Равенство. Братство» очень скоро заведет нашу цивилизацию в тупик, затем – к краху.
- Не слишком ли мрачно?
- Мрачно. Но так и происходит, - Алевтина затушила сигарету, откинулась на подушку и резко проговорила. – Люди проклинают рыночную модель с ее кризисами, безработицей, но никогда не откажутся от нее. Она нужна власти и потому населению внушают: «Система может быть и плоха, но лучше ее нет». А чтобы те не роптали, не искали «пути к счастью», создают разные извращения типа Советов или Рейха. Либо одно зло, либо другое. Ну, что выбираешь?
- Успокоила, - грустно усмехнулся Александр. – Выходит полный тупик?
- Каково сознание народа, таковы и его перспективы. Мы, русские, тоже не хотим жить по законам предков. Подавай западный путь.
Черкасова достала новую сигарету, Александр заметил:
- Много куришь.
- Знаю, к добру не приведет… Хочу поделиться с тобой идеей романа. Чему удивляешься? Я уже поработала в журналистике, могу попробовать себя на поприще романиста?
- Поделись!
- Это фантастика. Представь себе: далекое будущее, колониальный мир рухнул, и его представители, томимые бедностью и бесправием, устремились в демократическую Европу. Европейцы с удовольствием принимают их. Одним нужна дешевая рабочая сила, другие – из традиционного либерализма и идей равенства, а кое-кто из власть держащих использует их как устрашающую силу в борьбе с оппонентами – профсоюзами и прочим. Постепенно мигранты заполоняют новые пространства, смелеют, наглеют, начинают устанавливать собственные правила жизни для самих европейцев.
В городах строят свои храмы, на женщин надевают паранджу. Белые сопротивляются, но как-то слабо, безвольно. К тому же принимаются новые законы, карающие за разжигание расизма, мигранта не тронь! В конце концов, мигранты становятся господами, священными коровами. И, что самое поразительное, коренное население начинает принимать это как данность. Что скажешь?
- Дерзай. Только… любая фантастика хоть как-то связана с реальностью. А того, о чем ты хочешь написать, не будет никогда. Такого просто не может быть.
…Итак, он стоял перед штаб-квартирой коммунистов. Конечно, надо скорее уходить отсюда, но неожиданно у Александра вспыхнул горячий интерес к наследникам тех, кто лишил его родины. Поговорить с ними, понять их дьявольские мысли… Понять, почему они такие?!
Но у него много своих проблем. Надо срочно поделиться с Алевтиной последними новостями, рассказать о странной связи Федоровской с Варварой, главное - о преследователе. Не рано ли покидать «убежище», что, если плешивый недалеко?
«У меня есть время», - сказал себе Горчаков, постучал в дверь, вошел.
И сразу ощутил себя в логове зверя. Взгляд остановился на огромном портрете… косматого, клыкастого, готового тебя растерзать, чудовища. Вокруг него прыгал и веселился знакомый карлик. Он оглушительно кричал: «Я пришел! Пришел!»
Горчакова окружил туман, из которого его вывел новый окрик:
- Товарищ, в чем дело?
Александр мгновенно отрезвел, он увидел, что клыкастое чудовище на самом деле оказалось Карлом Марксом. А карлик превратился в молодого веселого белобрысого парня.
Парень широко улыбнулся и добавил:
- Вы к нам?
- Я из «Оскольских вестей». Горчаков Александр Николаевич.
- Знаю, знаю. Не шибко ваша газета жалует нас, коммунистов. Ну да не страшно. Проходите, посмотрите на наше житье-бытье.
Несколько небольших комнат, на столах – кипа литературы, кроме Маркса со стен ласково «поглядывали» другие вожди революции – как живые, так и почившие: Ленин, Дзержинский, Сталин. Несколько парней и девушек о чем-то увлеченно спорили. Из соседней комнаты раздался назидательный голос докладчика: ясно, там – партийная учеба.
- Вот так и живем, дружно и весело, - с той же радостной улыбкой на лице сообщил светловолосый парень. – Кусок социализма на оскольской земле.
Точно в подтверждение его слов, назидательный голос перестал вещать, его сменил Интернационал. Светловолосый парень присоединился к хору, и прекрасным баритоном допел коммунистический гимн до конца.
- А теперь я вас слушаю. Зовут меня Андрей Коровин.
- Не родственник знаменитого купца Ивана Иннокентьевича?
- Дед мой, - нехотя ответил молодой человек.
- И с такой родословной вы… здесь?
- Дед мой эксплуататор. Знаете, что сделаю первым делом, когда мы придем к власти: реквизирую у него награбленное в пользу революции и бедных.
Горчаков не успел ничего ответить, потому что грянула новая песня: «Веди, Буденный, нас смелее в бой». Пришлось снова дожидаться, пока Андрей ее пропоет.
- Надеюсь, больше нас ничто не отвлечет? – спросил Александр. – Песен уже не будет?
- Нет, нет, - успокоил его Андрей. – Еще только «Белая армия, черный барон» и «По долинам и по взгорьям». «Лениниану» мы поем завтра.
- Я пытаюсь понять, против чего вы выступаете? Перед тем, как оказаться у вас, зашел я на ярмарку. Изобилие по смешным ценам! А в СССР? Голод, везде, кроме Москвы и Ленинграда, карточная система.
- А сами вы бывали в СССР? – быстро спросил Андрей.
- Бывал, - соврал Горчаков.
- И ничего не поняли. Знаете почему? Вы отравлены буржуазной идеологией потребительства.
