ДОБРОВОЛЬЦЫ

ДОБРОВОЛЬЦЫ (РАДИО ЗАВТРА)

6 (271)
Date: 09–02–99
В радиопрограмме «Завтра» беседуют военный обозреватель, конфликтолог Александр Бородай, историк, к. и. н. Олег Айрапетов и автор газеты «Завтра», офицер внутренних войск Игорь Стрелков.
ИСТОКИ
А. БОРОДАЙ. На пороге третьего тысячелетия почти вся Евразия, особенно территория бывшего СССР, стала зоной относительно маломасштабных военных конфликтов — так называемых «региональных войн». Среди наиболее характерных особенностей этих конфликтов — участие в них не только регулярных воинских формирований, но и людей, по тем или иным причинам добровольно взявших в руки оружие. Этих людей называют по-разному — то наемниками, то добровольцами. Демократические СМИ привычно используют штамп «псы войны», именуя так не только пресловутые «белые колготки», но и тех, кто сражался за русские национальные интересы, за попранную честь державы в Осетии, Приднестровье, Абхазии и Чечне. Тех, кто помогал сербским «братушкам» отражать натиски вскормленных натовскими спонсорами, дрессированных западными инструкторами хорватов и мусульман-босняков.
Яндарбиев в своем недавнем интервью «Независимой» заявил, что в Чечне русские войска в основном состояли из «набранных в тюрьмах наемников», которым чеченские «мирные жители» отрезали головы с чистым сердцем. Страх перед «озверевшими наемниками» старательно культивируется либеральной прессой, пытающейся напугать обывателя образом русского вооруженного пассионария.
Мы собираемся обсудить и рассмотреть добровольчество как социальный феномен, как уникальную особенность сегодняшней русской жизни. Итак, кто же такие добровольцы?
О. АЙРАПЕТОВ. Можно говорить о добровольчестве не только как о социальном, но и историческом феномене, как феномене идеологическом. Первое добровольческое движение в России возникает в связи с Балканами — это участие русских добровольцев в греческом восстании под руководством Эпсиланте. Первых добровольцев были десятки, но среди этих десятков были достаточно яркие личности, можно назвать одного из отцов славянофильства Хомякова, которого, правда, перехватила пограничная стража и он не смог принять участие боевых действиях.. Именно это первое движение впервые было довольно широко отражено и в русской классический литературе. Мы можем вспомнить, что человек, которому мы обязаны появлением русского литературного языка, — Пушкин, двухсотлетие которого будет скоро отмечать вся страна, описал типы добровольцев нескольких своих произведениях, а именно «Кеджали» и «Выстрел». Кроме того, нужно с самого начала договориться, что надо отделить добровольчество, которое было направлено на участие во внешних конфликтах, и добровольчество, которое проявляется в гражданских конфликтах, в гражданской войне.
А.Б. Вообще говоря, добровольчество — явление для русского народа и для воинской культуры очень характерное. Сейчас мы говорим о добровольчестве, которое имело место уже тогда, когда Россия обладала не только регулярной армией, но начинала становиться «гражданским обществом», если пользоваться терминологией Маркса или Тенниса, когда различия между военными и гражданскими стали пролегать не только на уровне принадлежности к определенному сословию, но на уровне юриспруденции. Но русские воины-добровольцы — явление типичное для всей русской истории. Добровольцами были Пересвет и Ослябя, ополчение Минина и Пожарского — это было тоже добровольческое ополчение.
О. А. Я, наверное, выскажу пессимистическую мысль. Мне кажется, что в Смутное время добровольческое движение было слабо связано с регулярной армией. Чисто добровольческим было первое ополчение, которое распалось в виду слабой организации, в виду конфликтов между казачьей и дворянской составляющими. А уже второе добровольческое движение, конечно, претендовало на общенациональную роль. Был создан совет «всея земли». Действительно, люди собирались и шли защищать Москву — Третий Рим, Русь, Православную веру, это были люди, к которым было напрямую обращено воззвание патриарха Гермогена: «Были Вы русские православные люди, а теперь не знаю, как вас называти». Видимо, нежелание быть бывшими православными, бывшими русскими людьми, и отлилось в добрую волю, — волю защиты своего Отечества.
А.Б. Истинных добровольцев всегда бывают десятки, может быть, сотни, но часто они являются катализатором могучих движений и их имена остаются в истории.
