…А когда сообразите – все пути приводят в Рим –
Вот тогда и приходите, вот тогда поговорим.
Нож забросьте, камень выньте из-за пазухи своей
И перебросьте, перекиньте вы хоть жердь через ручей.
За посев ли, за покос ли надо браться поспешать,
А прохлопав сами после локти будете кусать.
Сами будете не рады, утром вставши – вот те раз:
Все мосты через преграды переброшены без нас…
Владимир Высоцкий
(Сергею Сокурову – от «злобных его оппонентов»)
Всякий раз внимательно читаю все комментарии к своим материалам: обратная связь – это бесценная возможность диалога с читателем, не пользоваться им это близорукость и/или снобизм автора. Исключение составляют те, кто не хочет ничего слушать и слышать, ибо вбили себе в мозги высосанную из пальца конспирологическую муть «a la Мартиросян & Co» (вот ведь любят у нас «патриоты» теорию заговора или, как анонсировала в свое время Вика Цыганова, «украинскую народную песню про евреев»). Поэтому позволю себе изложить ряд соображений по поводу прочитанного post-factum собственных публикаций.
Итак, первое. Насчет возврата Конституции 1936 года дело обстоит примерно так же, что и по поводу перспектив Евразийского союза, особенно в свете последних «импровизаций» г-на Лукашенко. Или инициативы КПРФ по созыву Конституционного Собрания. Красиво, но неубедительно.
Не устану подчеркивать глубокую принципиальную разницу между двумя процессами – учредительным и восстановительным. Учреждение – это строительство нового, того, чего еще не было. И каждый из его участников в этих условиях получает возможность торговаться за каждый абзац, каждую запятую. То есть за правила игры. Результат этой торговли, вне зависимости от исходной мотивации, всякий раз оказывается в том, чтобы завести процесс в тупик или, по крайней мере, растянуть его на годы, превратив в недостижимую мечту. Можно делать это по идеалистической наивности, «выдавливая» для своей республики побольше преференций, с осознанием того, что после того, как подписи будут поставлены, «калитка захлопнется», и останешься строго с тем, что выторговал. А можно - по разрушительному умыслу, собственному или нашептанному извне.
Но это – «идеальные типы». В реальности «торговый интерес» и «умысел» идут рука об руку, «органично» дополняя друг друга. Поскольку не только Лукашенко, но и другие участники «евразийской интеграции», точнее их элиты, отнюдь не горят желанием делегировать свои суверенитеты будущему центру, а на мнение стремящихся к такой интеграции народов им наплевать, постольку они неизбежно будут затягивать процесс всеми силами. Не считаясь ни с собственным народом, ни тем более с соседями. Рассчитывая и дальше этих соседей – доить.
И в этом они всякий раз будут получать поддержку Запада, кредо которого еще в декабре 2012 года исчерпывающе сформулировала готовившаяся покинуть пост госсекретаря США Хиллари Клинтон: «Существует движение в сторону ресоветизации региона. Это не будет называться именно так. Это будет называться Таможенным союзом, это будет называться Евразийским союзом и все в таком роде. Не будем заблуждаться на этот счет. Мы знаем, в чем заключается цель, и мы стараемся разработать эффективные способы того, как замедлить или предотвратить это».
Завзятым поклонникам Лукашенко в российском «патриотическом» движении остается напомнить:
- что он выдвинулся при Ельцине и долгое время рассматривался его преемником; именно для этой цели и было создано Союзное государство России и Белоруссии;
- что Ельцин в свое время для обеспечения такого преемства предоставил Лукашенко карт-бланш на неограниченное и бесконтрольное посещение субъектов Российской Федерации, и белорусский лидер этим активно пользовался вплоть до начала 2000-х годов, зарабатываю себе дешевую, митинговую популярность у их населения, которую надеялся конвертировать во власть;
- что нынешнее, с тех пор, отношение Лукашенко к Владимиру Путину и России в целом, помимо сермяжного экономического интереса, диктуется еще и фиаско, которое он потерпел в неформальном «кастинге» за лидерство, уже «видя» себя в Кремле (так расстрига Филарет Киевский, не став в 1988 году законным Патриархом Московским и Всея Руси, не смог совладать с гордыней и ушел в раскол, провозгласив себя самозваным «патриархом Киевским», а Украину – «Русью-Украиной»). Хотя, видит Бог, подножку Лукашенко подставил отнюдь не российский президент, а Чубайс, который задолго до появления Путина на политической авансцене, буквально за сутки до подписания Союзного договора, «перелопатил» его текст так, что выхолостил все содержание, оставив голую форму;
- что президент Белоруссии не только пользуется особым расположением таких ключевых сил и центров на Западе, как Ватикан, но и деятельно расширяет это сотрудничество, не скрывая «идеологической близости» со Святым престолом. Надо полагать, он в курсе принадлежности действующего понтифика к ордену иезуитов и сознательно идет на нечто, очень напоминающее унию или конкордат;
