Юрий Александров: Авангард придумали интенданты

7 февраля знаменитый оперный режиссер, чьим спектаклям рукоплещут зрители главных мировых подмостков от Мариинского до Метрополитен и Ла Скала, основатель и бессменный худрук уникального и блистательного театра «Санктъ-Петербургъ Опера» народный артист России Юрий Александрова справляет 70-летний юбилей. Его постановочные решения всегда неожиданны и свежи, каждая его премьера – это огромное событие в мире театра, предмет ожесточенных споров и увлекательных обсуждений. За многие десятилетия своей творческой деятельности Александров поставил сотни спектаклей, практически весь классический оперный репертуар. В преддверии юбилейных торжеств Юрий Исаакович нашел возможность побеседовать с корреспондентом «ЗАВТРА».

ЗАВТРА. Скажите, с каким чувством Вы пришли к столь серьезному по цифрам юбилею? Каковы, на Ваш взгляд, главные события и достижения Вашей жизни и творчества?

- Я подхожу к своему юбилею с чувством исполненного долга. Не могу упрекнуть себя ни в чем. У нас в театре так принято: если я сказал «да», то это означает, что всё будет сделано. И если «нет», то это действительно – нет. Я вообще считаю, что любой руководитель должен выполнять свои обещания. И в этом смысле я вполне удовлетворен. Для меня основа жизни – семья и театр. Слава Богу, в семье у меня всё благополучно – постучу сейчас по столу, и я радуюсь той форме, в которой сейчас находится театр. Наш театр был изначально построен на принципах человеческих отношений. У нас ведь нет никаких золотых бонусов, «крыш». У нас было только желание выстроить существование театра по законам, которые я исповедую, а это законы доброжелательного человеческого общения, свободного творчества и кропотливого труда. Мы не исповедуем принцип «купи-продай»: поймали талантливого парня и зарабатывай на нем деньги. «Санктъ-Петербургъ Опера» - это театр-школа: мы берем молодых ребят и, во-первых, делаем из них граждан, что лично для меня очень важно, и затем уже стараемся изготовить их них профессионалов высочайшего класса, умеющих работать в ансамбле.

Мы не можем конкурировать с «монстрами», которые у нас за спиной – с Мариинкой, Михайловским театром – в смысле финансирования и количества наименований в афише. Мы можем конкурировать с ними только в смысле качества, и это основа нашей конкурентоспособности: скрупулёзная работа и качество. Наше искусство никогда не было конвеерным: опера для нас – это штучное, событийное искусство. Мы играем 27 спектаклей в месяц, и для меня каждый наш спектакль – это событие.

Мы много гастролируем, и нас очень тепло принимают во всех европейских столицах и в Москве. Сейчас мы готовим для московских гастролей, которые запланированы на октябрь этого года, как обычно, на сцене «Геликон-Оперы», две мировые премьеры – «Эсмеральду» Даргомыжского, поставленную нами в минувшем декабре, и оперу «Петр Первый, или Невероятные приключения русского царя» Доницетти, с которой мы начинали и которая по-прежнему исполняется только у нас.

Я считаю так: поставить хороший спектакль – это обязанность любого грамотного режиссера, создать собственную труппу – это следующий шаг, это уже достижение, а выстроить своей труппе здание, сделать ей собственный дом – это высшее достижение. Я прошел все эти шаги, начиная с создания труппы, причем, в очень сложных условиях в 90-е годы, когда рушился Союз, рушились капитальные театры. А наш молодой коллектив с огромными проблемами, но всё-таки двигался вперед.

ЗАВТРА. А в чем секрет Вашего успеха? Почему у Вас все получилось так, как Вы задумали?

- Получилось потому, что я отдал часть жизни и здоровья всему этому. Почему сейчас так сложно с молодой порослью режиссеров? Они не хотят тратиться, они хотят получать и порхать как мотыльки. И когда я говорю: есть замечательный театр, возьмите его! Слышу в ответ: нет, ну что вы, вешать на себя театр, проблемы… Этого никто из молодых не хочет. А для меня это было условие, потому что когда мы начинали, я понимал, что я буду решать в этом театре не только художественные задачи. И вообще художественное направление в моей работе – это 10-15%, в остальное время я – прораб, строитель, человек, который занимается коммунальными проблемами театра, добывальщик и вышибальщик денег. Когда мои коллеги мне говорят: Боже мой, какая у вас шикарная труппа! Откуда вы ее взяли? Как это получилось? Я отвечаю: очень просто! Приглашаете талантливого певца из провинции, и оказывается у него есть больная мама – маму кладете в хорошую больницу, есть и жена – жену устраиваете на работу, детей – кого в детский сад, кого в школу. И мне говорят: спасибо, мы всё поняли, дальше не надо.

