Статья Сергея Сокурова от 11.01.2016т. «Но Россия не может» вызвала неподдельный интерес к проблемам русских на территории Украины. Однако следует учитывать что эта проблема не закрыта и в России. «Собор русского народа» имея региональные отделения во всех республиках Южного и Северо-Кавказского федеральных округов где наиболее остро стоит эта проблема постоянно отслеживает происходящие там процессы. Проведенные СРН круглые столы, конференции, митинги, пикеты, совещания, обсуждения проблем русских свидетельствовали о нерешенности вопроса. Возможно для некоторых читателей будет представлять интерес материал члена Президиума СРН Виктора Черноуса профессора, зав. кафедрой конфликтологии и национальной безопасности ЮФУ, старшего научного сотрудника РИСИ. Этноконфессиональные аспекты формирования общероссийской идентичности на Северном Кавказе.
Первое пятилетие деятельности Научного общества кавказоведов, организационные и содержательные итоги убедительно свидетельствуют, что оно состоялось и стало важным фактором развития как кавказоведения, так и кавказской политики России, международного научного сотрудничества по проблемам Южного и российского Кавказа. Сомнения, которые звучали на учредительной конференции в Сухуме не оправдались. Во многом это заслуга нашего председателя Александра Борисовича Крылова и его ближайших соратников.
Площадки, которые создает НОК для дискуссий кавказоведов по самым актуальным темам чрезвычайно важны, т.к. постоянно генерируют научные коммуникации.
Тема моего выступления посвящена соотношению этнической, конфессиональной и российской идентичности и потенциалу государства и социально-гуманитарных наук (кавказоведения) в одном из самых сложных и проблемных регионах Российской Федерации – Северном Кавказе.
Формирование российской идентичности, консолидация российского общества, особенно в полиэтничном Северном Кавказе, важнейшая задача всего комплекса социально-гуманитарных наук и национальной государственной политики.
Теоретическая проблема – что мы понимаем под этносом, народом, нацией не сводится только к понятийному аспекту, она определяет стратегическую цель движения общества и государства. Спор о том, должна ли Россия стать политической гражданской нацией по типу западных государств – наций, в которых этнические и конфессиональные признаки элиминируются или развиваться через этнонации как многонациональный народ ведется весь постсоветский период.
Разработчики «Стратегии государственной национальной политики России до 2025 г.» нашли соломоново решение, считая его крупным теоретическим достижением: российская политическая нация и многонациональный народ России (как зафиксировано в Конституции России) это синонимы. В какой-то степени такая позиция имеет основания, если иметь в виду перспективы интеграционных процессов для Российской Федерации в составе Евразийского Союза. (Аналогичные проблемы встают перед Европейским Союзом, если он будет двигаться в сторону укрепления общеевропейских надгосударственных структур: европейская идентичность, национально-государственная идентичность, т.е. политические нации и актуализирующаяся этнонациональная идентичности. Например, французы как политическая нация и этнические французы).
Но, если речь идет о современной Российской Федерации, то очевидно, что стратегия, направленная на построение гражданской политической нации, социально-гуманитарные технологии, используемые при этом, будут иными, чем стратегия дальнейшего развития многонационального народа России.
Если на Западе реализуется модель гражданской нации, элиминирующей этнические и конфессиональные отличия (отсюда борьба с хиджабами, крестами и другими маркерами подобной идентичности), то в России традиционно к внешним признакам этничности или конфессиональности относятся нейтрально.
В России невозможно конструирование гражданской политической нации только на политической основе и общих социальных компетенциях населения, без обострения защитной напряженности в межэтнических отношениях. Необходимо искать баланс этих качеств и характеристик с духовными и социокультурными смыслами, которые вкладываются различными народами в общечеловеческие ценности [1].
В этом смысле Стратегия не определяет четко свою конечную цель, а соотвественно пути ее достижения. В ней фактически не учитывается роль конфессионального фактора и региональное многообразие Российской Федерации. На наш взгляд, теоретическая невнятность Стратегии определяет скромные результаты ее реализации, несмотря на обилие мероприятий и организационно-политических усилий [2]. Даже несмотря на мощный патриотический эффект воссоединения Крыма с Россией.
Нелинейную динамику имеет процесс формирования российской гражданской идентичности на Северном Кавказе. В 90-е гг. ХХ в. в условиях системного кризиса и распада советской общности, российская идентичность не сформировалась и в условиях конфликтов и межэтнической напряженности уступала этнической и региональной.
Удачным политическим решением было создание Южного федерального округа, за счет усиления Северо-Кавказского экономического района субъектами Российской Федерации с преимущественно русским населением – Волгоградской и Астраханской областями (Калмыкия всегда в равной степени тяготела к Северному Кавказу и Нижнему Поволжью). Создание ЮФО способствовало формированию Южно-российской идентичности, которая даже на символическом и сематическом уровнях органично вписывалась в российскую идентичность, концепцию российской общности. В первое десятилетие XXI в. российская идентичность у абсолютного большинства граждан Юга России, включая республики на Северном Кавказе, существенно опережала по своему значению этническую, конфессиональную и региональную.