Александр ошалело уставился на собеседника, он не мог уловить взаимосвязь между оскольской ярмаркой и идеологией потребительства. Андрей разъяснил:
- Даже умирающий от голода там гораздо счастливее жрущего в три глотки здесь. Не пытайтесь понять это сейчас, нужно пожить в СССР, тогда все станет ясно.
- Ясно - что?
- Человек посвящает себя великой идее – освобождению от оков эксплуатации. Он терпит лишения год, два, целую жизнь, кладет голову на плаху – и все для того, чтобы его мечта осуществилась. Чтобы каждый дышал свободно.
- Но я вроде бы дышу свободно.
- Это вам только кажется, - убежденно заявил Андрей. – Вы не живете, а прозябаете под властью капитала, который затуманивает вам мозги сказками о красивой жизни.
- Российская Империя за короткий срок вошла в число процветающих стран. Конечно, у нас есть несчастные и обездоленные, но где их нет?
- Мы все здесь обездоленные: и тот, кто трудится на хозяина, и сам хозяин, потому что над ним – другой, более крупный. А в СССР все – как одна семья. Во имя этой семьи люди работают и умирают. Вот и ответ: почему умирая от голода, они счастливы. Они отдают собственные жизни единой семье.
- Но человеку невозможно породниться с целым миром.
- Возможно! И мы заставим его это сделать!
Глаза молодого человека вспыхнули фанатичным блеском, казалось, он уже готов броситься на штурм существующих устоев общества. Горчаков с любопытством спросил:
- И вы надеетесь получить поддержку у населения?
- Обязательно!
Ответ прозвучал настолько уверенно, что Горчаков оторопел. «Неужели такое случится?»
…Не было больше сытых людей на ярмарке, равнодушно взирающих на царящее вокруг изобилие, зазывающей в магазин модной одежды пышногрудой девушки, веселых продавцов. Вместо них – голодная толпа в униформе; она идет строем, поет революционные песни, славит собственных мучителей. Во главе колонны… конечно же, карлик.
Нет, Империя этих дьяволов отвергнет!
«Отвергнет?»
В ушах вдруг четко отчеканились слова нелюбимого коллеги Стогова: «Мы – почти у самой границы! Хочешь, чтобы Советы заявились по твою душу? В Старом Осколе есть те, кто их поддерживает. Бедные и ленивые. Даже твоя горничная наверняка не откажется в законном порядке оттяпать часть дома хозяина».
Горчаков понял: человек часто живет не перспективой, а эмоциями. И этими эмоциями – обидами, завистью, злобой умело пользуются негодяи. А когда негодяи приходят к власти, эмоции уже значения не имеют. Сам человек не имеет значения.
- Вы пойдете на выборы? – голос Александра невольно дрогнул.
- Пойдем, - лениво ответил Андрей. – Но выборы – понятие устаревшее. В условиях буржуазного строя, конечно. Ленин правильно сделал: взял власть вооруженным путем.
- Благодарю за интервью, - Александр поднялся и тут подумал о деле Федоровской. Может, коммунисты имеют какую-нибудь информацию? Вероятность этого мала, но…
- Еще одно, господин… то есть товарищ Коровин. Вы знали актрису Зинаиду Петровну Федоровскую?
Глаза Андрея часто-часто заморгали, в голосе возникли нотки беспокойства:
- А почему вы спрашиваете?
- Ее убили!
- Ужасно, - послышался почти растерянный возглас.
- Газета поручила мне журналистское расследование. Вы не в курсе каких-либо подробностей ее смерти?
- Откуда?! – Андрей отвел глаза, и Горчаков понял: «Лжет! Но тогда получается… он что-то знает?»
Первой мыслью было: попробовать его разговорить. «Нет, вряд ли получится. Если у него задание молчать – промолчит. Их поэт Маяковский писал… не припомню, как там точно? Им в горло свинец, а они в ответ: «Да здравствует коммунизм!»? Фанатики…»
Тем временем и Коровин заспешил распрощаться, затряс Александру руку, предложил на всякий случай вступить в ряды ВКП(б). Журналист с наигранной веселостью ответил, что подумает и покинул партийный штаб. Выходя, он услышал, как партийцы запели очередную революционную песню.
Скрипнула дверь подъезда, Александр – на улице. Внимательным долгим взглядом охватил проходящих мимо людей. Плешивого не было; не заметил он и кого-либо другого, подозрительного. Срочно в редакцию!
Неожиданно он увидел девушку. Нет, не девушку – ангела с густо рассыпанными русыми волосами и открытым лицом. Она шла, улыбаясь, отчего ямочки на щеках играли так заманчиво! Распахнутый взор небесных глаз сиял радостно и приветливо. Уставший от чрезмерного женского внимания Александр ощутил, что теряет голову.
Теперь девушка улыбнулась конкретно ему, он шутливо преградил путь в подъезд, в тот самый, из которого только что вышел. И так же шутливо подумал: «Надеюсь, она не в штаб ВКП(б)?»
И тут заметил на ее груди значок: на красном фоне профиль лысого человека. Горчаков был осведомлен о сути этого символа. «Она – из молодежного коммунистического союза! Как его?.. Комсомол!»
Он остановился, пораженный, молча наблюдал, как неведомая красавица проходит мимо, почти касаясь его, и почти сразу попадает в лапы чудовища!
Переживший мгновенное потрясение от этой встречи он бесцельно двинулся дальше. На какой-то момент события перестали для него существовать, Александр силился понять: что за девушка и зачем она там? Даже расследование отошло на второй план, где-то за пеленой тумана скрылись все персонажи последнего времени.
Но туман быстро рассеялся, рядом остановилась машина начальника полиции. Корхов распахнул дверцу, предложил:
- Садитесь.