- что еще в 1995 году, только взойдя на президентский пост, Лукашенко «с пониманием» высказался об «исторической» роли Гитлера в судьбе Германии и при этом провел параллели с современностью, в том числе белорусской. И, надо полагать, с учетом представлений (или гарантий) собственной «миссии», и российской тоже;
- что, наконец, Ватикан и Третий рейх исторически связаны между собой отнюдь не одним только конкордатом 1932 года, но и целой паутиной секретных договоренностей, заключенных при посредничестве папского нунция в Мюнхене кардинала Фаульгабера, включая помощь в эвакуации высокопоставленных нацистов в Латинскую Америку (проект «Ватиканский коридор», курировавшийся со стороны рейха тем самым обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом, правой рукой Гиммлера, что весной 1945 года вел переговоры о сепаратном мире с шефом швейцарской резидентуры американского Управления стратегических служб Аленом Даллесом). И демонстративное антихристианство ударившейся в оккультизм части верхушки Третьего рейха во главе с Гитлером не было этому помехой ввиду последовательности стратегического партнерства Святого престола с эсэсовскими кругами в Берлине, как и с западными державами Антигитлеровской коалиции, основой которого по праву считался антикоммунизм (тот же Даллес в узком кругу не скрывал ни симпатий к нацизму, ни ненависти к СССР).
Слишком многое в определенной части российского «патриотического» спектра, той, что идеализирует Лукашенко, связано с планами «европеизации» нашей страны, в которой Германия с ее национал-социалистским опытом играет роль своеобразного аттрактора, альтернативного англосаксонскому, которому поклоняются либералы. В этом – феномен живучести популярности белорусского лидера, на реальные дела которого по отношению к России «патриоты» предпочитают закрывать глаза, апеллируя к его «братскому» многословию, очередной сеанс которого нам только что явлен. Это надо видеть, с каким предыханием корреспондент «Радио Свобода» отдает Лукашенко предпочтение перед Владимиром Путиным «хоть в чем-то». Кто-нибудь поспорит с тем, что это отнюдь не случайно?
Да и Нурсултан Назарбаев впервые «обкатал» идею Евразийского союза отнюдь не в Москве, а в Лондоне, в Королевском институте международных отношений («Chatham House»). Об этом он сам же и сообщил в книге «Евразийский союз: идеи, практика, перспективы» (О создании регионального пояса стабильности. Выступление в «Чатем хаус». Лондон, 22 марта 1994 г. // М.: Изд. Фонда содействия развитию социальных и политических наук, 1997. С. 23-31). Вот «говорящие» выдержки из этого выступления. «Современный мир переживает серьезную трансформацию, связанную с крушением бывшего социалистического лагеря. …Биполярный мир был опасен разнонаправленностью процессов, ведущих к увеличению разрыва между двумя социальными системами, развивавшимися по противоположным векторам. …Глобальный режим определялся отношениями ключевых игроков, составлявших основные правила игры. …На настоящем этапе мир столкнулся с новыми проблемами. Можно выделить, на мой взгляд, ключевую – сохранение мира через формирование глобальной системы ответственности. …Ясно, что правила игры определяются сильными странами. Но в современных условиях даже они вынуждены соблюдать определенные пределы легитимности через договорный процесс между всеми заинтересованными сторонами…».
Можно ли более цинично отказаться от первородства в обмен на «чечевичную» компенсацию? И чем это отличается от предложения Бжезинского из «Великой шахматной доски» о «мировом центре по-настоящему совместной политической ответственности»?
Получив поддержку глобальной элиты, Назарбаев направил свои стопы в Москву, где через неделю, 29 марта 1994 года, выступил перед профессорско-преподавательским составом и студентами МГУ с докладом «Евразийский союз необходим: мы просто обречены доверять друг другу» (Там же. c. 32-38).
Но и это не все. Повествование об истоках идеи Евразийского союза будет неполным без упоминания о том, что ее изобретателем является отнюдь не Назарбаев, а «триумвират» Гавриила Попова, Анатолия Собчака и Юрия Лужкова. Спекулируя на 70-й годовщине создания СССР, 30 декабря 1992 года, на специальной пресс-конференции, созванной в том же МГУ, они презентовали общественности некое общественно-политическое движение «Евразийский союз», чему автор этих строк оказался личным свидетелем. Надо ли после этого раскрывать тайные пружины и механизмы, которые привели Назарбаева в лондонский «Chatham House»? Как и «организаторскую» роль близкого к Лужкову академика Виктора Садовничего?