Сейчас, когда Россия находится в критической ситуации, такие защитники нужнее всего. Но именно сейчас сам термин «доброволец» практически не употребляется, а люди, которые добровольно, по идеологическим мотивам идут на войну, средствами массовой информации трактуются как наемники. Мне бы хотелось провести четкую и ясную дихотомию — что же такое наемник и что же такое доброволец.
В данном конкретном случае, мне кажется, необходимо обсудить даже не моральные различия, а различие, если угодно, юридическое, поскольку новая версия уголовного кодекса Российской Федерации предлагает свою, довольно жесткую трактовку добровольческого движения.
И. СТРЕЛКОВ. Да, конечно, существует некая статья № 359, которая предусматривает серьезное уголовное наказание за наемничество. Но в данной статье дословно указано, что наемником признается лицо, действующее в целях получения материального вознаграждения и не являющееся гражданином государства, участвующего в вооруженном конфликте или военных действиях, не проживающего постоянно на его территории, а также не являющегося лицом, направленным для исполнения официальных обязанностей.
О. А.Один из дипломатов, известных в Х1Х веке, сказал, что в темном лесу международного права нет ни убийц и ни убитых — одни трупы. Вот в данном случае то же самое можно сказать и о новой версии уголовного кодекса, потому что здесь совершенно очевидно пытаются навязать под понятие наемничество и понятие добровольцев. Что значит, например, материальное вознаграждение? Насколько мне известно, русские добровольцы, сражавшиеся, скажем, в Сербии, в Республике Сербской, один из которых присутствует сейчас в студии, имеется в виду Игорь, получали определенное вознаграждение, но можно ли рассматривать сам факт получения денежного, продовольственного, пищевого довольствия, естественного для любой военной организации, для любого подразделения, скажем, фактором материального вознаграждения? Должна быть четкая граница между наемничеством и добровольчеством. Наемничество — это способ получения прибыли, заработка, и наемничество уже осуждено и международными организациями, есть соответствующие положения в Уставе ООН. Можно ли сказать, что человек, который получает миску риса или пачку сигарет в день за то, что он защищает и свои идеалы, является наемником?
И. С.В этом отношении, кстати, война в Сербии наиболее показательна. Можно провести четкую границу между добровольцами и несшими на территории Боснии свою службу военнослужащими российских войск, которые относились к войскам ООН. Для сравнения могу сказать, что в разное время, в разные периоды добровольцы получали от 150 до 300 немецких марок, а на заключительном этапе, на самом тяжелом этапе войны, добровольцы получали в месяц 30 динаров, в переводе на современные деньги это менее 300 рублей по нынешнему курсу. А в то же время служащие по контракту в ооновских подразделениях российской армии получали от 900 до 1200 долларов США в месяц. При этом первые считались наемниками, по крайней мере так их называла пресса и так их показывали в телевизионных передачах, а вторые считались военнослужащими, доблестно выполняющими свой долг на территории иностранного государства.
Известны факты, когда в Чечне военнослужащие, желающие перейти в контингент ООН, проходили специальный конкурс. И таких было довольно много, поскольку сумма в 900 долларов для рядового казалась людям настолько огромной, что некоторые готовы были поехать за такие деньги куда угодно и делать что угодно.
ЗА ДРУГИ СВОЯ
А.Б. На огромном постсоветском пространстве, которое включает в себя не только территории пятнадцати советских республик, но и бывшие союзные государства, например, Югославию, полыхнули за последние десять лет многочисленные вооруженные конфликты. И надо сказать, что исход этих конфликтов решался реальным участием в них не регулярных вооруженных сил, а именно формированиями добровольческими и формированиями наемническими. Первая русская война, начатая и выигранная добровольцами, была война Приднестровская. Все мы, здесь присутствующие, на этой войне побывали в свое время и помним, из кого формировались батальоны Приднестровской армии, которые сражались, как их тогда называли, с «румынскими захватчиками».
О. А. Мне кажется, что мы должны сделать маленькое уточнение. Инициатором войны были не добровольческие подразделения, а кишиневский режим, который пытался навязать этнократию на всей территории бывшей Молдавской Советской социалистической республики. Характерно, что режим этот возглавлялся бывшими деятелями Коммунистической партии Советского Союза.
Но этому режиму оказал сопротивление народ Приднестровья. А добровольцы — они уже просто стали втягиваться в этот конфликт на втором, если не на третьем этапе
И. С. Но почему же местные жители не могут быть отнесены к добровольцам? Ведь мобилизации как таковой в Приднестровье не было, и гвардия приднестровская комплектовались опять-таки добровольцами.