Александр сразу вспомнил предупреждение Черкасовой не слишком доверять Старому Лису. Но отказ может вызвать у Анатолия Михайловича недоумение и подозрение. Тем более, у магазина напротив, показалась знакомая плешивая голова. Горчаков хитро посмотрел на преследователя и заскочил в машину. Кажется, у того то ли от удивления, то ли от досады отвисла челюсть.
- Мне в редакцию, - попросил Александр.
Едва машина тронулась, Анатолий Михайлович безо всякой прелюдии спросил:
- Как дела?
Тем временем, девушка, которой так очаровался Горчаков, вошла в коммунистический штаб. Коровин тут же спросил:
- Товарищ, вы по делу?
- Да, - немного растерялась девушка. – Я Валя.
- И что? А я Андрей.
- Репринцева Валя.
- Вот это да! – широкая улыбка вернулась на уста юноши. – Дочь известного профессора Репринцева?
- Она самая.
- Слышал о вашей комсомольской группе. Молодцы москвичи!
- Мы уже побывали здесь в нескольких городах – Ростове, Ставрополе, Екатеринодаре, Белгороде. Теперь вот у вас. Моя последняя остановка перед возвращением на родину.
- Как я вам завидую! Красная площадь, мавзолей Ленина, речи Сталина! А вам как у нас?
- И я в полном восторге. Белгородская губерния – родина моих родителей. Чувствуется близость южных широт. Народ веселый, добродушный, а какое платье себе купила! В Москве о таком только мечтать. Посмотрите…
Она завертелась юлой, чтобы товарищ Андрей полюбовался е нарядом. И почти тут же осеклась от его недовольного взгляда.
- Аполитично рассуждаете, - хмуро произнес он.
Девушка растерялась, силясь понять: что в ее словах аполитичного? Коровин назидательно добавил:
- В этой части России пока, к сожалению, победил капитализм. За красивым фасадом скрыта свойственная буржуазному обществу ложь. Вам показалось, что люди здесь счастливы? Это не так. На их лица надеты маски. На самом деле они страдают от невыносимых условий жизни.
- Понимаю, - вздохнула Валентина.
- Нет, не понимаешь, товарищ Репринцева, - Андрей перешел на «ты». – Они никогда не скажут правды человеку из свободного общества. Они боятся репрессий: могут выгнать с работы, банки откажут в кредите. Могут… тут много чего могут! Человеку в вашей свободной стране такое и не приснится.
Коровин вновь довольно улыбнулся: провел ликбез. Затем – уже серьезно:
- Прямо перед тобой заходил к нам один журналист. Не встретила случаем?
- Выходил из подъезда парень. Очень красивый…
- Насчет красоты его не знаю, не женщина. Но пришел он к нам с определенной целью. Сам из бывших князьков, ненавидит Советскую власть и коммунистическое движение. Однажды я прочитал его статейку, где он пытается доказать, что идеи Маркса порочны по своей сути. В другом материальчике называет СССР тюрьмой русского народа, мол, люди там не только боятся против системы высказаться, но даже помыслить. Пришел, хитрые вопросики задает, а я – под простака сыграл. Пусть считает нас недоразвитыми. Мы умнее, чем он думает. Однако пока вынуждены ловчить, приспосабливаться, лучше, когда враг тебя недооценивает. Придет время, и мы их заставим ловчить! В первую очередь таких вот князьков, которые формируют общественное сознание.
- Что за бессовестный врун, - совсем уже упавшим голосом произнесла Валентина.
- Тебе, товарищ Репринцева, и предстоит вывести подобных врунов на чистую воду.
- Мне? – удивилась девушка. – Причем тут я?
- Ты ведь тоже журналист?
- Почти. Заканчиваю факультет журналистики в МГУ.
- И у тебя задание.
- Откуда вы знаете?
- Знаю, все знаю. Давай не будем о мелочах. Ты, кажется, пишешь статью?
- Мне декан поручил сделать заметки о Российской Империи. Они у меня с собой.
- Отлично! Дай-ка почитаю.
Валентина открыла сумочку, достала тетрадку, протянула ее Андрею.
- Разберу твой почерк?.. Мелковат, да ладно. А ты пока посмотри свежие газеты: «Правда», «Известия». Специально привозят из СССР. Маша, - обратился он к сотруднице, - дай товарищу Репринцевой нашу большевистскую печать.
Знакомые материалы о трудовых подвигах, перевыполнении планов, империалистической угрозе и раскрытии очередной шпионской сети.
Сердце Вали защемило, за время своей командировки она отвыкла от этого. Материалы в местных газетах выглядели совсем по-иному, авторы высказывали разные мнения (в СССР ее учили, что мнение может быть только одно; а почему?), была серьезная, спорная аналитика, попадались и простенькие, иногда пошленькие статейки. Но даже в них прочитывалась настоящая жизнь во всех ее положительных и отрицательных проявлениях, жизнь без бесконечных призывов и лозунговых страстей.
Валентина переворачивала одну страницу за другой. Снова враги народа. А это что?! Арестована группа троцкистско-зиновьевских подонков (Троцкий и Зиновьев – главные оппоненты Сталина в борьбе за власть. – прим. авт.) в науке и среди них… Иван Иванович Колыванов!
Она хорошо знала профессора Колыванова, большого друга отца. Самый добрый на свете дядя Ваня вечно ходил в одном и том же сером костюме, шляпе с широкими полями и в пенсне. Вечно что-то терял, забывал, за что коллеги постоянно подшучивали над ним, но не зло. Никому и в голову бы не пришло хоть чем-то обидеть старика. Когда Валя была еще маленькой, а он приходил к отцу, то обязательно угощал ее конфетами… вкусными шоколадными конфетами.
