Воин и писатель

Когда книга прочитана, остаётся некое наполнение, гул в ушах непередаваемый, полнота, глубина, она как бы творит твою душу (так бывает после прочтения каждой книги). Потому важно наполнять себя не лентами с новостей соцсетей, а книгами, книгами, это всё и на генофонд влияет, как выяснилось, на нейронную сеть, на мозг, в конце концов. Вот я сейчас пишу, вы читаете, эта самая сеть выстраивается каждую секунду. Нельзя слушать плохую музыку, нельзя читать плохие тексты, потому что это попадает к нам и ничто никуда не высыпается уже. Можно наполнять себя чтением журнала «Хеллоу», жуя орбит без сахара (с сахаром на самом деле), читать этикетку шампуня, туалетной воды, но потом не стоит жаловаться!
Что касается «души», о ней на обложке сформулировано устами поэта «проходит». Так если проходит — тем более стоит вдумываться, всматриваться по сторонам. В окружающую действительность, в природу, в людей, в историю, в Россию и её супостатов. Страшно, если пройдёт, как молодость и как любовь, душа, а за плечами не будет понятого Есенина, на свой лад понятого.
Об этой книге уже говорили, что «она для своих», что поймут её те, кто в теме, а кто не в теме – тот и не поймёт.
Написана — менее, чем за месяц по событиям, которым 5 лет. А может, 10, а может, 50, 100, 300.
Отклики разные, как я успел ознакомиться ещё до приобретения книги, и одобрительные, и не очень.
На самом деле, в книжке столько сосредоточено смыслов и контр смыслов, противоречивых и конкурирующих между собой, умело собранных в единое целое смелой рукой «воина и писателя» (по слову друга-Эмира), неподражаемой манерой, невольной заражаешься ею, я уже сейчас выстукиваю буквы в клавиатуру, чуть заигрывая с ней, она прилепинская, с ней знаком ещё по первым его вещам, «Санька», «Патологии», рассказам, очеркам. Он как бы завершает любой, самим созданный, силлогизм, выверенным, обескураживающим умозаключением, титанической неколебимой логикой.
В книге есть правомерное сравнение восставшего русского донбасского народа с герильей Ковпака, особенно эпизод с добычей «языка» характерен в этом смысле. В документальных «Дневниках» некогда (да и поныне) славного путивльского «Стеньки Разина» пестрят такие эпизоды, невольно заставляющие провести параллели с той, великой войной. Про эту же автор часто говорит «вот такая война» и имеет на то право, это его война, это его поражения и победы, «его роман, где он живёт» по праву своей отваги, доблести и чести. Книга часто отсылает к лучшим эпизодам партизанской прозы, не только Ковпака, но и других. К Вершигоре близок, конечно, своим блистательным художественным разрешением, подчас обыденных (ну, для кого как) жизненных ребусов. Именно художественно непревзойдённо. Да и не только жизненных. Такая проза часто, по своему жанру, имеет право говорить о смерти (да и вся се ля вив — не о смерти ли?), не притягивая за уши этого с косой сутулого упыря к структуре, к мясу повествования, он как бы живёт там, с ним борются, его побеждают, да и он часто даёт сдачи. Но это взаимодействие происходит не высосано, а обоюдоостро, органично. Чего и требует жанр.
Роман написан сжато, концентрирован в мысли.
И воистину у кого-то «не хватает сил остаться живым после смерти». Такими парадоксами книга полна, и выписаны они пером, обмакнутым в кровь.
Вообще по мере движения по тексту, часто приходит глупое неуместное сожаление о том, что роман написал не я. Да и как я его мог написать? Но такое всплывало пару раз во время чтения. В романе есть даже рифмующиеся строчки, даже поэзия. Поэзия может быть и без рифмующихся строчек, но бывает и с рифмами. С интересными. Тут такой как раз случай.
На одной конкретной позиции показано как не сбываются надежды русской весны. Или сбываются? На самом деле, есть ещё русская мечта.
И она есть.
Ибо «дети смотрели на всё детскими глазами; мне хотелось, чтоб они запомнили одно: пока ты жив, нет ничего страшного. А дальше — тем более…»
И нет ни единой строчки лишней в этом романе, наоборот, уверен, автору пришлось в пику формату выбросить что-то, а вот это «что-то» порой и хочется «поймать», выброшенное. Выловить, уцепить. Где оно брошено, куда? В какую корзину? В какой черновик? Развеяно по ветру? В такой жажде недосказанного и кроется литература. А она тут есть, несомненно.
Чего только стоит описание, ставшего легендарным в одночасье на волнах восстания, одного из командиров: «…и эти ещё его невыносимо тоскливые, всегда грустящие глаза, как будто из выхлопной трубы идёт дым — и он щурится от накипающей слезы». Таких, подобных поэтических красок полно в романе, на то он и роман, на то он и художник.
Думал ещё пару цитат вставить, уж больно хороши, больно пронзительны, да передумал. Не стану. Каждый увидит своё сам. И встроит на их основании пару камней в фундамент или завершит уже свод своей души (той самой, которая проходит). У каждого своё. Своё.
У каждого своя русская мечта!
«Дети смотрели на всё детскими глазами... пока ты жив, нет ничего страшного...»
Эта книга о поднимающем людей в атаку. О поднимающем знамя.

Христос Воскресе!