А.Б. Да, Приднестровье славится своими добровольческими традициями. Еще в войске Богдана Хмельницкого, освобождавшего Украину от ляхов и прочих инородцев, самыми надежными считались полки атамана Богуна, набранные из жителей этой области, а в начале гражданской войны именно в Тирасполе и Яссах формировался отряд полковника Дроздовского, давший начало знаменитой белогвардейской дивизии. Про этот отряд пели: «Из Румынии походом шел Дроздовский славный полк, для спасения народа шел исполнить трудный долг».
О. А. Я думаю, что грань между добровольцем и наемником мы уже практически увидели. Доброволец — это человек, который идет на войну из идеологических побуждений. Мотивы его не материальные, его мотивы духовные: он защищает свои собственные идеалы, если угодно, он идет на войну для того, чтобы уничтожить войну, в то время как наемник идет на войну исключительно из материальных соображений, он живет войной.
Если вспомнить один из гимнов французских наемников, там есть такие слова: «Да здравствует смерть, да здравствует война, да здравствует доблестный наемник». Я думаю, что ни один из добровольцев не согласится повторить слова этого гимна французских наемников. Вот и вся разница.
А.Б. Так вот, когда в Приднестровье началась война, усталый русский народ, измученный невзгодами XX века, суперэтнос показал, что он еще не совсем мертв, что способен еще на какие-то жизненные порывы. И причиной этих порывов является чувство собственного достоинства, чувство этнической солидарности.
О. А. Это глубокая и верная мысль. Потому что если мы посмотрим вообще историю движения, во всяком случае за рубежами России, мы увидим, что социальная и идеологическая структуры этого добровольчества крайне разнообразны — едут люди с совершенно разными, а зачастую противоположными взглядами. В Приднестровье было то же самое: были националисты, были коммунисты, были интернационалисты. Были русские националисты, были украинские националисты…
А. Б. Я помню, что у нас в роте разведкой командовал украинский националист, на прикладе его автомата красовался трезубец, а одним из его подчиненных был некий русский православный ультрамонархист по кличке «Коля-император».
О. А.Если мы посмотрим добровольческое движение, скажем, 1876 года, то есть накануне освободительной войны, мы увидим, что в Сербии собралось очень разношерстное количество добровольцев, там были монархисты, сторонники великой России, либералы, сторонники революционно-демократического движения, относящиеся друг к другу зачастую враждебно. Почему они ехали туда? Мне кажется, что первотолчок добровольческому движению, основу которого составляют пассионарии, дает протест против действительности, которую человек видит дома, но не может изменить. Во-вторых, это идеалистическое начало, он едет туда, где этот идеал — противопоставленный — якобы существует. Если первое легко воплощается в жизнь, то второе начало связано с романтическими взглядами, оно обречено на крушение, потому что, как правило, идеал несовместим с реальной жизнью.
А. Б. В Приднестровье можно было наблюдать, как многие переживали крушение идеалов и превращались из добровольцев в наемников. Справедливости ради надо сказать, далеко не все, приехавшие воевать в Приднестровье, были чистыми добровольцами. Рядом с бойцами идеологизированными, которые пытались с оружием в руках установить высшую правду, пытались добиться справедливости для русского народа, — рядом с этими людьми в Приднестровье было немало откровенных люмпенов. Практически в каждом взводе наличествовали персонажи по кличке «Одесса». Благо, Приднестровье от Одессы расположено в нескольких десятков километров, и масса таких бравых одесситов хлынула на достаточно богатую землю, для того, чтобы просто нажиться и пограбить.
Я должен сказать, что приднестровская война была не самой тяжелой войной, поэтому там место уголовникам находилось, и многие потом, став профессиональными наемниками, отправились сразу после этого в Карабах, например, или в Абхазию.
Но посмотрите, как трагически складывались судьбы тех, кто уехал воевать в Карабах и Абхазию. Многие из тех, кто в Приднестровье сидел в одном окопе, по различным соображениям оказались на этих войнах в разных окопах, на противоположных сторонах. Например, одни ехали воевать за Азербайджан, другие ехали помогать армянам-христианам.
И. С. Я знаю людей, которые ехали туда не из-за идеологии. Многие из них говорили, что они едут туда за опытом, который им пригодится здесь, в России. И эти войны были намного серьезнее, чем приднестровская, потери были больше.
