Владимир Карпец
22 июня 2011 года Номер 25 (918)
Говоря о разворачивании метаистории в историю, профессор Б.А. Успенский утверждает: «Прошлое организуется как текст, прочитываемый в перспективе настоящего». И далее: «Поскольку прошлое недоступно созерцанию, вопрос о существовании прошлого — это, в сущности, вопрос веры: ведь вера есть не что иное, как »уверенность в невидимом« (Евр., 11:1). Это определение веры, данное Апостолом, в равной степени приложимо к восприятию истории и к религиозному восприятию иконы» (там же).Основы современного западного, линейного понимания времени заложены еще в труде блаженного Августина «О Граде Божием» В ходе последующей секуляризации «отсечение» неотмирности Небесного Града с неизбежностью рождает бесконечное линейное движение к ускользающему будущему. Это путь Запада от Августина к Жаку Аттали (с его «взвесью» «новых кочевников»).
Православие — прежде всего, как Евхаристический культ и богослужебный чин — в своем сакральном аспекте исходит из вне- и превременного бытия Сына Божия «Прежде всех век», то есть, даже и прежде всякой вечности — потому и время принципиально не может выстраиваться в линию: «Преже нежели был Авраам, Аз есмь» (Ин., 8:58). Настоящее время предшествует прошедшему. Это уже даже не циклическая картина времени, а сверхциклическая. «Преиначение» — остановка времени («воды», «дракона»). Московский Царь на коне, по образу св. Георгия поражающий змия («ездец») — также и образ укрощения древнего Хроноса-Сатурна.
Именно поэтому церковные реформы XVII века в России стали катастрофой. Целью искажения богослужебного чина была синхронизация истории Руси — Третьего Рима и Запада, «заката». Греческий текст Символа Православной веры о Царствии Божием буквально переводится как «нет и не будет конца» На Руси в древнем прочтении эти слова произносились — и сегодня произносятся старообрядцами и единоверцами — как «Егоже Царствию несть конца». В ходе реформы «несть конца» было заменено на «не будет». Сакральное измерение времени открылось в неопределенно-будущее состояние«, в точности, как в Римо-католицизме; »волк духовный« выпущен на свободу. Россия необратимо стала частью »глобального мира«. Именно поэтому радикальные версии старообрядчества — »нетовцы«, »бегуны« — утверждали, что »Церковь ушла на небо«. Все, однако, обстоит гораздо сложнее. Раскол был попущен именно для того, чтобы завершить линейную историю — »времени больше не будет«, как сказано в Апокалипсисе. Как никонианство, так и католицизм действуют в истории, в то время как Древлеправославие »исходит« из нее, сохраняя вне- и сверхисторические смыслы подлинного Православия на самый конец, как переход по ту сторону истории..
Это вовсе не означает, что старообрядцы были во всем и полностью правы. Сохранение самих Церковных таинств и Царского (Императорского) чина все же означало, что полного разрыва со Святой Русью не произошло. Кроме того, Император Павел учреждает Единоверие — старообрядчество внутри господствующей Церкви. Те старообрядческие согласия, которые отказывались молиться за Царя и тем самым превращались в »малый народ«, становились еще более неправы, чем никониане. Перед нами — »круг«. Центр — Древлее Православие, прежде всего Единоверие, пребывавшее таковым невидимо. »Старый обряд« — задание на будущее, точнее, на вечное. Греко-Российская Церковь и »дальняя периферия« (в сакральном смысле) — Римо-католицизм, »обращены к истории и в историю« — а, следовательно, и призваны ее окончить. Их удел — Рим, Константинополь, Иерусалим. И »тупиковые вопросы« Христианской истории, прежде всего, »еврейский вопрос«.
Такое членение открывает путь к неэкуменическому и даже антиэкуменическому взаимодействию Православия и Католицизма в рамках Последнего Царства, Империи Конца. Когда в свое время Император Павел предлагал Папе Римскому предоставить убежище в Полоцке, он ставил себе целью не »соединение Церквей«, но демонстрацию того, что сам по себе Имперский принцип находится превыше церковных разделений.. Империя имеет иную природу, чем историческая Церковь, но она таинственным образом соединена именно с вневременным, вечным и незримым сердцем Церкви. Так Император Павел получил при венчании на царство от старообрядцев икону Архангела Михаила — »Ангела Грозного Воеводы«, как он именуется в каноне, составленном благоверным Царем Иоанном Васильевичем Грозным, — а в домовой церкви в Михайловском замке служили по древнему чину.
На Рождественских чтениях 2008 года в рамках работы секции »Старый обряд в жизни Русской Православной Церкви« прозвучал доклад диакона Максима Плякина »Русская святость после раскола и дониконовский обряд«. В докладе убедительно доказано, что »четвертый удел Богородицы« — Саров и Дивеево — были, по сути, единоверческими с самого начала. При этом речь идет прежде всего о самом преп. Серафиме Саровском, »святом конца«, как »криптостарообрядце«. Становится понятным, почему за Саровскими торжествами 1903 года последовал Высочайший Указ о распечатывании алтарей на Рогожском кладбище и о даровании свободы древлему благочестию.
Последнее же Русское Царство в конечном счете призвано к »вменению« в ничто »князя времени« — Князя века сего. В этом состоит то, что прикровенно именуется миссией Михаила.