В моей жизни было очень много событий – и плохих, в том числе, но больше хороших. Главное событие всей моей жизни – это, пожалуй, создание собственного театра. Здесь я могу общаться с артистами на том языке, который считаю правильным, а этот язык – работа, работа и ещё раз работа.

Я счастлив, что в моей жизни был Мариинский – тогда ещё Кировский – театр, в котором я сделал около двадцати спектаклей. Некоторые из них сохранились в афише по сей день: «Семен Котко» Прокофьева, который получил шесть золотых масок, «Нос» Шостаковича, «Свадьба Фигаро». Я получил там бесценный опыт, я повстречал там замечательных музыкантов, поставил там не самые худшие свои спектакли…

ЗАВТРА. А что, по Вашим наблюдениям, ждет от похода на оперный спектакль современный театральный зритель? И какие требования к спектаклю у Вас, как у режиссера?

- Такого понятия «современный зритель» в единственном числе – нет. Все люди – разные. И когда кто-то начинает прокламировать собственные идеи, вкладывая в них смысл, что это «единственно правильный», «единственно современный» театр, «театр для современного зрителя», у меня это вызывает улыбку. Потому что театр должен быть разный, как сама жизнь. Есть публика, которая ждет от оперы глупости, приходит просто, чтобы отдохнуть, и больше ничего: в антракте бокал шампанского, вкусный бутерброд, а на сцене – ну пусть там что-нибудь происходит! Есть другой зритель, который говорит: я не понимаю, а почему так глупо, где смыслы? Есть специалисты, которые ходят внимательно слушать, улавливать разницу в исполнении. Но я надеюсь, что в большинстве своем публика все-таки хочет умного спектакля. Он может быть авангардным или историческим, только исторический поставить сложнее и дороже. Ведь авангард придумали не режиссеры, а интенданты! Одно историческое платье стоит больше ста тысяч рублей, а на эти деньги можно одеть из секонд хэнда весь авангардный спектакль. И мизансценировать сложнее, когда у женщины шлейф три метра, и ты не знаешь, с какой стороны к ней подойти. А когда она стоит в шортах, лазий вокруг нее как хочешь. Но главное ведь смысл! Можно в историческом спектакле делать современные вставки, а можно в современную оперу вставлять мизансцены из XIX-го века: будет стоять тенор позади сопрано и дуть ей в ухо про свою любовь.

Опера – это загадочный жанр. Сегодня театр должен быть непредсказуемым, я так считаю. И я хочу заманить к себе публику разную, мы даже придумали детские спектакли. Мы хотели, чтобы пришли дети, но получилась интересная история: дети приходят с папами-мамами, и у них одинаковое выражение лица вот время спектакля. Потому что сегодняшние папы и мамы – это то самое потерянное поколение 90-х, которое не ходило в театры. Театр они сегодня открывают для себя вместе со своими детьми.

Режиссер должен быть непредсказуемым: вот сегодня я хочу сделать авангардный, социальный спектакль, а завтра я буду ставить очень красивую сказку для взрослых – какую-нибудь ориентальную, как наши «Искатели жемчуга» Бизе, например. Мы должны ездить на разных скоростях. Я понимаю, что театру необходима и оперетта. Потому что я хочу, чтобы публика пришла на спектакль со счастливым концом, где никто никого не убивает, никто не умирает, не захлебывается в крови. Этого они в жизни видят, по телевизионному ящику в избытке. А к нам – прийти и улыбнуться и заранее знать, что всё кончится хорошо, это тоже необходимо. Я исповедую врачебный закон: не навреди! И своим студентам и ученикам говорю: если вы не можете сделать яркое интересное режиссерское действо, делайте умный грамотный спектакль, исходя из тезиса «не навреди!»

Публику всегда надо уважать, нельзя ее оскорблять, как позволяют себе некоторые мои коллеги: вам не понравилось – пошли вон! На Западе это многим нравится. Русская публика совсем другая, она воспитана на других принципах – не на принципах скандала, а на принципах поступательного движения репертуарного театра. Поэтому я не могу сказать своей публике: пошла вон! Я эту публику скрупулёзно по человеку собираю, и у нас уже есть такие люди, которые приходят по два-три раза на одно название, которым интересно смотреть, кто у нас появился новенький, как мы развиваемся. И когда идет речь о зрителях, я думаю: вот сейчас я поднесу им вкусный десерт. В любом социальном спектакле должен быть элемент совершенной красоты и чуда, чтобы увидев этот момент, публика подумала: ой как мало, ещё бы! Потому что и в нашем убогом земном пространстве действительно есть это чудо!