«Дядя Ваня – троцкистско-зиновьевский агент?»
Валентину охватила паника, она не сразу поняла, что Андрей обращается именно к ней:
- Товарищ Репринцева… Эй, не уснула?
- Зачиталась, - соврала девушка.
- Правильно, советской прессой можно зачитаться. А вот твоими записями…
- Они вам не понравились?
- Как сказать… Вроде бы грамотно, язык неплохой. Только это не то. Вот ты описываешь быт казаков, их традиции.
- Очень интересные традиции!
- Не спорю, но дело в другом, - Андрей посмотрел на свою сверстницу, точно умудренный опытом учитель на первоклашку. – Казаки в предреволюционные годы разгоняли демонстрации студентов и рабочих. Летом семнадцатого предлагали Керенскому помощь в поимке Ленина. Хотели его публично запороть якобы за измену Родине. Понимаешь, самого Ленина! Да за одно это всех их надо повесить, растерзать, уничтожить как класс! Уничтожили бы, окажись они в СССР. Ничего, придет время и ликвидируем.
Валентина умом понимала, что следует ненавидеть казачество, ведь они хотели публично запороть Ленина. Но не могла! Эти прекрасные люди – мужчины и женщины опять у нее перед глазами. Некоторые до сих не желают становиться европейцами, даже одежда соответствующая: мужчины в костюмах из синего сукна с красными лампасами и фуражках с красным верхом, женщины – в длинных юбках, расписных платках. Старые традиции и обычаи они не отвергали, наоборот - сохраняли, как зеницу ока, не стыдясь, говорили о своей русскости. А как они потчевали делегацию советских студентов! А что за дивные песни поют! Как сливаются голоса: мужские – это грозная сила, готовая сокрушить любого, кто осмелится посягнуть на свободу Империи, женские – точно стекающие с прибрежных гор хрустальные родники.
А потом Валентину закружили в танце. Она обожала танцевать, да разве угонишься за казачьими переплясами! Здесь – Запад и Восток, торжество свободного духа, и Величие наследников Византии! И теперь она должна отплатить за все это злобным пасквилем?
- Видите ли, Андрей, - решила схитрить Валентина, - мы с ребятами решили разделиться, кто-то пишет для нашей студенческой газеты статью о казаках, кто-то о хозяйствах Ставрополья, а я – о Старом Осколе.
- Вот и хорошо! Ты напишешь именно про Старый Оскол. Но не увлекайся его внешней стороной. Покажи тяжелую, нет - невыносимую жизнь простого пролетария. Пусть советский читатель узнает обо всех «прелестях» капитализма.
- А где найти такого пролетария? – спросила Валентина.
- В самом деле… Я сам тебе его приведу. А пока, товарищ Репринцева, каковы ближайшие планы?
- Мы только что приехали. Пообещали, что гостиница будет заказана. Хорошо бы привести себя в порядок.
- Какая гостиница?
- «Белогорье».
Андрей чиркнул в своем блокноте и предупредил:
- Через два часа придет наш человек. Он и проведет экскурсию по городу, - и жестко закончил. - Без него – никуда.
СССР не желал выпускать Валентину из своих цепких объятий.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Господин Дрекслер подолгу задерживался в холле гостиницы «Белогорье»; постоянно и нарочито говорил сотрудникам отеля, как нравится ему сидеть в прохладном зале с мраморными колоннами, небольшим бассейном, наблюдать за услужливыми сотрудниками, читать свежую прессу. «Я отдыхаю здесь и душой и телом».
На самом деле Дрекслер, разумеется, не отдыхал. Тут находилась его наблюдательная точка, он мог фиксировать приезжающих в Старый Оскол «интересных людей», ведь многие из них останавливались именно в «Белогорье». Пользуясь превосходным знанием русского языка, он легко заводил контакты с администраторами, официантами, обслугой и, казалось бы, в ничего не значащих разговорах, выведывал нужную информацию.
Он опять увидел эту странную пару: мужчина около сорока, в смокинге, с окладистой бородой («Похоже, накладной») и женщина, лица которой не разглядеть, поскольку на ней шляпа с вуалькой. Подойдя к столу администратора, мужчина что-то сказал, и они с дамой направились к лифту. Дрекслер немного подождал и тоже подошел к администратору – молодой и довольно миловидной женщине.
- Как дела, Вильгельм? – широко улыбнулась администратор.
- Отлично, Аня. А у вас?
- Тоже нормально.
- Какая погода! Только малость жарковато.
- Мягко сказано! У вас в Германии летом по-другому?
- Чуть свежее. Близость моря.
Они перекинулись еще парой ничего не значащих фраз, и Дрекслер, как бы невзначай, заметил:
- Странно, не правда ли? Я по поводу тех двоих… Он – в плотном черном костюме, она – в шляпе, да еще вуаль. И это несмотря на жару?
- Немного странно, - согласилась Анна.
- Кто они?
Дрекслер дал понять, что любопытствует ради спортивного интереса. Ответ последовал таким же безразличным тоном:
- Какая-то семейная пара.
«Дальше, сука, дальше! Что-нибудь еще…»
Однако Анна оказалась прекрасно вышколена и нашпигована соответствующей инструкцией: о клиентах как можно меньше. Немец попробовал зайти с другого конца:
- Неужели они русские?
- По документам – да.
- А по поведению, манерам – иностранцы. Да и не станут русские таким образом одеваться в жару.
- Русские разными бывают.
Администратор извинилась, с дежурной улыбкой направилась к другим клиентам. «Ничего, ничего, - сказал себе Дрекслер, - остальные служащие здесь более болтливы. Все равно узнаю об этой паре. Но стоит ли овчинка выделки? – как говорят в России».
