Владыка Иларион сделал очень важное заявление, сказав, что монархия — это строй, который имеет преимущество перед всеми другими формами государственного правления. И заявление это было сделано не вскользь, не между прочим. Оно было сделано именно теперь, во всеуслышание.
Что стоит за этим заявлением, и почему оно сделано именно теперь? Церковь на протяжении второй половины двадцатого и в течение нынешнего двадцать первого века жила монархическим проектом. Церковь — это люлька, в которой младенец новой русской монархии выращивается. И нет ничего удивительного, что человек церкви, иерарх церкви грезит монархией, мечтает о возобновлении монархии. О монархическом проекте говорили в первые годы воцарения Бориса Ельцина, и мы помним, как Немцов взял на себя миссию прокламировать этот монархический проект. Перенесение останков последнего Романова из Екатеринбурга в Петропавловскую крепость было частью этого монархического начинания.
Однако сегодняшнее заявление Илариона имеет под собой, по меньшей мере, две подоплёки. Первая связана с тем, что православная церковь после 1991 года достигла такой силы, зрелости, оснащена таким количеством престолов, замечательных монастырей, храмов, в церкви появились свои сегодняшние подвижники, проповедники, она стала такой значительной, заметной, всё увеличивающейся силой, влияющей на все процессы сегодняшнего государства, даже на внешнюю политику, не говоря о внутренней, — что она в состоянии свою внутреннюю мечту, свой внутренний, находящийся в пределах монастырских и церковных оград монархический проект вынести за эти ограды и рассказать о нём сегодняшнему русскому народу, русскому обществу. Тем более, что в эти дни в Москве происходит поклонение мощам Николая Угодника, приехавшим из Италии и помещённым в Храм Христа Спасителя. И поклониться этим мощам в течение многих дней, под проливным дождём, в холоде тянутся сотни тысяч людей, которые съезжаются в Москву отовсюду. Это огромное, небывалое даже для прежних поклонений паломничество говорит о том, что у православной церкви есть огромные возможности. Что все стоящие под зонтами в дождь вдоль набережной Москвы-реки люди — в каком-то смысле монархисты, они исповедуют церковную мечту о монархии.
Есть и вторая, как мне кажется, подоплёка, связанная с актуальным периодом русской истории. А именно — с избранием Путина на его очередной президентский срок. Наш друг, Царствие ему Небесное, Владимир Карпец, большой специалист по династическим таинствам, утверждал, что воцарение на русском престоле нового монарха возможно в том случае, если в крови этого гипотетического монарха одновременно будет течь и кровь Рюриковичей, и кровь Романовых. Эта преемственность по крови обеспечит новому монарху не просто гражданскую легитимность, но и божественное оправдание. Совершенно очевидно, что такого человека сегодня в России нет, и в этом смысле династическая традиция прервана. Но ещё Вячеслав Михайлович Клыков, замечательный скульптор, страстный, глубинный монархист, говорил, что в этом вопросе надо опираться на библейское речение "Изберите царя из народа своего". Поэтому избрание царя вне догматических и династических норм, в сущности, возможно. И монархический проект православной церкви, по-видимому, будет ориентирован на такое избрание нового царя.
Но каков этот избранник, кто мог бы стать провозвестником новой русской династии? Он не может быть случайным человеком. Он не может быть просто представителем какого-нибудь знатного рода, или именитой фамилии, или сегодняшней элиты, или кем-нибудь, на кого укажет перст патриарха. Это должен быть особый человек, на нём должен лежать некий знак, некое таинство. И таким человеком является Владимир Путин. В одном из своих посланий Федеральному собранию он сказал, что с возвращением в Россию Крыма в Россию вернулся сакральный центр российской государственности, российской власти. Он имел в виду Херсонес, где произошло крещение Руси. И этот волшебный чудодейственный мистический акт, когда через князя Владимира свет православия хлынул на все огромные пространства: сначала от Карпат до Урала, а потом и дальше за Урал к Тихому океану, — этот мистический акт перенёс в российскую государственность Христову святость. А Крым, возвращённый в Россию Путиным, перенёс эту святость в самый центр путинской власти, путинской государственности. Потому что этим своим деянием — в каком-то неопределённом и недогматическом смысле — Путин перенёс в своих руках лампаду таинственного мистического света в Россию, в Кремль, в свой кабинет, в свои чертоги. Он был для этого избран. Он подтвердил это избрание. И он в очень условном виде стал помазанником. Его помазал не патриарх, его помазание совершилось не в Успенском соборе, его венчание на царство свершилось не при стечении иерархов. Оно свершилось тайным мистическим образом, когда крымская херсонесская лампада в его руках вернулась в Россию. И он встал с этой лампадой, озарившей его таинственным светом. Поэтому в кругах, близких к патриархии, в кругах, мечтающих о монархии, сознающих всю сложность восстановления монархии в России, всё чаще называется имя нынешнего президента Владимира Владимировича Путина как возможного первого русского монарха из династии Путиных.
