Чтобы оградить себя, а главное, Щелкунчика от вредных полётов, пришлось затянуть балкон крупной рыболовной сетью. Да, я поступал, как государство, лишая попугая свободы. Но для его же блага, его же блага! И нейтрализации его асоциальных (и аморальных!) проявлений. Хоть сеть была натянута не всегда, Щелкунчик воспринял её в штыки.
– Сударь! Но ведь я вам не какой-нибудь пошлый судак или налим!.. – он прижал тыльную сторону правого крыла ко лбу. И пока не свалилось с его большого клюва серебряное пенсне, напоминал то ли Чехова, то ли птицу Феникс, а скорее всего – Кису Воробьянинова в момент сбора подаяний у Пятигорского провала. Зажмурившись, он всхлипнул. Потом зорко глянул на меня и, поняв, что слезами этой беде (по крайней мере сию минуту) не помочь, решил доказать своё исправление делом.
– Пора продолжить наш Укрвопр… Мне подвернулась книга Руслана Скрынникова «Святители и власти». Она нам не слишком в тему, но из уважения к научной попугайской дотошности мы ковырнём кое-что и в ней, кое-что, относящееся к разным моментам периода XIV-XVII вв. Скрынников – историк конца XX века, информирован лучше, чем его коллеги веком ранее. Плюс к тому, он неплохой аналитик и часто видит события в их феноменологической глубине. Ну, т.е. ближе к сущности происходившего. Итак – цитаты из книги.
«Константинопольский патриарх в 1355 году удовлетворил просьбу Литовского князя Ольгерда об образовании особой митрополии на принадлежавших ему православных русских землях». – возникла борьба между митрополитами Москвы и Малой Руси за Киев. Московский митрополит Алексий добился права на Киев у патриарха, и в 1358 году прибыл в «мать городов русских» для осуществления этого права. «В Киеве его ждали тяжкие испытания. Московские источники старались не упоминать о пленении и долгих унижениях Алексея. Зато постановление константинопольского Синода описывало его пленение во всех подробностях. Литовский князь-огнепоклонник (Ольгерд)… «изымал» митрополита обманом, заключил под стражу, отнял у него многоценную утварь, «полонил его спутников, может быть, и убил бы его, если бы он, при содействии некоторых, не ушел тайно и таким образом не избежал опасности». В Москву Алексей вернулся после двухлетнего плена».
Впоследствии Алексий отлучил православных князей в Литве от церкви. А в 1375 году Ольгерд и его советники направили грамоту патриарху, угрожая, что «они возьмут другого (митрополита. – Р.С.) от латинской церкви», если их требование об образовании особой православной митрополии в Литве не будет выполнено. Напомню, что это были времена, когда набирающие силу Московская и Литовская Руси столкнулись и на поле брани. Киев и Киевская митрополичья кафедра имели большое символическое и религиозное значение в этой борьбе за то, какой именно Руси подлежит стать Россией. 2 декабря 1375 г. Киприан стал митрополитом Киевским и Литовским. Он тут же (и это знаменательный момент) «попытался вырвать из-под управления московского митрополита самую богатую и обширную епархию Руси – новгородское епископство... Новгородцы решительно отклонили домогательства Киприана, заявив его послам: «Шли князю великому (в Москву. – Р.С.): аще примет князь великий митрополитом (Киприана. – М.Е.) всей Русской земли, и нам еси митрополит».
После смерти Алексия Киприан таки стал и московским митрополитом. Интересно, что на время литовского церковного и московского противостояния приходится и раскрытие в Пскове и Новгороде ереси стригольников (расстриг). «К середине XV века церковь всея Руси окончательно разделилась. Глава русской церкви принял титул митрополита Московского и всея Руси, на православных землях Литвы возникла митрополия Киевская всея Руси».