Взгляд представителя Рейха вновь заскользил по большому холлу отеля. Как обычно – тихо, спокойно, приятная «мраморная» прохлада.
Но тут спокойствие было нарушено появлением троих шумных посетителей – двоих парней и одной девушки. Их внешний облик не слишком вязался с комфортабельностью отеля: одежда дешевая, мешковатая, слишком серая, в Европе так не одеваются даже нищие. Девчонка – явно славянка, один из парней с ярко выраженной восточной внешностью, другой (в данном случае досконально изучивший расовую теорию Дрекслер ошибиться не мог) – стопроцентный потомок племени Авраама.
К ребятам подошел один из служащих, после небольшой беседы понимающе кивнул, после чего направился к Анне. И с ней о чем-то переговорил.
- Любопытные ребята, - вновь «прицепился» к администратору Дрекслер. – Молодые, а одеты хуже стариков. И на груди у каждого что-то блестит.
- Насколько я понимаю – это значок молодых коммунистов. Они… (как же их называют?) комсомольцы. Из Советской России. Раньше представители Советов приезжали к нам каждую неделю. Но теперь их руководство почему-то против наших контактов.
- Но вот трое маленьких ленинцев явились в гости.
- Не трое, а четверо. Четвертая подойдет.
И вскоре появилась четвертая комсомолка, резко отличающаяся от своих товарищей. Во-первых, она была необыкновенно привлекательна, во-вторых, одета по последней моде. Молодые люди начали спорить, до Дрекслера доносились лишь обрывки фраз, кого-то обвиняли в перерождении. «Они еще и индуисты?» - изумился он.
Однако вскоре представитель Рейха понял, что трое в униформе обвиняют красавицу. Она лишь рассмеялась, повела плечом и пошла оформляться. Остальные с мрачными лицами последовали за ней.
«Вот это да! - подумал Дрекслер, - Старый Оскол стал притягивать к себе очень многие силы, причем с противоположными устремлениями».
Комсомольцы поднялись на пятый этаж, парни – к себе, девушки – в номер напротив. Комната оказалась светлой и просторной, выложенная кафелем ванная, удобные шкафы, большие кровати. Валентина сразу сняла с себя платье и упала на одну из них.
- Хорошо-то как!
- Чего хорошего? – острый носик Надежды - сокурсницы Репринцевой странным образом дернулся, глазки сощурились в карие щелочки.
- Ой, ты так похожа на китаюзу, - засмеялась Валентина.
- Ничего смешного не вижу. Китайцы - несчастный народ, страдающий под гнетом империалистической Японии. Или уже забыла политинформацию?
- Забыла, здесь обо всем забыла. Правда мне кое о чем напомнили в оскольском отделении ВКП(б). Есть там такой Андрей Коровин… тяжелый человек.
- Местный коммунист для тебя тяжелый человек?! Что ты несешь?
- Я лишь в том смысле, что он… как-то давит.
- Он герой, - сквозь зубы процедила Надежда, - настоящий борец! Каждый день во враждебном капиталистическом окружении. Лично я бы не выдержала, а он… И ты еще смеешь критиковать его характер! Тебе повезло, ты выросла в прекрасной свободной стране. А родись ты в этой Империи?
«Было бы неплохо», - подумала Репринцева и тут же устыдилась собственных мыслей. Конечно же, она рада, что родилась в лучшем государстве на свете.
- Давай о хорошем, - перебила Валентина. – Я пойду в ванную. Хочу быть красивой!
- Мещанские штучки, - возмутилась Надежда. – Потратить деньги на платье.
- Не только на платье, еще и на косметику.
- Хорошенькое дело! – Надежду уже чуть трясло. – Ты из комсомольского секретаря превращаешься в буржуазную дамочку.
- А разве комсомольский секретарь не должен быть красивым? – задиристо воскликнула Валентина и побежала в ванную.
Надежда тем временем взяла платье Репринцевой, и, подойдя к зеркалу, прикинула его на себя. Даже она, невзрачная, похожая на мышонка, стала выглядеть лучше. Но до Вальки, как ни наряжайся, ей далеко!
От вспыхнувшей зависти к подруге Надежда задохнулась. Она уже знала, что расскажет о ней компетентным органам, когда вернутся в СССР. А Давид и Рустам подтвердят ее слова. Давид – трус, каких мало, Рустам за карьеру продаст родную мать. «Вот так, дорогая Валечка, любительница буржуазной морали! Можешь поставить крест на своей карьере!»
Репринцева вышла из ванны, шутливо скомандовала:
- Теперь ты! Ать-два! И не задерживайся. Скоро придет человек от Андрея.
- Зачем?
- Покажет город. Без него просил не выходить.
- Правильно. Место незнакомое, гид нужен.
- И я буду писать материал о Старом Осколе. О тяжелой жизни местных рабочих. Обещали с одним познакомить.
Валентина села перед зеркалом, провела расческой по своим чудесным волосам. За окном звенел полдень, было много солнца, птичьего гама и ей вдруг захотелось вырваться наружу, побродить по городу одной. Что поведает ей о Старом Осколе представитель Андрея? Покажет места каких-нибудь революционных боев, или расстрела коммунаров. Мимо церквей пройдет, не взглянет и гостям не позволит. Естественно, близко не подойдет к ярмаркам, аттракционам в парках и иным местам «буржуазных» развлечений.
Шальное желание безумно и опасно. Но она все-таки сказала себе:
- Почему бы и нет?