О. А. То, что сказал Игорь, мне напомнило эпизод из биографии Черчилля, который тоже был добровольцем. Во время греко-турецкой войны он писал своей матери и просил у нее рекомендательные письма, там была такая фраза: «Если ты достанешь рекомендательные письма к грекам, я поеду воевать к грекам, а если к туркам, то к туркам, потому что мне нужен именно этот боевой опыт». Для офицера, для кадрового военнослужащего естественно желание обзавестись такого рода опытом. Но если опять возвращаться к противопоставлению наемничества и добровольчества, то можем вспомнить еще 70-е годы, окончание колониальных конфликтов в Африке. Тогда казалось, что в мире наступает закат наемничества. И все наемники заявляли о том, что едут защищать ту или иную идею. Дело в том, что идеологическая компонента всегда присутствует у наемников. Но она присутствует не в качестве основной побудительной мотивации, а в качестве прикрытия.
А.Б. Чеченская война, которую считают войной, где профессиональные боевики-чеченцы били несчастную русскую армию, которая состояла из задрипанных солдат-срочников, на самом деле, в значительной степени, была войной добровольческой со стороны федеральных войск. Один из участников сегодняшней передачи, Игорь, прошел и чеченскую войну контрактником-добровольцем.
И. С. Большая часть воевавших в Чечне контрактников, а из них состояли очень многие войсковые части — 166-я, 205-я, 131-я мотострелковые бригады, комплектовались через государственные структуры, через военкоматы. Следует учесть, что большинство моих товарищей были выходцами из так называемого красного пояса России, где нет работы, стоят заводы, где, чтобы прокормить семью, необходимо либо торговать, либо заниматься бандитизмом, так что для них, может быть, подписание контракта и отъезд в Чечню являлся выходом из этой ситуации.
Кроме того, было довольно много люмпенов, которые ехали воевать, потому что им просто некуда было деваться. Но я соглашусь, было достаточно большое количество добровольцев — в первую очередь, конечно, казаков как из северо-кавказского, так и из других регионов. Эти люди, несмотря на то, что СМИ поливали их как убийц, считали, что они выполняли свой долг.
А.Б. Вы помните, как кричала демократическая пресса о зверях, которые в Самашках рвут на части бедных несчастных чеченских детей? Звери, как известно, в боях за Самашки потеряли свыше 30 человек убитыми.
О. А.Мне кажется, что если говорить о чеченской войне, то здесь особое внимание нужно уделить тем районам, которые дали большее количество добровольцев. Это красный пояс. Я думаю, что здесь причины преимущественно социальные, но не только, недаром этот пояс красный, и вторая группа — это казачьи регионы. Я считаю, что смысловая, идеологическая война по поводу Чечни была проиграна задолго до ее начала. Говорили даже, что «гениальный человек», чеченский министр пропаганды Мовлади Удугов обыграл федеральные системы пропаганды.
А.Б. Конечно, обыграл. На его стороне было НТВ…
О. А.Нетрудно было обыграть, когда на него работало, примерно, 90 процентов эфира и практически все ведущие органы прессы. Против была газета «Завтра» и еще несколько патриотических, сравнительно небольших средств массовой информации.
Тем не менее предкавказье дало такое значительное количество добровольцев. Ведь был даже казачий батальон.
А.Б. Прославившийся исключительной храбростью, своими безумными подчас атаками. Я помню, была атака под Орехово, когда батальон потерял в одном бою 12 человек, а для чеченской войны это весьма значительные потери.
И. С.Что касается лихости, то батальон был действительно достаточно боеспособный, он участвовал в боях как под Орехово, под Бамутом, так и в Грозном в завершающие дни войны, и в полном составе шел в бой, не нуждаясь ни в каких понуканиях, в то время, как многие мотострелковые части, состоящие по большей части из солдат срочной службы, и даже 205-я бригада, в которой была половина контрактников, предпочитали дежурить на блокпостах и в гарнизонах и не высовывать оттуда носа, в то время как казаки решительно шли в бой. Характерно, что Ермоловский батальон так и не получил тяжелого вооружения, и самыми мощными средствами у них были 82-миллиметровые минометы.
Кстати, я хотел обратить внимание на другой феномен, который связан с добровольчеством, — на события 93-го года, когда армия в большей части осталась пассивным наблюдателем происходящих событий, в то время как с обеих сторон действовали незначительные группы бойцов-добровольцев. Здесь проходит конкретный водораздел между добровольчеством и армией. Оставшаяся тогда пассивной армия сейчас пожинает плоды той своей пассивности.