Ещё о делах украинских: «Одним из событий, волновавших столицу в 1524-1525 годах, был арест Новгородского князя Василия Шемячича». Так к Москве присоединили Новгород-Северский. Смоленск присоединили ранее в результате войны с Литвой. Ещё раннее, если не ошибаюсь, в 1505 году, был занят Чернигов. На момент Смуты Чернигов имел на воротах крепости своей двуглавого орла, которого долго отказывались снимать его обыватели уже и при польской власти в XVII веке. Смоленск, сильно укреплённый Годуновым, стал одним из ключевых пунктов сопротивления в 1610-1611 гг. Забота Годунова и после его смерти берегла Россию. А вот Новгород-Северский и окрестные города бывшего Черниговского княжества изменили в 1605 году первыми, став надолго базой для отрядов самозванцев и просто разбойников. Скрынников пишет: «Оказавшись в России, наёмное войско Лжедмитрия I разбежалось вскоре после первых крупных столкновений с войсками Годунова. Лишь поддержка вольных казаков да восставшего населения Северщины спасла «царька» от неминуемого поражения». Но это после, а начиналась польская смута ранее.
«В 1567 году Сигизмунд II Август обратился к главным земским боярам (польский король искал изменников в земщине в разгар опричного беспредела. – М.Е.) с предложением возглавить мятеж против царя. Финансировать заговор должна была компания английских купцов в Москве. Король обещал помочь войсками. Королевский лазутчик тайно пробрался в Полоцк и вручил письмо воеводе И. П. Фёдорову, но опальный боярин не пожелал нарушить присягу и арестовал гонца…». Примечательно, что уже, должно быть, первая «транснациональная корпорация» – английских негоциантов (впрочем, исторически раньше была Венеция) явила заботу о свободе бояр в России. Один из явных эпизодов – убийство Павла Первого, как только он попробовал укрепить подрасшатанное к концу правления Екатерины частными поползновениями государство. Возможно, что письмо, отосланное Фёдоровым Грозному, было польской провокацией для ослабления России – на манер также успешной провокации немцев с делом Тухачевского перед Великой Отечественной войной. К Украине это имеет отношение как пример давней «вражды славян между собою» – которая имеет своим полем боя именно Малороссию и которой нет и не будет конца, как нет конца памяти в Польше о былом величии и владычестве на большой части русских земель. А в те времена «польская память» – письмо Сигизмунда и последующее объединение королевства Польского и великого княжества Литовского и Русского в государство Речь Посполитая (1569 г.) послужили поводом к разгрому Грозном пограничных (и прифронтовых – шла Ливонская война) Новгорода и Пскова (да заодно и «пролитовской» в прошлом Твери), учинённого царём и опричниками на рубеже 1569-1570 гг. Причём во всех трёх крупных городах Иоанн, словно большевик, приказал грабить церкви и монастыри. Скрынников не пишет этого, но я позволяю себе догадываться, что Грозный сомневался в удержании региона под своей властью и спешил выбрать ценности, чтоб они не достались польско-шведско-ливонской коалиции (ну словно прибалтийский филиал НАТО в наши дни!). Царь в это время строил запасную столицу с мощной крепостью в Вологде… Мой вывод отчасти подтверждается тем, что через пару лет, когда уровень опасности снизился, Грозный амнистировал часть опальных новгородского похода и даже вернул часть церковных реликвий и велел отлить новые колокола.
Как известно, Грозный, полный подозрений к русскому истеблишменту (вторая волна опричнины, получившей теперь именование «двор», накрыла деятелей первой волны около 1575 г.), тяжелейшую Ливонскую войну, длившуюся более 22-х лет, проиграл. Россия начала терять ранее отвоёванные у Литвы русские территории. Процесс продолжился в итоге Смуты. Нужно отметить, что «литовское» влияние – исходящее из земель Литвы, Прибалтики или Польши – сказывалось много раз с начала Московского государства. Выше говорилось о делах церковных. Оттуда же – с запада – раз за разом шли все явления, которые я для себя считаю идеологическими диверсиями. Они были направлены на подрыв тех самых устоев (скреп), которые и теперь подвергаются первоочередным нападкам всякого либерала. В Московии эти устои выражались в институтах самодержавия и православия. Мы помним постулированную министром просвещения Российской империи триаду «православие – самодержавие – народность». Непростая идеологема, если понять, что как только под ударом оказываются её две первые части, это всегда реально, но никогда не афишируемо, бьёт по третьей. Пример из того же историософского контекста: «метили в коммунизм, а попали в Россию». И метили снова мы знаем откуда.