Негативно на процессе укрепления российской идентичности на Северном Кавказе сказалось решение о выделении из состава ЮФО Северо-Кавказского федерального округа, что было вызвано стремлением повысить эффективность борьбы с терроризмом и этноконфессиональным экстремизмом на Северном Кавказе и имиджевыми интересами сочинской Олимпиады 2014 г. [3].
Создание административных, пусть во многом иллюзорных, границ между федеральными округами способствовало конструированию северо-кавказской идентичности. Режим М. Саакашвили в Грузии применил манипулятивные технологии информационных войн, чтобы усилить на Северном Кавказе конкуренцию между общекавказской и российской идентичностями как якобы альтернативными и использовал для этого «черкесский вопрос» для демонизации России и ее политики на Кавказе, как показатель противоположности интересов народов Северного Кавказа и России. Эти информационные атаки были успешно отражены, в том числе усилиями Научного общества кавказоведов. Но избыточное муссирование «черкесского вопроса» в контексте не научного дискурса, а информационных войн едва не раскололо отечественных кавказоведов, преимущественно по этническому принципу.
Создавшаяся ситуация показала, что процесс формирования социальных идентичностей на Северном Кавказе во многом определяется научным кавказоведением, его состоянием и доминирующими концепциями, продуцируемыми смыслами.
Интегрирующая роль кавказоведение, не ограничиваясь академическими задачами, играло в Российской империи. Оно способствовало взаимной интеграции народов Северного Кавказа и российской социокультурной и административной системы. В Советском Союзе кавказоведение было также важным инструментом формирования Советской общности, что лежало в основе деятельности Северо-Кавказского научного центра высшей школы.
В 90-е гг. ХХ в. кавказоведение охватил этноцентризм и оно распалось на замкнутые группы и направления, между которыми началась непримиримая полемика, которая в литературе получила название «историографических войн», «войн исторической памяти» за приватизацию общего историко-культурного наследия, обоснование собственной этнической исключительности, уходя в паранаучное конструирование этнонациональных мифов и т.п. С одной стороны, ситуация в российском (да и мировом) кавказоведении определялось геополитическими и этнополитическими факторами, с другой стороны, «конфликтующее кавказоведение» само превратилось в условие консервации и обострения межэтнических противоречий (между кабардинцами и балкарцами, ингушами и чеченцами, ингушами и осетинами и т.п.), легитимации идей сепаратизма, различных проектов административной переструктурации Северного Кавказа.
Политизация этничности на Северном Кавказе сказалась на политизации кавказоведения. Едва ли не любая иная точка зрения на академическую дискуссионную проблему: этногенез, стадиальный уровень развития в тот или иной период развития, оценка русско-кавказских отношений и т.п. стала вызывать взаимные обвинения в поддержке сепаратизма или шовинизма, неуважении к историческим травмам друг друга. В политизированной полемике кавказоведов часто использовалась не взвешенная научная терминология, а эмоциональные политизированные или морализующие оценки и ярлыки, иногда на грани привлечения к уголовной ответственности.
Иначе как тупиковой такую ситуацию в кавказоведении назвать нельзя, что осознавала значительная часть кавказоведов и пыталась найти выход из данной ситуации. Наряду с активной конструктивной деятельностью НОК, необходимо отметить регулярные заочные «круглые столы» в ж. «Научная мысль Кавказа» по дискуссионным проблемам и знаковым кавказоведческим монографиям, в обсуждении которых участвовали представители альтернативных научных школ и направлений [4]. Круглые столы в журнале показали, что академические дискуссии возможны по всем кавказоведческим проблемам, если не подозревать друг друга в ангажированности и тайных политических замыслах (не имея в виду провокаторов и ландскнехтов информационных войн, не имеющих прямого отношения к кавказоведческому цеху).
О потребности в восстановлении нормальных научных коммуникаций в кавказоведении говорилось на крупных конференциях во Владикавказе, Грозном, Краснодаре, Махачкале, Ростове-на-Дону, Пятигорске и др., т.к. представители враждующих школ не охотно ездили или даже заявлялись в программы «конкурирующих конференций».
Постепенно сложились условия, которые после непростых переговоров позволили в октябре 2013 г. созвать международный форум историков-кавказоведов в Ростове-на-Дону. На нем сошлись ведущие представители научных школ из Грозного и Армавира, Махачкалы и Краснодара, Нальчика и Пятигорска, Ростова-на-Дону и Москвы, Владикавказа и Магаса. Форум проходил настороженно и напряженно, но в целом конструктивно. На нем была подписана Хартия историков-кавказоведов, в которой была выражена корпоративная воля к возвращению научных принципов проведения дискуссий, прекращению «историографических» войн. Было также принято решение о разработке Этического кодекса кавказоведа [5].