Потом она оправдается перед комсомольской организацией и перед институтским начальством. Оправдается за то, что сбежала от всевидящего ока партии и отправилась гулять по буржуазному городу.
Валентина быстро сделала прическу, навела макияж (по счастью Надежда еще в ванной), подошла к двери. И в это время кто-то постучал…
Она с сожалением подумала, что вот и явился человек от Андрея. Нет, это всего лишь Давид.
- Устроились? – спросил он.
- Как видишь! Удобства высший класс.
- При капитализме удобства не могут быть высшим классом, - спокойно возразил Давид. – Это – пыль в глаза.
- Сейчас протру мои милые очи, удобства исчезнут… Ой, что-то не исчезают.
- Валя, - серьезно сказал сокурсник, - ты дошутишься.
- Не воспринимай все так тяжеловесно, товарищ Блумберг.
Вода в ванной прекратила течь, сейчас Надя выйдет и конец планам Валентины, не отстанет идейная подружка, не отвяжется! Перво-наперво выпроводить этого зануду.
- Иди к себе, Давид. И жди, за нами придет гид, специально послан то ли партией, то ли комсомолом.
- Я хотел бы поговорить с Надеждой.
- Как?! А вдруг товарищ Надя Погребняк выйдет голой? Комсомольцу нельзя смотреть на голых женщин. И аморально, и… можно ослепнуть. Ты не знал?
Валентина вытолкнула Давида из комнаты. У нее оставались секунды! Их хватило, чтобы домчаться до конца коридора и… вниз по ступенькам! Она не стала пользоваться лифтом.
Как птичка выпорхнула из гостиницы («Вдруг Надька в окно смотрит?»), добежала до угла улицы. Направо и налево от Валентины продолжал разбегаться неведомый Старый Оскол.
Валентина повернула в сторону большого моста через реку. На самой его середине остановилась, перегнулась через чугунные перила. Старая речка тихо несла свои воды, в которых просматривались тени ветвистых ив. На этих берегах когда-то ходили ее деды и прадеды. Вот бы о чем написать! Само это созерцание нашептывало ей сюжет будущей статьи. Ведь это ее родина, земля предков! В ней есть что-то магическое, тебя тянет сюда помимо воли, тянет, даже если никогда здесь не был. Теперь Валентина начала понимать живших за рубежом русских писателей. Как они стремились в родные места! Хотелось землю русскую целовать. Самая убогая деревенька становилась центром мироздания.
Девушка оборвала свой душевный монолог. Ее родина – СССР, конкретно – Москва. Там построено самое совершенное общество на свете. И опять эти проклятые сомнения… Какая разница между той и этой родиной! Разница даже не в одежде, не в поведении людей, а в их глазах! У советских людей там – страх. Они глядят с подозрением, опаской, чтобы случайно не напороться на очередного врага народа. В Российской Империи смотрят просто и открыто, как и должен смотреть человек. «Мы – не рабы, рабы – не мы», - вспомнила Репринцева любимый советский афоризм. «Рабы, самые настоящие рабы! Подойти к этим людям, заговори на любую тему – о добре, любви, человеческом счастье, и услышишь в ответ дежурные фразы. Добро обязательно должно проявиться в ненависти к врагам отчизны, любовь, прежде всего, к… дорогому товарищу Сталину, счастье – в построении светлого будущего».
У Валентины кружилась голова, уже не от воздуха свободы, а от страха. В своих мыслях она перешла дозволенную черту. А теперь… она может ляпнуть это вслух. Обязательно ляпнет, такой уж характер! И что тогда? Арестованный добрый дядя Ваня тоже ляпнул лишнее. Еще шесть лет назад Валя подслушала его разговор с отцом…
- Знаешь, Алеша, - сказал дядя Ваня. – Москве скоро придет конец. Русских становится все меньше, сколько их сбегает на Юг, в Империю. Все заселяется чужаками, тем предоставляются работа, должности. Скоро уже нас совсем вытеснят.
Валя тогда не поняла: почему русские бегут? Как можно бежать из аналога рая на земле? Теперь ее душа немного прозревает…
А что дальше? Через несколько дней придется в этот «рай» возвращаться. Там ей припомнят многое: любовь к обычаям казаков, модное платье и, конечно же, бегство из гостиницы. Остается один выход: написать им нужную статью о тяжелой жизни местного пролетария.
Но не того пролетария, которого приведет Андрей. Зачем ей какой-нибудь лодырь, пьяница или просто подсадная утка? А иного и не будет! Нет, она сама подберет человека.
Репринцева шла по городу, отыскивая нужного клиента. Как назло ни одного трагического лица. И вдруг… «Есть! Нашла!»
Показалась женщина с бледным лицом, заплаканными глазами. Валентина без промедления подошла к ней:
- Простите, что вмешиваюсь, вижу у вас неприятности или даже беда. Не могу ли чем помочь?
- Спасибо, девушка, - горько произнесла женщина, - но помочь мне вряд ли кто сможет.
- Я журналист. Напишем о ваших проблемах, подключим общественность.
- Журналист? – перебила женщина и горе на лице сменилось злобой. – Напишите про этого упыря!
- У вас есть упыри?
- Есть. Гришкой зовут. И я его вам представлю. Десять лет сосал из меня кровушку…
- Я об упырях не пишу, но тема для меня… интересная.
- …Я его и кормила, и обстирывала. А он возьми да перебеги к соседке Машке. Чем ведьма только приворожила его?
Репринцевой пришлось из вежливости выслушать почти всю трагическую историю любви. Она обняла несчастную, пообещала обязательно опубликовать материал о ней. Однако женщина не успокаивалась:
- Напишите, закон нужно принимать!
- Какой закон?