Так вот. Разделение митрополии на две – Московскую и Киевскую, ересь стригольников (очень похожая на протестантизм), псково-новгородские интриги, ересь жидовствующих (авторство в которой иногда приписывают некоему киевскому бизнесмену), некая заговорщицкая сумятица вокруг матери Грозного литовской княжны Елены Глинской и снохи Грозного – жены его странно погибшего сына Ивана Ивановича, снаряжение и поддержка Лжедмитрия I-го и II-го, казачьи бунты Болотникова, Разина и Пугачёва… Всё это либо инспирировано с западных границ Русской земли, в основном, Польшей, либо исходило с земель, временно принадлежащих Литве. Лжедмитрий II – выкрест из Белоруссии, доставленный одним из панов по просьбе Болотникова. Ударной силой второго Лжедмитрия (Богдана Шкловского) стали украинские и донские казаки атамана Ивана Заруцкого. Нового самозванца поддержали вновь Путивль, Чернигов, Новгород-Северский. Впоследствии эти казаки, когда проект «Своего царя» провалился, долго гужевали и грабили в Подмосковье, в Калуге и Туле. Они же убили лидера первого русского ополчения рязанца Прокопия Ляпунова. Первыми силами, с которыми столкнулся Дмитрий Пожарский, еще будучи зарайским воеводой, были запорожские козаки, грабившие рязанские округи. То есть и теперь, 90 лет спустя после присоединения к Москве Черниговского княжества и его составной части – княжества Рязанского, украинские козаки гулевали в первую очередь по этим древнерусским пространствам. Правда, донцы в этот момент обозначили свою промосковскую склонность и начали воевать с запорожцами. Смута вообще обнажила степень привязанности тех или иных городов к Москве. Время словно отмотали назад: ко времени двух столиц – Киева и Владимира. Точнее трёх, ведь был ещё Новгород Великий, который был в Смуту занят войной со шведами, как Смоленск – с основными силами поляков, и оба прикрывали практически обессиленную и поделённую надвое Москву, где семибоярщина ожидала явления польского королевича на русский престол, «тушинские воры» (так напишем) чаяли на престоле сына Марины Мнишек, а у простого люда и остатков первого ополчения даже при всемерной помощи Троице-Сергиевой лавры недоставало сил выгнать из Москвы польский корпус Жолкевского.
«Против семибоярщины – говорит Скрынников, – выступили Муром, Нижний Новгород, Переяславль, Владимир». Сохранила незыблемую верность Москве Казань. Рязань. И – самостоятельно ото всех – Калуга. Россию спасал северо-восток. Юго-запад, напротив, питал смуту своими силами. На мой взгляд, уже тогда был на лицо цивилизационный разлом между западом Руси и её востоком. Поволжьем и землями по Оке – т.е. населяющими их людьми – могли двигать идеальные интересы («за веру, царя и отечество»). Поднепровьем и отчасти Доном по большей части двигала корысть… Я, конечно, схематизирую.
Историк Соловьёв писал, что козак и монах – это два противоположных русских типа. В смуту козак (выведем из этого уравнения иноземцев и предателей) столкнулся с монахом и мужиком. Но в конце концов – именно четыре (по другим данным – пять) донских казачьих сотни решили исход главного боя Пожарского с новыми, пришедшими из-под Смоленска, польскими силами гетмана Ходкевича. И Романовых на престол на земском соборе 1613 г. посадили казаки же. И, кстати сказать, против Ходкевича под знамёнами Пожарского и Минина выступали и поляки никоего ротмистра Хмелевского. Словом, сумятица царила похожая на хаос. Но в том и штука, что всякому хаосу может положить конец только некое крепкое основание. Как показывает история, Москва (Великороссия) это основание раз за разом находит, а Киев – раз за разом теряет. По-видимому, дело состоит в способности выносить основания (а любые прочные основания – тяжелы) на своих плечах. Где-то их берут на свои плечи, а где-то любят переложить на чужие. Даже, по наивности, на заокеанские…
«Военные действия на западных границах продолжились ещё пять лет. Русским не удалось отвоевать Смоленск. Лишь в 1617 году Швеция по мирному договору вернула России Новгородскую землю… В 1618 году Россия подписала договор о четырнадцатилетнем перемирии с Речью Посполитой. Условия перемирия были исключительно тяжёлыми. К Речи Посполитой отошли вся Смоленщина и Черниговщина… Король получил в свои руки около тридцати городов. Новая граница проходила теперь неподалёку от Вязьмы, Ржева и Калуги».
То есть все завоевания Василия III были утрачены. Возвращение русских на коренную южную Русь надо было начинать сначала.