Я об этом так подробно не только потому, что «страна должна знать своих “героев”». Но и чтобы на примере ЕАС, плавно трансформированного по инициативе того же Назарбаева уже на начальном этапе в ЕАЭС, показать, что точно такая же судьба со всей неизбежностью ждет и Конституцию 1936 года, и Конституционное Собрание, если эти идеи возьмутся реализовывать сегодня. История 1917 года, проникнутая так и не состоявшейся (и не способной состояться) идеей «Всероссийского Учредительного Собрания», убедительно показывает, что живое историческое творчество шире любых схем. В.И. Ленин потому и велик и гениален, что сумел рассмотреть в изначально вне- и надпартийных Советах прообраз будущей народной власти, народного правительства, продвинутого намного дальше «учредиловки», доказавшей свою бесплодность, безнадежно отставшей от жизни. И отыскать способ наполнить советскую форму большевистским содержанием, продемонстрировав при этом феноменальную тактическую гибкость (постановка, снятие и вновь постановка лозунга «Вся власть Советам!»), но не уступив ни шага по-настоящему в принципиальных вопросах революционной стратегии.
Что означает этот опыт сегодня?
Сегодня он говорит, что единственно возможной формой воссоединения искусственно разделенной страны является не учреждение нового, а воссоздание уже существовавшего – последнего из существовавшего - в том виде, с которого началось его разрушение. Даже еще хотя бы один шаг назад от этого будет лишним, ибо расширит перечень вариантов, предоставив оппонентам и противникам интеграции возможность сопротивления. К успеху способен привести только пунктуальный – след в след – отход к утраченному с остановкой на первом же советском рубеже и его фиксацией.
По достоверным сведениям, кворум на Съезде народных депутатов СССР за четверть века не утрачен, даже при неизбежных попытках его срыва межрегионально-депутатской «демократической» кликой. Откажутся фигуранты этой клики от участия – значит, обратят его против себя, зафиксируют свое отщепенчество юридически; согласятся – окажутся в глухой деструктивной оппозиции, дующей против ветра Истории. Ничего не поделаешь: цугцванг - это лучшее, на что они могут рассчитывать.
А уж сколько в Советах будет партий, и на какое время «хватит» условных «левых эсеров» или «правоцентристских кадетов» до того, как против них придется «применять меры государственной и общественной безопасности», - это второй вопрос, имеющий к вопросу о власти весьма опосредованное отношение. Ибо инициатива с самого начала прочно окажется – должна оказаться, иначе грош им цена! - в руках инициаторов (вспомним Второй Всероссийский съезд Советов, собравшийся в Петрограде в ночь на 26 октября 1917 года).
Из созыва Съезда, отмены решения о его самороспуске от 5 сентября 1991 года, восстановления в действии Конституции СССР (строго в последней редакции!) и избрания нового состава Верховного Совета СССР логически вытекают два последующих шага: новая «беловежская» встреча трех лидеров, а затем алма-атинская вместе со всеми остальными. С отменой соответствующих решений, принятых 8 и 21 декабря 1991 года. Отказаться от этого в условиях, когда законность Советской власти будет восстановлена на уровне Конституции и высшего органа государственной власти, окажется сложным, особенно в союзных республиках, где сложится ситуация фактического двоевластия, а действующие президенты будут поставлены в очень двусмысленное, уязвимое положение. И неминуемо заколеблются, принявшись лавировать. Не говоря уж о местных силовиках, «решимость» которых, как показал опыт 1991-1993 годов, могут поколебать и куда менее существенные обстоятельства.
Еще раз: при восстановительном процессе, в отличие от учредительного, субъекты интеграции окажутся не вправе торговаться по мелочам; вопрос сразу же будет поставлен ребром, причем, на историческом уровне: вы за воссоздание СССР или против? ДА или НЕТ, без всяких «если»! Императивный характер подобного выбора, подкрепленный однозначной волей масс, выраженной соответствующими гражданскими акциями, с высокой вероятностью не позволит уклониться от него без тяжелейших последствий для уклоняющихся. И не только для их политической карьеры.
А детали затем будут согласовываться и утрясаться в рамках уже принятого исторического решения, судьба которого таким образом перестанет быть «разменной монетой» личных обид и амбиций.
Что дальше? Однозначно – выборы народных депутатов и союзного президента. И пусть на местах, в Минске ли, Кишиневе либо в Казани или где еще, попытаются этому волеизъявлению воспрепятствовать! Как и последующему проведению собственных, уже советских, выборов.