О. А.На самом деле, происходит совершенно естественный процесс. Была большая Советская армия, которая долгие годы не вела войн. После того, как Советский Союз прекратил свое существование, Россия оказалась не в состоянии просто материально содержать такие Вооруженные Силы. Старая армия нам как бы не была нужна, новая армия вообще была лишь туманным прожектом. Прямо по Салтыкову-Щедрину: новое еще не родилось, а старое не умерло, а меж тем и то, и другое дышит.
Показатель критического нездоровья наших Вооруженных Сил — огромное число спецподразделений. Когда русская императорская армия гибла и разлагалась, в 17–18 годах тоже возникло огромное количество спецподразделений. Когда спецназов становится много — значит, другие подразделения становятся небоеспособными. Воевать готовы только единицы из тех, кто носит погоны — то есть добровольцы.
И ВЕЧНЫЙ БОЙ
А.Б. Проблема добровольчества сейчас особенно актуальна и остра именно потому, что государство находится на грани развала. И общество нуждается в защите, а защищать его некому. Потому что есть отдельные спецназы, командиры которых смотрят в разные стороны, и есть некая масса людей, прошедших региональные войны и получивших боевой опыт — это есть потенциальные добровольцы, и, к сожалению, немало и потенциальных наемников.
Но в современной истории России есть еще одна чисто добровольческая война. Это война в Сербии. Туда поехало не такое уж большое количество людей, но, тем не менее, эти люди поддержали славу нашей Родины и дали русским, всем нам, оправдаться. Мы все-таки можем сказать, что хотя бы как-то помогли братскому сербскому славянскому народу.
И. С. Реально в Сербии было несколько сотен добровольцев максимум. И подразделения русских добровольцев, как правило, не превышали 10–25 человек, причем эти подразделения действовали на разных фронтах и действия между собой не координировали, много было одиночек, то есть самостоятельно добравшихся до Сербии и не нашедших русских подразделений. Эти ребята служили в чисто сербских частях как в Боснии, так и в Сербской Краине, воевали на разных фронтах. О многих из них ничего неизвестно, приходится встречать родственников погибших там людей, которые ищут сослуживцев своих родных, но не могут найти, потому что те поехали в Сербию и воевали где-то за пределами русских отрядов.
А.Б. Как сербы относились к русским и как русские дрались?
И. С. Дрались очень хорошо — по сравнению с сербами. Русские действительно лучше воевали, в боях наносили больше потерь противнику. Однако ни один русский, насколько мне известно, по крайней мере из тех, с кем я общался, тем более ни один русский отряд не принимал участия в этнических чистках, которые, конечно, организовывались сербами, так же, как и хорватами, и мусульманами. Это действительно относится к балканскому стилю ведения войны, когда человек другого вероисповедания — не совсем человек. Это средневековая традиция. Но мусульманские и хорватские зверства были, пожалуй, почище. Русские рассматривались как ударная сила, даже, может, как психологическая. Когда с сербами шли 2–3 русских солдата, они уже начинали громогласно объявлять об этом по радиосвязи и просто криком — и на противника это производило определенное впечатление.
А.Б. Вспомним, что великая Российская империя в свое время пришла на помощь сербскому народу и решила балканскую проблему на некоторое время силами могучей Русской армии, которая ворвалась на Балканы, и после первых, не всегда удачных боев, все же одолела турок и вышла к воротам Цареграда — Константинополя. К сожалению, из-за сложностей чисто международного характера Константинополь так и не был занят русскими войсками, но, тем не менее, на самом его пороге русские стояли.
Сейчас, к сожалению, наше современное государство — Российская Федерация — не способно вести национально ориентированную политику в силу того, что у него на настоящий момент совсем другая правящая элита. Поэтому война в Сербии проиграна, поэтому американцы свободно бомбят на Балканах кого хотят, поэтому единственной надеждой уже не сербского, а русского народа остаются добровольцы. Антинациональные силы внутри страны старательно пытаются загнать в уголовное подполье русское добровольческое движение, которое реально существует и которое располагает серьезными кадрами. Людей, которые знают, как держать оружие, которые имеют огромный опыт и которые готовы воевать за Родину, хотят подвести под уголовную статью, объявить их наемниками и всему обществу объяснить, какие это люди аморальные, какие они звери, и дать совершенно четкие указания, как их карать, сажать, если вдруг эти люди станут на защиту русских национальных интересов в той или иной точке страны или за ее пределами, ну, допустим, например, в Северном Казахстане.
