«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».
Лев Толстой
«Люди встречаются, люди влюбляются, женятся!», - душевно и бодренько пела радиоточка, и где-то у соседнего подъезда гуляли очередную свадьбу — невеста в длинном платье и развевающейся фате смотрелась едва ли не сказочной принцессой, а её патлатый — по моде 1970-х — жених весь преображался в тесном чёрном костюме и галстуке «бабочкой». Кто-то из деревенских родственников принимался петь частушки, и вся процессия шумно уезжала в ЗАГС. Вся школьная литература была перенасыщена темами любви и брака - герои мучились от сословных предрассудков, барахтались в тенетах старинной морали, иной раз — кидались в реку или даже под поезд. Бесприданницы — рыдали, готовые лучше умереть, чем замуж за Карандышева. Легконогие Наташи становились рыхлыми и тёплыми жёнами. «Новые люди» Чернышевского и вовсе жили странноватыми коммунами, переходя друг от друга по велению души, плоти, идеологии.
На вечернем телеэкране крутились бесконечные фильмы о поздней любви деревенских баб, воплощаемых Натальей Гундаревой и — о пронзительных страстях городских красоток с лицом и станом Людмилы Гурченко. Ретро-мотивы с помехами доносили «Спасибо, сердце» от Леонида Утёсова; переплетались «Сердца четырёх» в предгрозовой жажде страсти — и белокурая героиня падала объятия статного офицера.
И - «Весна» победы, а Николай Черкасов в роли мэтра вопрошал Любовь Орлову: знает ли она, что такое любовь? И тает лёд, и сердце тает. Вторили заграничные группы, оравшие «Ай лав ю!» и прочие попсовые глупости. Бытие словно бы крутилось вокруг этой темы: встречаются — влюбляются — женятся. «И вершина любви — это чудо великое — дети», - добавлял мягкий мужской голос из «Песни года», как бы задавая курс: «Вновь мы с ними пройдём детство, юность, вокзалы, причалы. / Будут внуки потом, всё опять повторится сначала». Цикличность и — вечность. Этому посвящена изумительная выставка «Фамильные ценности», проходящая в Музее Москвы. Здесь можно увидеть всё — и кружева невест Серебряного века, и фотографии влюблённых шестидесятников, и детский ГДРовский сервиз 1970-х. Мелькают письма, свидетельства о браке, веточки искусственных роз, открытки, чашки, пылесосы. На мониторах — отрывки из кино. Это больше похоже на инсталляцию, посвящённую коллективной памяти, чем на просветительский проект, поэтому экспозиция обращена к чувствам и личным переживаниям. Выставки Музея Москвы этим и славятся — в них отсутствует жёстко-школьная дидактика; тут всё отвечает на вопрос: «А помнишь?», тогда как менторское «Знаете ли вы, что...?» уходит куда-то на задний план.
Разъяснительные стенды знакомят не только с разделами экспозиции — тут есть забавные, поучительные лав-стори и семейные предания. Фото-шедевры именитых репортёров перемешаны со снимками из обыкновенных альбомов. «Фамильные ценности» на первый взгляд покажутся этаким сумбуром, но — рождающим стройную мелодию. Семья — это ячейка общества, как писалось в наших учебниках и это — ячейка мироздания.
Выставка состоит из условных «глав» бытийной книги человека — вот встреча с будущим супругом, приготовления к свадьбе, церемония, а там - свой дом, квартира или угол в коммуналке, рождение ребёнка, мир детства — всё циклично. Ребёнок вырастет и вот ему уже вслед кричат: «Эй, жених!», когда он идёт с букетом к подруге-старшекласснице. Потому экспонаты можно рассматривать из любой точки пространства: «Всё опять повторится сначала». Под стеклом - брачные объявления 1900-х, из которых мы узнаём, что люди прошлого тоже бывали романтическими, туповатыми, деловыми, алчными, добрыми. И — спешащими. Вот - образованной старой деве надобно мужа-товарища, который «не ищет красоты и денег», а тут молодой человек «при службе» нацеливается на «полную женщину из купеческого сословия». Преуспевающий юрист ответит приятной и обеспеченной девице. Какому-то чудику нужна «некрасивая блондинка малого роста».
Для создания атмосферы — рекламные листки с предложениями «настоящих швейцарских часов» и велосипедов новейшей конструкции, какао-порошка «Эйнемъ» и услуг опытных адвокатов с немецкими фамилиями. Поодаль - могучие сундуки с приданым — прямо, как у чеховских мещан: «Пух-то ведь какой! Пушинка к пушинке – ни одного пёрышка!». Подушки с наброшенными на них тонкими накидками, одеяла, ковёр с узорами стиля Ар Нуво — всё подсвечено пошловато-розовым светом. Так и кажется, что сейчас войдёт напомаженный жених, а ему вслед понесётся: «Помилуйте! Все знают, что вы из-за любви... Приданое пустяшное». На стендах - меню торжественных обедов: изысканнейшая картонка с гроздьями винограда, купидонами да лентами; каллиграфическим почерком расписаны блюда. Рядышком - письмо, где ни слова в простоте. Сплошные виньетки мыслей: «предмет задушевных моих надежд», «вполне проникнут сознанием торжественности этой минуты», etc.
Облачения женихов, невест и гостей — беспременные фраки для кавалеров. Даже зажиточные крестьяне и квалифицированные рабочие брали напрокат фрачную пару, дабы не осрамиться. В своих мемуарах Феликс Юсупов — хулиган и бонвиван — отметил, что специально венчался в каждодневной своей визитке и очередная выходка молодого князя возмутила весь аристократический Петербург. Утраченная роскошь дамских платьев, надеваемых поверх тугих корсетов — тут всё нежность и чары. Где это ныне? А вот и дореволюционные детские коляски — громадные, неуклюжие и чем-то напоминающие экипажи. Колёса — почти велосипедные. Умиляющие пупсы в белье, чепчиках и оборках. И — напоминание о той коляске, что неслась по лестнице, пущенная Сергеем Эйзенштейном в «Броненосце 'Потёмкине'». Символ безумия и жестокости разгорячённых масс.