И что еще важно? Отдавая дань историческому «предвидению» насчет «крови», которой «пахнут» определенные инициативы, отметим, что восстановительный процесс, не в пример учредительному, предельно сужает пространство подобного риска. И ограничивает его все тем же, одним-единственным, вопросом: ДА или НЕТ? Большевикам потому удалось воссоздать страну практически бескровно (если бы не вмешательство Антанты, никакого реального сопротивления, а тем более Гражданской войны, никогда бы не возникло), что лозунг «самоопределения» в условиях состоявшегося уже отделения национальных окраин не мог сработать иначе, чем на интеграцию. В отличие от исполненного патриотизмом, но беспредельно наивного деникинского лозунга «единой и неделимой». Который сразу же получил против себя «единый фронт» национал-сепаратистов и «поставившего» на них Запада.
Кто-нибудь поспорит с тем, что «суверенитетов» сегодня наглотались гораздо сильнее, и навязли они в зубах намного крепче, чем тогда?
Второе. Поражает «всеядность» некоторых критиков, которые под «новым» в марксизме понимают фактический от него отказ, отречение. С переходом на буржуазные или, как увидим ниже, на мелкобуржуазные позиции. Встречные вопросы в этом свете могут и должны быть поставлены так. 1) А что, И.В. Сталин на самом деле не являлся учеником В.И. Ленина? 2) Разве Россия не была империалистической страной, кстати, с доказанной Лениным высочайшей в мире концентрацией капитала и рабочего класса? 3) Неужели до Великого Октября империализм не представлял собой безраздельно господствовавшую мировую систему (мир-систему), а после таковой быть перестал? (По стилю некоторых комментариев очень похоже, что «патриоты» решили «подвинуть» ленинскую теорию империализма, заменив трактовку этого термина некоей «приверженностью империи»; так вот спешу их обрадовать, что затея эта от лукавого, не пройдет и если что и породит, то «встречную» полемику о разрушительной для русского цивилизационного кода роли имперства против созидательной – царства, и Божия, и земного). 4) И разве не ясно, что в мир-системе империализма спасение страны не представлялось возможным, ибо ей предписано было стать «миноритарным акционером» (если не колонией) упоминавшейся В.И. Лениным «финансовой фирмы “Англия и Франция”»?
И наконец, разве Февраль у меня в тексте «ничто», а Октябрь – «всё»? «Ничто» и «все» в этом случае - сущие абстракции, демагогия. Ясно ведь, что Февраль – это попытка сохранить Россию в мир-системе империализма и, более того, втянуть ее в ультраимпериализм, а Октябрь – выход России из этой мир-системы, открывающий подлинный путь к спасению на основе создания новой, альтернативной мир-системы и помещения России в ее центр. (Вернемся к назарбаевской констатации того, что две системы развиваются по противоположным векторам; она методологически верна настолько же, насколько неверный, точнее, соглашательский, оппортунистический вывод об отказе от своего «вектора» предлагается в качестве рецепта к действию этим членом горбачевского Политбюро).
Что находится в основе этих заблуждений? Та самая «мелкобуржуазная стихия», о которой весной 1917 года упоминал В.И. Ленин. Может ли быть лучшая иллюстрация к возникшим вопросам, нежели следующие ленинские строчки? «Один из главных, научных и практически-политических признаков всякой действительной революции состоит в необыкновенно быстром, крутом, резком увеличении числа “обывателей”, переходящих к активному, самостоятельному, действенному участию в политической жизни, в устройстве государства. Так и Россия. Россия сейчас кипит. Миллионы и десятки миллионов, политически спавшие десять лет, политически забитые ужасным гнетом царизма и каторжной работой на помещиков и фабрикантов, проснулись и потянулись к политике. А кто такие эти миллионы и десятки миллионов? Большей частью мелкие хозяйчики, мелкие буржуа, люди, стоящие посредине между капиталистами и наемными рабочими. Россия наиболее мелкобуржуазная страна из всех европейских стран. Гигантская мелкобуржуазная волна захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику. Мелкая буржуазия в жизни зависит от буржуазии, живя сама по-хозяйски, а не по-пролетарски (в смысле места в общественном производстве), и в образе мыслей она идет за буржуазией. Доверчиво-бессознательное отношение к капиталистам, худшим врагам мира и социализма, — вот что характеризует современную политику масс в России, вот что выросло с революционной быстротой на социально-экономической почве наиболее мелкобуржуазной из всех европейских стран. Вот классовая основа “соглашения” (подчеркиваю, что имею в виду не столько формальное соглашение, сколько фактическую поддержку, молчаливое соглашение, доверчиво-бессознательную уступку власти) между Временным правительством и Советом рабочих и солдатских депутатов, — соглашения, давшего Гучковым жирный кусок, настоящую власть, а Совету — посулы, почет (до поры, до времени), лесть, фразы, уверения, расшаркивания Керенских…» (Задачи пролетариата в нашей революции. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 156).