ЗАВТРА. То есть Вы – сторонник диалога с залом? А вот знаменитый британский режиссер Грэм Вик, несколько лет назад поставивший со страшным скандалом на Новой сцене Мариинки «Войну и мир» Прокофьева – так, что люди табунами выходили из зала, в ответ на вопрос одного журналиста заявил, что романа Толстого он вообще не читал, что ему хватило либретто оперы.

- Такой пакости со своими английскими операми он бы себе не позволил. Они считают, что можно в сапожищах влезать в русскую музыку и делать с ней всё что угодно. Я не за цензуру, но это всё обидно, потому что на западе всё решают деньги, и можно продать любой спектакль – и успешный, и скандальный. Публика и на скандал пойдёт: те же самые деньги, они же, эти деньги, не пахнут: их можно собрать по карманам - и разбежаться. А у нас постановка «Войны и мира» - эпохальное событие, которое должно какой-то большой временной отрезок идти, на него должны люди ходить как на службу в церковь. Вот такая неудача для нас это экзерсис – он чужероден и вреден. И приходящие с такими идеями и приглашающие не думают об этом. Ну, подумаешь, несколько миллионов долларов потратили на эту постановку – ничего, ещё дадут! Можно только высказать своё сожаление. Такое бывает часто. Нужно ведь представлять перспективу спектакля в его развитии – что он даст, что от него можно получать.

ЗАВТРА. А почему у Вас в театре нет самой популярной оперы всех времен и народов – «Кармен»?

- Я не ставил «Кармен» только потому, что у меня не было и пока ещё нет Кармен. У меня есть замечательные исполнители. Когда я подумал, что Бизе нужен, французская музыка нужна, я взял «Искателей жемчуга». А Кармен, может быть, и придёт! Придёт яркая, сексапильная – это ведь особого рода актриса должна быть. А просто обозначить Кармен я не хочу. Мы по этому закону не живём! Мне нужно, чтоб это было событие. Чтобы вышла девка – и все женщины ахнули, а мужики встали! Пока такой нет, ставим в «лист ожидания».

Наш принцип: не просто выпустить спектакль, а чтобы это стало событием для нас! Для города! А для этого необходимо подходить по гамбургскому счёту. Гамбургский счёт, пока я жив, всегда будет в этом театре. Не будет проходных спектаклей – и никогда не будет халтуры! И мне нравится, что меня поддерживают артисты. В какое-то время было сложно преодолеть этот потолок, когда один говорит: «Маэстро, я всё знаю!». А я говорю: «Что ты знаешь?» - «Ну что мне делать – я всё знаю!» - «А меня-то интересует, не что делать, а как! Вот эти «КАК» мы будем год разбираться с тобой! Как ты споёшь эту фразу, как ты посмотришь, как ты сядешь, как ты встанешь и т.д.» И это был болезненный период: люди упирались в потолок, и даже готовы были его пробить – с синяками, болячками. Многие не выдерживали. А сегодня для наших артистов это норма. Им это интересно – копаться в высших материях нашего жанра, работать хирургическим скальпелем, а не топором. Мы на виду у публики. Публика видит нас крупным планом, она чувствует наши запахи, как, например, в «Поругании Лукреции» Бриттена, где артисты просто в зале сидят.

У нас опять огромные гастрольные планы: начинаем с Венгрии, потом – Таллин, потом – Финляндия, потом – опять Таллин, Греция, Москва. И мы уже готовы к встрече. И я вижу, с каким достоинством и ожиданием выходят артисты на финальные поклоны. Они честно выполнили свой долг, честно отработали, и они знают, что они за это получат вот эту человеческую компенсацию в виде аплодисментов, цветов и т.д. Это и есть главное событие. В России никогда артисты, по большому счёту, хотя и любят много говорить о деньгах, но за деньги они никогда и не работали, они работали за эти аплодисменты, за эти восторженные глаза. Как в фильме «Доживём до понедельника»: «счастье – это когда тебя понимают».

ЗАВТРА. Юрий Исаакович, такое ощущение, что Вы работаете 7 дней в неделю, 24 часа в сутки. А Вы когда-нибудь отдыхаете?

- Дело в том, что я вообще не умею отдыхать. Наше поколение я называю «людьми внутреннего сгорания», потому что надо, чтоб внутри тебя всё время горел огонь. Я мечтаю всегда об отпуске и начинаю скрежетать зубами уже на третий день. Поэтому, когда я еду в отпуск на море, то полчемодана у меня партитуры. Искупаюсь – и лежу с партитурой, наушниками, слушаю музыку, занимаюсь. Потому что я не понимаю, как можно просто

валяться на земле и жариться на солнце. Это наше поколение, которое не умеет отдыхать, излишествовать, роскошествовать. Всё, что мы зарабатываем, мы вкладываем в людей.

ФОТО предоставлены Пресс-службой Театра "Санктъ-Петербургъ Опера"