- Чтобы таких, как Гришка, кастрировать. Раз больше не мой, пусть и Машка с носом ходит.
Валентина извинилась («Дела! Дела!»), быстро попрощалась и отправилась дальше в поисках жертвы капиталистического мира.
Она впервые увидела двухэтажный автобус, он остановился недалеко от Валентины, на дверце крупно было написано: «Новый город». Интерес к удивительной машине был настолько велик, что Репринцева немедленно заскочила внутрь, заплатила мелочь и спросила у кондуктора о Новом городе.
- Приезжая? – спросила кондуктор.
- Да.
Кондуктор не стала выяснять, откуда она, просто сказала:
- Следует побывать там. Вам понравится.
Двухэтажный зверь взлетел на гору, заскользил по шумной улице и стремительно понесся вниз. В окне мелькали окруженные зеленью небольшие дома, за ними – уже знакомый вокзал. Кондуктор сказала:
- Есть программа по превращению Старого Оскола в крупный развлекательный центр.
- В русский Монте-Карло? - с доброй иронией произнесла Валентина.
- Точно! Так и по радио говорили: Монте-Карло. А вот вам и выходить.
- Сейчас?
- Сейчас. Новый город пока небольшой, выходите, если хотите все осмотреть.
Валентина спрыгнула с подножки автобуса; позади оставались привокзальные районы, символ патриархального прошлого, впереди – большие ультра-современные здания, каждое отлично от других дизайном, архитектурой, цветовой гаммой. Между домами – небольшие парковые зоны, в одной части которых – места «тихого отдыха», группы людей расположились прямо на лужайках, в другой – аттракционы на любой вкус. Валентина прошлась по широким аллеям и оказалась возле удивительного сооружения - почти точной копии греческого храма Артемиды, только более маленькой копии, крышу поддерживало естественно не 127 колонн. Когда Валентина впервые рассматривала литографию этого дивного творения человеческих рук, она буквально влюбилась в него. Как же она мечтала увидеть его воочию, побывать внутри. И вот теперь храм Артемиды как будто привезли из Эфеса и поместили здесь. Валентина замерла, некоторое время стояла, будто завороженная. По ступенькам поднялась вверх, сейчас она войдет в святилище красоты…
И вошла!
Толпы народа, суетящиеся официанты с подносами, толстый слой табачного дыма. К растерявшейся Валентине тут же подскочил услужливый, улыбчатый человек:
- Сударыня желает сыграть?
- Сыграть?
- Вы же в казино. Поставьте на удачу.
Только сейчас Репринцева заметила несколько покрытых зеленым сукном столиков, за которыми кипели нешуточные страсти. Ей стало не по себе: комсомолка – и… в казино. Если кто увидел ее и сфотографировал?
- Нет, спасибо, - она в смятении попятилась.
- Сударыня здесь впервые?
- Я ошиблась. Думала тут другое.
- Может, все-таки рискнете? Новичкам везет.
Однако Валентина уже не слушала его, выбежала вон! В парке немного успокоилась, но по-прежнему ощущала в душе тяжесть. И крутила головой в поисках подозрительных взглядов. Нет, никто на нее не обращал внимания. Разве что вон та группа ребят залюбовалась ею.
Одна парковая зона сменяла другую. А дальше – рощи и поля, граница Старого Оскола. Кондуктор права: Новый город небольшой, за короткий промежуток времени его обойдешь вдоль и поперек.
Валентина вспомнила, что собиралась найти человека для своей статьи. Тут такой вряд ли найдется, надо возвращаться назад. Но по дороге увидела кафе, почувствовав голод, заглянула. «Надеюсь, действительно кафе, а не еще один центр азартных игр».
Официант проводил ее за столик и протянул меню. Валентина посмотрела и охнула. Новый город – новые цены. Лучше пообедать в центре, или закупить продукты на той же ярмарке.
Официант ждал и глядел на нее с некоторой иронией, что, мол, не по карману. Девушка внутренне закипела: «Думаешь, буржуйский холуй, весь этот «шик» не для меня? Не надейся! Что-нибудь возьму!»
- Стакан чая и бутерброд с сыром.
- Чай какой: черный, зеленый, с мятой, жасмином? Индийский, китайский, цейлонский?
- Обычный черный.
- Какой сыр предпочитаете?
Меню содержало множество различных сортов сыра. Поскольку в цене они почти не различались, Валентина ткнула в первый попавшийся:
- Вот.
Официант с той же, едва различимой улыбкой отправился выполнять заказ. Валентина опять ушла в себя: прикидывала - во что ей обойдется «легкое чаепитие» в этом дорогущем кафе. Внезапно она услышала:
- Вот так встреча!
Сначала девушка не поняла, что обращаются именно к ней, знакомых в Старом Осколе у нее нет. Один Андрей, да сокурсники, которые вряд ли отправятся в Новый город – место капиталистического разврата. И тут перед ней возник тот самый парень, которого она встретила у офиса партии. Андрей говорил, он журналист, только фамилии не назвал.
Молодой человек бесцеремонно плюхнулся рядом:
- Не узнаете? Нет, лично мы не знакомы, но я видел вас…
- Прекрасно помню, где мы встретились, - оборвала Валентина.
- Представимся друг другу?
- Зачем? – Валентина вспомнила, что говорил Коровин об этом журналисте: он ненавидит Советскую власть.
- Как зачем? Раз люди разговаривают, они должны хотя бы знать имя друг друга.
- Это вы со мной разговариваете.
- А вы не хотите?
Она рассмеялась - непосредственность собеседника подкупала. Она позабыла о предупреждении - не вступать ни в какие контакты с иностранными гражданами. И невольно откликнулась:
- Валентина.