Итак, теории империализма, государства, социалистической революции и социалистического строительства в отдельно взятой стране – незыблемый фундамент марксизма-ленинизма, а связка В.И. Ленина и И.В. Сталина – стальной каркас этого фундамента, составившего основу великого Красного проекта. Двух мнений здесь нет, и быть не может. Отказ от этих скрижалей – очевидная «ересь», впадение в оппортунизм и соглашательство.
Но что тогда может быть по-настоящему нового в марксизме-ленинизме?
На мой скромный взгляд, легитимация – узаконивание, укоренение, как угодно назовите – соединения с классовым подходом цивилизационного. У классиков – В.И. Ленина, И.В. Сталина и даже у Мао Цзэдуна – практика в этом вопросе однозначно доминировала над теорией, которая оставалась преимущественно классовой. Вот это нужно поправлять, но при этом не «изобретая велосипеда». Все уже создано, и требуется 1) систематизировать и 2) адаптировать. То есть из некоего «отклонения», «импровизации» сделать системой. Не только ради самого соединения двух подходов и не во имя одной лишь исторической справедливости. Но и по другой, более важной, методологической причине: теоретически легальное включение в марксизм-ленинизм цивилизационного фактора может быть осуществлено только при рассмотрении империализма (ультраимпериализма) единой мир-системой, которой социализм (коммунизм) призван создать – и сто лет назад, и сейчас – такую же мир-системную альтернативу. С такими же составляющими (элементами) – ядром и периферией (и возможно полупериферией). И с империализмом (ультраимпериализмом) в качестве контекста (среды), в которую формирующаяся альтернативная система погружена и с которой взаимодействует, ее преобразуя.
Что же это за «все», которое «уже создано»?
Во-первых, теория ультраимпериализма. Повторюсь: Ленин отклонял ее не потому, что отрицал в принципе, а в связи с тем, что превентивно вырывал из нее Россию. Ультраимпериализм? Хорошо, но без нас, если мы признаем эту теорию – потом не отвертимся. Надолго останемся ведомыми меньшевиков: копия не может быть лучше оригинала. Очень хорошо об этом сказано в одной из последних его работ «О нашей революции» (1923 г.), в которой вождь Октября полемизирует с «Записками» Н. Суханова. Говоря о мелкобуржуазных вождях и лидерах II Интернационала, Ленин подчеркивает, что «им совершенно чужда всякая мысль о том, что при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития. Им не приходит даже, например, и в голову, что Россия, стоящая на границе стран цивилизованных и стран, впервые этой войной окончательно втягиваемых в цивилизацию, стран всего Востока, стран внеевропейских, что Россия поэтому могла и должна была явить некоторые своеобразия, лежащие, конечно, по общей линии мирового развития, но отличающие ее революцию от всех предыдущих западноевропейских стран и вносящие некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным» (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 379).
Короткое отступление: Россия по Ленину – «внеевропейская страна»! То есть незападная, но ее втягивают в «цивилизацию» в западном, материалистическом (в отличие от русского, культурно-исторического) понимании этого термина с помощью империалистической войны. Это разве не прямое свидетельство обоснованности представлений о ленинском цивилизационном подходе, который – отдадим в этом себе отчет – является синонимом именно русского начала, а отнюдь не «мировой революции». И разве это не основание отвергать империалистическую войну, которая – никакая не «отечественная», а грабительская? Позднее Николай Бердяев в «Истоках и смысле русского коммунизма» перекинет мостик из Третьего Рима к Третьему Интернационалу. И не случайно. Перенос столицы в Москву из Петербурга – в Третий Рим из «окна в Европу» - это ли не свидетельство национальности, точнее, национализации большевизма? (Юденич под Петроградом не при чем; если бы дело было в нем, то после устранения этой угрозы столицу бы возвратили на место, и то, что этого не сделали, как нельзя лучше доказывает, что перенос был важнейшей, метафизической частью Красного проекта, как его видел Ленин).