И. С.Вопрос даже не в том, что этих людей государство стремится покарать, запугать. Этих людей достаточно сложно запугать. Они уже видели смерть и, конечно, для многих из них тюрьма страшнее смерти, но они уже перешли определенный порог. Пытаются запугать других, пытаются запугать тысячи потенциальных участников национально-освободительного движегния. В ту же Сербию срывались тысячи людей, писали письма, обивали пороги сербского посольства, консульства, через казачьи и патриотические организации пытались найти каналы, чтобы поехать в Сербию и взять в руки оружие. В ту же газету «Завтра», я знаю, приходило очень много людей. Именно на них рассчитан этот закон, чтобы добровольческое движение, которое еще не развернулось широко, так и осталось кучками людей, ветеранами региональных конфликтов, чтобы другие считали их наемниками, чтобы ни в коем случае не присоединились к тому ядру, которое действительно существует.
О. А. Мне кажется, что тут есть еще один аспект — аспект идеологический. Демократическим СМИ нужно создать какой-то образ отрицательного поведения. Обозначить, каким не должен быть человек. Искреннее желание и способность защитить интересы своего Отечества, интересы своего народа — именно это является опасностью для значительной части масс-медиа, то есть для государственных и частных структур, которые ведут идеологическую войну.
А. Б. Я хочу сказать, что эти самые СМИ и значительная часть так называемого демократического истеблишмента активно сейчас борятся уже не со словом «патриот», а с любым проявлением реальной социальной активности.
О. А. То есть борятся не с формой, а с содержанием.
А.Б. Сейчас уже да. Поскольку либеральная идеология потерпела явный крах, она просто уже не котируется на всем постсоветском пространстве и в России, слово «патриот» пришлось легализовать и пустить в обращение, в ход. Оно стало приемлемым и вполне приличным. Речь идет только об одном: превратится ли патриотизм в такую же смысловую абстракцию, как и идеалы либерализма и демократии.
Перспектива добровольческого движения в России связана с перспективами существования России, с тем, будет ли существовать русское государство или нет. Сейчас мы имеем полностью разваленную армию, относительно боеспособные внутренние войска и назревающий крупномасштабный конфликт — ну хотя бы на Северном Кавказе. Там война просто неизбежна. Мы эту войну встретим с голыми руками. Защищать население юга России будет некому, кроме как самому этому населению. Многие русские люди, живущие в тех краях, — на Ставрополье, в Краснодарском крае, они прекрасно это понимают и уже сейчас копят оружие, берутся за оружие, проводят активную интенсивную учебу.
И. С.Ну насчет боевой интенсивной учебы сказано сильно, но действительно такие тенденции есть, и, кстати, статья 359 уголовного кодекса про наемничество, так же, как 222-я статья о незаконном применении и ношении оружия, бьет в первую очередь по русским людям. Сейчас и в Дагестане, и в Осетии, и в Ингушетии, и в других национальных республиках легализованные отряды самообороны, национальные организации типа «дикой дивизии», имеют не только автоматы и пулеметы, они имеют бронетранспортеры, минометы, зенитные установки, а почему-то на всем Северном Кавказе по статье «за хранение и ношение оружия» привлекаются к ответственности только русские люди, и в первую очередь казаки. Особенно часто это происходит там, где правоохранительные органы в основном состоят из выходцев с того же самого Кавказа.
Русские люди, которые все же вступают в отряды самообороны, готовятся к войне, — они в принципе уже добровольцы, им теперь только придется воевать не где-то за границей, а у себя дома. И выбор у них один — уезжать и покидать свои земли или сражаться за них, — они выбирают борьбу, как и должен делать каждый уважающий себя гражданин России, каждый уважающий себя мужчина: сражаться за свой дом, за свою семью, и здесь, на юге России, добровольчество может приобрести совершенно новый характер.
А.Б. Подводя итог, могу сказать, что все оказались вполне согласны с тем, что, кроме как добровольцам, Россию спасать просто некому. Поэтому будем надеяться, что добровольческое движение в России, несмотря на все усилия масс-медиа, не умрет, а будет существовать и развиваться. И в заключение я хотел бы вспомнить строки добровольческого марша корниловского полка: «Зазвенит колоколами древняя Москва и войдут в нее рядами русские войска. » Я думаю, что эти войска в Москву все-таки войдут, и я думаю, что эти войска будут состоять в основном из добровольцев.