Хартия получила поддержку на нескольких крупных научных конференциях, которые прошли в различных городах Юга России. В октябре 2014 г. в Ростове-на-Дону состоялся Второй форум [6], который принял Этический кодекс кавказоведа. Конечно, напоминание об этике кавказоведения и этике научной деятельности в гуманитарных науках не снимает деструктивных проблем, конфликтогенности отдельных исторических и культурологических сочинений. Но в последние два года публикации, выступления на конференциях, при сохранении плюрализма мнений, подходов, концептов, стали носить вполне конструктивный характер. Эта тенденция нуждается в закреплении и развитии. К сожалению, рецидивы «проработочной» исторической публицистики в отношении своих оппонентов случаются, когда стремление уязвить автора отодвигает на второй план научную аргументацию. Все-таки хочется верить, что нам удастся оставить внутренние «исторические войны» в прошлом, в том числе благодаря деятельности НОК.
Начался, хотя и непоследовательный, процесс преодоления этноцентризма в региональной учебной литературе [7]. Нормализация ситуации в российском кавказоведении может способствовать сбалансированности исторической памяти на Северном Кавказе как основы южного варианта российской гражданской идентичности, выработке иммунитета против идеологии этноцентризма и сепаратизма. Складывающееся социальное партнерство (а не диктат) в сфере исторической науки и культуры на Северном Кавказе научной и административной элиты, регионального бизнеса являются условием успеха современного этапа формирования российской общности [8].
В то же время мы должны учитывать объективную тенденцию, когда позитивный поиск наукой истины, установления причинно-следственных связей и т.п. в виртуальном пространстве уступает по влиянию новым каналам и технологиям воздействия на массовое, в первую очередь, молодежное сознание. Известный кавказовед-культуролог Х.Г. Тхагапсоев отмечает, что в контексте новых средств коммуникации формируется современный модус социальной идентичности, который может быть определен как «коммуникативно-спектральный» поскольку выражает универсальную мобильность человека и решающую роль коммуникативного давления в его жизни [9]. Интернет, массовая культура придают социальным идентичностям (в т.ч. естественным, физиологическим) не просто вариативный, но не устойчивый, мерцающий характер, легко поддающийся манипуляциям. В полной мере это относится к национальной, этнической, региональной идентичностям.
В виртуальном пространстве возникают и распадаются новые формы социогенеза, которые напоминают ранние формы социальной и политической жизни в гораздо большей степени, чем современные и которые скорее поддаются объяснению инструментарием политической антропологии, чем социологии, политологии и др.
Кавказоведение, как и другие гуманитарные науки методологически пока не готовы к пониманию и объяснению, а тем более конструированию новой социальности, в том числе укрепления гражданской и сохранения этнической идентичности.
В том числе настораживает, что переход на компетентностный подход в ходе реформы образования в России копирует модель формирования набора компетентностей, т.е. идентичности среднего «европейца», а не гражданина и патриота России и входит в явное противоречие с программами патриотического воспитания и укрепления национального самосознания.
Наряду с возрождением научных принципов и этики научной деятельности в кавказоведении возникает задача выработки новой парадигмы кавказоведения, социально-гуманитарных наук в целом.
Примечания
1. Дегтярёв А.К., Черноус В.В. Гражданская идентичность в пространстве националистического дискурса // Изв. вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2011. № 3.
2. Опыт реализации «Стратегии государственной национальной политики РФ на период до 2025» в субъектах СКФО. Махачкала. 2013. – 583 с.
3. Состояние межнациональных отношений и религиозная ситуация в СКФО по состоянию на I и II полугодие 2014. Экспертный доклад. М. – Пятигорск – Ставрополь. 2014.
4. Мир культуры адыгов // Научная мысль Кавказа. 2008. № 2; Народы Дагестана // Там же. 2004. № 2; Народы Юга России // Там же. 2006. № 1; Проблемы Кавказской войны в новейшей литературе // Там же. 2007. №
2; Евразийство на Юге России // Там же. 2008. № 1;Сверный Кавказ: двадцать лет спустя // Там же. 2011. № 4; и др.
5. Материалы Международного форума историков-кавказоведов (14-15 октября 2013 г., г. Ростов-на-Дону) / Отв. ред. Черноус В.В. – Ростов-на-Дону: МАРТ, 2013. – 244 с.
6. Материалы II Международного форума историков-кавказоведов (15-16 октября 2014 г., г. Ростов-на-Дону) / Отв. ред. Черноус В.В. – Ростов-на-Дону: Изд-во Фонд науки и образования, 2014. – 208 с.
7. Хлынина Т.П., Кринко Е.Ф. История, политика и нациестроительство на Северном Кавказе. Ростов н/Д.: Изд-во ЮНЦ РАН. 2014. 274 с.
8. Крамарова Е.Н. Социальная ответственность бизнеса в сфере культуры (на примере Юга России) // Изв. вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2013. № 5. С. 40-45.
9. Тхагапсоев Х.Г. В поисках новой методологической парадигмы политической науки: принципы идентичности // Полис. 2013. № 4.