А метафизика Великой Отечественной – Третий Рим против Третьего рейха? При всех издержках a la Демьян Бедный, Михаил Покровский & Co, генеральная линия партии при В.И. Ленине никогда не была космополитической; она была национальной, русской, и интернациональной в том смысле, что интернационализм – единение пролетариата, а космополитизм – буржуазии. И именно эту генеральную линию, вопреки бешеному сопротивлению оппортуниста Троцкого, унаследовал у Ленина и проводил в жизнь И.В. Сталин. А вот Хрущев – тот от нее уже отступил. Вслед за Троцким. «Оттепель» - она и в идеологическом плане стала преддверием «перестройки», первым шагом к реставрации капитализма (концепция «мирового революционного процесса» из Третьей партийной программы 1961 г. – не что иное, как реинкарнация «мировой революции»). Отсюда до Назарбаева с его планом интеграции «Евразии» в ультраимпериализм на условиях зависимости от ядра западной мир-системы – расстояние короче воробьиного носа.
Продолжаем цитату из работы «О нашей революции» затем, чтобы дать ответ на еще один комментарий, апеллирующий к Алексею Киве с его идеей якобы «неразвитости России для социализма». Вот, что по этому поводу написано у В.И. Ленина. «…До бесконечия шаблонным является у них (оппортунистов. – Авт.) довод, который они выучили наизусть во время развития западноевропейской социал-демократии и который состоит в том, что мы не доросли до социализма, что у нас нет, как выражаются разные “ученые” господа из них, объективных экономических предпосылок для социализма. И никому не приходит в голову спросить себя: а не мог ли народ, встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую империалистскую войну, не мог ли он, под влиянием безвыходности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации? “Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм”. С этим положением все герои II Интернационала, и в том числе, конечно, Суханов, носятся, поистине, как с писаной торбой (носится с ним, обнаруживая свой оппортунизм, и уважаемый комментатор. – Авт.). Это бесспорное положение они пережевывают на тысячу ладов, и им кажется, что оно является решающим для оценки нашей революции (и комментатор “жует”, вслед за Кивой, восхищаясь его необразованностью, и ему “кажется”, о чем он и заявляет. – Авт.). Ну, а что если своеобразие обстановки поставило Россию, во-первых, в мировую империалистскую войну, в которой замешаны все сколько-нибудь влиятельные западноевропейские страны, поставило ее развитие на грани начинающихся и частично уже начавшихся революций Востока в такие условия, когда мы могли осуществить именно тот союз “крестьянской войны” с рабочим движением, о котором, как об одной из возможных перспектив, писал такой “марксист”, как Маркс, в 1856 году по отношению к Пруссии? Что если полная безвыходность положения, удесятеряя тем силы рабочих и крестьян, открывала нам возможность иного перехода к созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западноевропейских государствах? Изменилась ли от этого общая линия развития мировой истории? Изменились ли от этого основные соотношения основных классов в каждом государстве, которое втягивается и втянуто в общий ход мировой истории?..» (Там же. С. 380).
Вождь как в воду глядел, понимая, на чем марксизм будут извращать после него. По В.И. Ленину, «…если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный “уровень культуры”, ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы» (Там же).
А. Кива и его обожатели вольно или невольно спекулируют на разрушении СССР, отказываясь признать, что задолго перед тем мы Запад догнали и перегнали (космос, военная сфера и т.д.). Более того, именно в Советском Союзе был создан единственный на тот момент прецедент успешного построения индустриального технологического общества за рамками ультраимпериалистической мир-системы, в альтернативной социалистической мир-системе. И рухнула эта альтернатива не столько по объективным, сколько по субъективным причинам. Это же очевидно и признавалось многими, в том числе западными, идеологами холодной войны. Следует признать, что мы просто отказались от революционаризма, скатились в оппортунизм, то есть встали на буржуазно-перерожденческие позиции. И продолжаем морочить себе голову «эволюционной» демагогией и сегодня, в ситуации, когда потенциал эволюции очевидным образом исчерпывается, и происходит это буквально на глазах, ставя в повестку дня вопрос новой русской революции.
Так что А. Кива, сделав тот заказной вывод, который кое-кто сегодня пытается выдать за «неопровержимый», только лишь ради сохранения себя-любимого в постсоветской «интеллектуальной элите», мягко говоря, ошибся. А на самом деле переродился вместе с партийной верхушкой. И отказавшись от классового анализа (и так и не придя к цивилизационному), сел в лужу и оказался очень далеко от истины. А те, кто к нему апеллируют, опять-таки, поддались этой «мелкобуржуазной стихии», превратившись в ее рупор. Потому и апеллируют к народничеству, с которым, заметим, боролся даже кадетствующий легальный марксизм. К народничеству, в котором нет ничего от марксистско-ленинской стратегии и тактики. Это же как дважды два: народники апеллировали ко всему крестьянству, видя его главной движущей силой революционных перемен, большевики же, как мы убедились, объявляли этот путь «мелкобуржуазной стихией» и, выражаясь словами юного Ленина, «пошли другим путем». И в конечном счете сосредоточились на поддержке беднейшего крестьянства, которое в результате буржуазных столыпинских реформ к 1917 году фактически превратилось в «сельский пролетариат», значительно повлияв на расстановку классовых сил и усилив революционный потенциал.