Многозначительный акцент — парадные фотопортреты самых разных семей — от дворян и купцов до пролетариев, но везде мы видим одни и те же причёски и сходные выражения лиц. Никакой лапотной России не существовало — Революция произошла в промышленно-развитой цивилизации, которой оказалось тесно в рамках «настоящего» - она бешено неслась в неведомое грядущее. Увы, ломая всё, включая детские коляски и — семейные установления. На одном из стендов — краткая аннотация: в 1920-х годах советское руководство пыталось искоренять базовые ценности, которые всё же вернулись в эпоху Сталина (исключая церковный брак). Так, не случилось никакого «обобществления жён» и тотального гос-контроля над воспитанием ребят-октябрят. И снова мы наблюдаем фото семейных обедов, свадебных хлопот, малышей в матросских костюмчиках. «Реабилитировали» подушечки и салфетки, равно как вышивку гладью да крестиком. Нормальное времяпрепровождение для барышень-комсомолок! На одной из выставочных витрин — тюбетейка, вышитая частым крестиком — в те годы среднеазиатские тюбетейки были очень популярны; их носили и мальчики, и девочки. Специфический головной убор сначала привозили красноармейцы, боровшиеся с басмачами, потом — строители Турксиба.
Много шили, и потому один из важнейших экспонатов - «зингеровская» машинка с изящным ножным приводом. Эта вещь спасала многих невест. Хоть приданое и «упразднили», как пережиток дрянного прошлого, но всё же никто не мог отменить человеческую тягу к уюту и красоте. Игрушки довоенного ребёнка — те же пупсы и деревянная лошадка — задумка старая, но сделавшаяся ярким символом постреволюционного поколения: «Я расту кавалеристом, подавай, отец, коня!» И — вывод: «Помогай Будённому!»
Значительное место на экспозиции занимают вещи, фотографии и картины эры Оттепели: от сине-голубого «Москвича» со свадебными кольцами на крыше - до рисунков Дмитрия Пяткина. Это — иллюстрированная энциклопедия «хрущёвок» - силуэты подъёмных кранов под сырым февральским небом, новосёлы с нехитрой поклажей, фигурки мамочек в актуальных синтетических шубках. Знаменитая фоторабота Владимира Лангранжа — влюблённая пара, идущая навстречу светлому будущему. Ветрено и чуть тревожно. Мимо несутся автомобили. Мир динамичен и прекрасен. И рядом — не менее узнаваемый сюжет Виктора Ахломова «Плевать мне на Мальтуса!», где «схвачен» интеллигентный папочка с двумя детьми. Почему очкарик плюёт на Томаса Мальтуса? Тот британец писал ещё в начале XIX столетия, что рост численности населения может привести к голоду. Тут же, вперемешку — любительские карточки. Для истории ценно всё — и линия мастера, и взгляд непрофессионала.
Улучшение благосостояния породило свадебный «бум» 1950-1960-х годов — получение отдельной квартиры, удешевление мебели, упрощение бытовых условий — всё это способствовало ранним семьям. Картина Юрия Пименова «На танцы» - три подружки в ожидании радостных встреч и скорых свадеб. Да, уже спели по радио, что «...на десять девчонок по статистике девять ребят», но им-то уж точно повезёт! Женились монтажники-высотники, строители пятиэтажек, юные студентики, выбирая скромных, но бойких девочек-веточек. Вот короткое платьице середины 1960-х, когда простота кроя и — лапидарная чёткость были возведены в культ.
Центром экспозиции является своеобразная панорама комнат — от начала XX столетия до 1970-х годов. Как эволюционировало самое обиходное, что может быть — жильё хомо-сапиенса? Мы созерцаем ширму Серебряного века — всю испещрённую цветами, рядком — сервант и кресло, фрагмент купеческой гостиной — с барином-самоваром и шикарными сладостями, но тут же— комната коммунального обиталища 1930-1950-х с круглым столом и телевизором КВН-49. Но прогресс неумолим и вот мы перепрыгиваем через эпохи, оказываясь в типовой застройке — на Третьей улице Строителей — в ожидании Жени Лукашина и Нади Шевелёвой. Наряжена ёлка, на полированном столе — хрустальные бокалы и — металлическая коробка с импортным печеньем и — коробка шоколадных конфет. Мы совершили путешествие, будто бы собирая осколки и обрывки памяти.
Тут — совсем крошечный столик — с пластмассовым кофейным сервизом — и вкруг него сидят наши немецкие куклы — щекастые и глазастые, с шелковистыми волосами, которые было так приятно расчёсывать. И — мягкие зверушки, свалявшиеся и немного жалкие, но щемяще-любимые. Проекты Музея Москвы — это всегда ошеломительные встречи с самим собой. Зеркало биографии. Лев Толстой полагал, что удачные семьи — похожи друг на друга. Наверное, он прав, только декорации беспрестанно меняются — вот уже и фотографии современных девочек-мальчиков, обнимающихся в предвкушении счастья. Придёт минута, когда их айфоны и гаджеты станут разглядывать с восторженно-печальными улыбками: «О, как неспешно и чарующе жили наши смешные бабушки в начале 2020-х».
двойной клик - редактировать галерею
Заглавное фото Виктора Ахломова, 1960-е гг.