- А я – Александр. Работаю журналистом в местной газете.
- Я в курсе.
- Откуда?
- Андрей Коровин рассказал. Я ведь тоже журналистка. Почти. Заканчиваю МГУ.
- МГУ? Это же в Советском союзе?
- Да, - с вызовом ответила Валентина.
- О чем сейчас пишете?
- У меня задание: описать судьбу человека из Старого Оскола.
- Напишите про меня.
- Нет. Мне нужен тот, кого сломала капиталистическая система.
- Иначе говоря, неудачник? Но зачем? Расскажите лучше об удачливом. Он гораздо интереснее публике, на его примере учатся другие.
Появился официант, он принес Валентине чай и бутерброд, Горчаков воскликнул:
- Это что такое?
- Дама заказывала.
- Значит так: две порции семги, бутылочку хорошего вина и к нему… Сам знаешь, что следует принести.
- Не надо, - гордо отвернулась Репринцева.
Официант вопросительно посмотрел на Александра, который кивнул: исполняй! И тот, учтиво поклонившись, мгновенно исчез.
- Не надо! - повторила Валентина уже более решительно.
- Не волнуйтесь, я не собираюсь вербовать или перекупать вас. Да разве истинная комсомолка может продаться за бутылку вина?
Девушка не выдержала, расхохоталась. Молодой человек привлекал ее больше и больше. И хотя Валентина не представляла - ни кто он, ни его истинных намерений, у нее возникло странное желание, чтобы он не уходил! Сидел, смеялся, шутил!
Но рядом с ней антикоммунист?!
На всякий случай девушка оглянулась, и снова с ним - глаза в глаза! А на столе уже появились вино и блюда. Александр поинтересовался:
- Как вы оказались в Новом городе? Пришли посмотреть на открывшееся казино?
- Второй Монте-Карло?
- Еще не Монте-Карло, но кое-кто у нас на это надеется.
- Я ничего не знала про казино. Меня поразило здание, копия храма Артемиды. Думала, внутри тоже что-то похожее. А там…
- Обман лукав, - вздохнул Александр. – А вы, значит, видели тот храм воочию?
- Что вы! Только картинку.
Валентина с удовольствием бы добавила: «Мы в СССР наблюдаем мир лишь по изображениям». Но никогда ничего подобного вслух не произнесет. Чужой человек, чужой мир, чужая идеология… «Почему русские люди разделены на разные миры и идеологии?!»
В который уже раз она испугалась собственных мыслей, этого ресторана, где распивала вино с тем, кого местный секретарь ВКП(б) назвал антикоммунистом. А значит – врагом! Надо бы прервать эту встречу и уйти! Не хочется! Совсем не хочется. А ведь за ней, возможно, уже наблюдают. Защитники советского образа жизни повсюду!
- Вы все время оглядываетесь? – заметил Александр. – Кого-то ждете или… опасаетесь?
Надо бы ответить ему: «Советские люди никого не боятся. Но во враждебном лагере ведут себя осторожно». Однако сказала другое – то, что было на самом деле:
- Сбежала от своих. Они наверняка меня ищут.
- Зачем?
- Зачем сбежала или зачем ищут?
- И то, и другое?
- Сбежала, потому что они мне надоели. «Они» - это группа наших студентов, две с лишним недели вместе. Ищут, потому что боятся. Одна в чужой стране.
- Зря боятся, вы уже взрослая, совершеннолетняя.
- Во-во! А они все носятся точно с маленькой девочкой.
Слегка захмелевшая Валентина засмеялась, все более и более утрачивая революционную бдительность. Ее примеру последовал и Горчаков. Однако затем с серьезным видом произнес:
- За мной тоже следят. По крайней мере, с утра следили.
- Вы чем провинились?
- Веду журналистское расследование. Одну женщину убили, актрису.
Надо бы позлорадствовать: «Вот они, язвы капиталистического мира», но Репринцева не смогла. С горечью в голосе она произнесла:
- Жалко ее!
- Жалко! Так вот: едва я занялся этим делом, мне стали угрожать, затем началась открытая слежка.
- Очевидно, в ее смерти замешан кто-то из сильных мира сего, - предположила Валентина.
Оба приумолкли. Последняя фраза Репринцевой стала для обоих холодным душем. Проблемы остались, придется решать. И их наверняка станет еще больше.
- Мне пора, - промолвила Валентина. – Сколько я должна?
- Прекратите.
- Тогда… я пойду.
- Я провожу.
- Нет! – мягко и вместе с тем твердо сказала девушка.
Она шла по аллее и думала: «Неужели не бросится вслед, не догонит?»
Александр догнал ее почти у автобусной остановки. Валентина внутренне возликовала, однако нагнала на лицо удивление.
- Валя, - слегка запыхавшимся голосом произнес Александр, - у меня к вам предложение.
- Слушаю.
- Я говорил, что занимаюсь делом убитой актрисы. Оказывается, она захаживала к колдунье.
- Настоящей колдунье?
- Настоящей.
- Колдунов не бывает, - убежденно заявила Репринцева, атеистическое воспитание которой не позволяло думать иначе.
- Тем не менее, она занимается магией. И небезуспешно… Хотите отправиться к ней вместе со мной?
- Когда?
- Прямо сейчас.
- С вами? К колдунье?!.. Нет, не могу.
- Почему?
- Меня же ищут. Они всерьез беспокоятся.
- Бросьте! Вы журналист или нет? Сложное расследование, и вы участвуете в нем. Какой материал сделаете!
Последний довод превысил остальные. Репринцева согласилась и вместе со своим новым знакомым устремилась в неизвестность.