Но, несомненно, главный аргумент из современности в пользу авторского анализа и выводов – опыт народного Китая, который детально повторил путь Советского Союза, но выжил, вовремя адаптировав к практике теорию, не допустив между ними разрыва – «ножниц», разрезавших советский проект. Кто-нибудь будет спорить с тем, что китайский проект, выстроенный по советским лекалам, - жив? И готов ли этот «кто-нибудь» возразить авторскому утверждению, что по «методологии» А. Кивы эта страна была «готова» к социализму еще меньше России? Если хотят с этим поспорить – пусть спорят с лидером КПК и КНР Си Цзиньпином (из одного из выступлений 2013 г.): «Их идеалы и убеждения были поколеблены. В конце концов, флаг правителя над городской башней сменился за одну ночь. Это исчерпывающий урок для нас! Перевернуть страницу Советского Союза и Коммунистической партии, освободиться от Ленина и Сталина и забыть все остальное - значит, участвовать в историческом нигилизме. И это сбивает с толку наши мысли и подрывает организацию партии на всех уровнях».
Это советский народ разве провалился? Или провокаторы Яковлев с Горбачевым прежде всего, предавшие проект, которому присягнули и в рамках которого получили власть? Ни-ги-лизм – и трудно здесь не согласиться с главой китайской компартии и государства. Как и в том, что Си Цзиньпин, в отличие от яковлевских «патриотических» оппортунистов, не противопоставляет Сталина Ленину, а выстраивает цепочку их преемственности, подчеркнуто не включая в нее никого из последующих руководителей советского государства. Хотя при этом признает, что предательство горбачевской элиты стало «ударом ниже пояса» и для китайских коммунистов, несмотря на все противоречия между КПК и КПСС.
Напомню при этом, что в той же работе «О нашей революции» Ленин подчеркивал слияние на Востоке национально-освободительной борьбы с борьбой за социализм и видел в этом перспективы выживания СССР.
Во-вторых, для теоретической систематизации и адаптации марксизма-ленинизма к реалиям XXI столетия у нас в активе, помимо теории ультраимпериализма, имеются связанные с ней теория зависимого капитализма и выстроенная на ней мир-системная теория. В отличие от постсталинского СССР, на Западе, как и в КНР, маркистско-ленинская теоретическая мысль отнюдь не дремала. Именно «марксистско-ленинская», а не «марксистская». Ведь ленинизм – одно из двух, именно: революционное продолжение марксизма, пробившее путь в будущее в России, затем в Китае. Другим, европейским, «эволюционным», то есть соглашательским, продолжением, как мы убедились, оказался оппортунизм. Это – личный выбор каждого, куда продолжать марксизм – в революционаризм Ленина и Сталина или в ультраимпериалистический оппортунизм Каутского и его советских последователей – Троцкого, Хрущева и Горбачева; лично мне с последними как-то не по пути. Как и с Яковлевым, который, подтверждая правоту автора этих строк, прямо предлагал бить по революционаризму социал-демократизмом оппортунистического, западного типа. Не говоря уж о том, что у дихотомии революционаризм – оппортунизм, не забудем это, имеется и еще одно измерение: соотношение цивилизационного и классового подходов, анализ которого уже показал нам, что революционаризм – такой же цивилизационный признак России и, шире, Востока, как оппортунизм – Запада. Но на Западе, как показал Фридрих Энгельс в «Предисловии к Положению рабочего класса в Англии», оппортунизм трактуется как форма классового не мира, а примирения за счет совместной эксплуатации колоний всеми классами метрополии, чего в России, согласимся, отродясь не бывало. Неоткуда было у нас взяться классово неантагонистическому обществу, кроме как путем устранения буржуазии вместе с институтом эксплуатации, для чего и потребовался союз пролетариата с беднейшим крестьянством.
Так у нас что, сегодня колонии появились? Или неоколонии – периферия зависимого от нас капитализма, по отношению к которой мы – центр? А ведь именно за счет эксплуатации таковой, по Энгельсу, сохраняется относительный классовый мир в Европе, США и других странах западной цивилизации. И тогда, и сейчас. Простой пример: отними у Запада «печатный станок», который обеспечивает ему статус неоколониального центра ультраимпериалистической мир-системы, и вы увидите, что именно и в какие, предельно сжатые, сроки останется от евро-американского внутреннего «классового мира». Ничего не останется»! Ломаного гроша с этого момента за него никто не даст! Дональд Трамп со своим кардинальным поворотом в американской внутренней политике, которая диктует и соответствующие внешнеполитические коррективы, в конце концов, с предельной ясностью говорит именно об этом.
Так какие же проблемные вопросы, с учетом глобального соединения и переплетения классового фактора с цивилизационным, существуют в современном марксизме-ленинизме?
На мой взгляд, фундаментальных проблем две.
Прежде всего, о соотношении диалектики и метафизики. Это ведь чистая правда, что внутренняя эрозия и рассыпание КПСС имели своей главной причиной отсутствие метафизической убежденности партийного аппарата и функционеров в своей исторической правоте. Жили-были отнюдь не трансцендентными (высшими - идеальными), а сугубо посюсторонними, материальными. И на каком-то этапе, по мере становления на Западе потребительского общества, аппарату и функционерам стало ясно, что реализация этих смыслов при капитализме для них упрощается нахождением при власти; главное – «грамотно» конвертировать ее в собственность. А на всех, кто не у власти, если нет общей с ними метафизики, наплевать: пусть «приХватизируют» свою портупею (как говорили в те времена в нашей офицерского среде). Вот и собрали в 1986 году в «Змеиной горке», что под Ленинградом, семинар, на котором объединили «команды» Гайдара и Чубайса, которые без такой «поддержки» с партийных «верхов» пробравшимися на них спецслужбистами сами могли объединиться разве что в колонии-поселении.
Внутри вопроса о метафизике в современном коммунистическом движении существуют два подхода: метафизика традиционная и собственная, то есть, как ни крути, «инновационная». Что выбрать? Выскажу свое, сугубо личное мнение. Во-первых, любая метафизическая «универсальность», если она берется в рамках мир-системной альтернативы, предполагает некую «аннигиляцию» любой традиции, которая априори признается «как бы устаревшей». Это, если называть вещи своими именами, - «новая мировая религия», и нам в России отнюдь не легче от того, что подобный проект на Западе уже реализуется в виде пресловутого «иудеохристианства». Вряд ли «встречная» ересь является достойным ответом на вызов ереси изначальной. Но надо понимать, что и это не все. Вместе с «аннигиляцией» традиции такое «устаревание» по факту признается за основами цивилизационного бытия. Это очевидно неприемлемо, ибо отсылает нас к опыту либерализма, который такую метафизику уже ввел и применил – метафизику денег, под которой и зашифровано поклонение «золотому тельцу». И мы видим, к чему это привело.
Альтернативная социалистическая мир-система не может быть единой цивилизацией – это союз цивилизаций, каждая со своим проектным, ценностным фундаментом и укладом жизни. Межцивилизационное общее у этих ценностей материальное; духовное же содержание у каждой цивилизации остается свое, традиционное, зависимое – это никакой не секрет – от автохтонной религии. Скажу больше: Красный проект жизнеспособен лишь в той мере, в какой он способен впитать лучшее из созданного традицией. Именно об этом иносказательно говорил В.И. Ленин в знаменитой речи на III съезде РКСМ, когда призывал делегатов осознать, что «коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» (Задачи союзов молодежи. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 305). Поэтому В.И. Ленин и тем более И.В. Сталин в этом вопросе куда глубже, например, А.А. Богданова с его «богостроительством». Как показал первый опрос по выяснению отношения в обществе к пресловутой «десталинизации», проведенный в 2011 году социологическим центром АКСИО, убежденные атеисты и убежденные верующие, обладая внутренним стержнем, хорошо понимают друг друга. И гораздо быстрее объединяются вокруг общих задач, нежели «промежуточные» группы тех, кто «верит, но не знает точно, во что именно».
Кроме того, представляется, что повышенным вниманием критиковавшееся Лениным «богостроительство» обязано вхождением Богданова в существовавший на определенном начальном этапе Большевистский центр, что не могло не способствовать возвышению в глазах партии не только его организационной, но и идеологической деятельности.
Во-вторых, диалектика очень противоречива. Прежде всего в том, что касается отношения к историческому опыту, составляющие которого в виде тезиса и антитеза отвергаются и перерабатываются в синтезе. Рассмотрение этой диалектической триады на фоне диалектического закона отрицания отрицания показывает, что отрицание – не случайность диалектики, а методологический принцип, и любой синтез в итоге обречен становится тезисом новой триады, и весь процесс повторяется… Не будем уходить в философские дебри (это отдельная тема), поэтому в приближении нашего анализа скажем, что продолжается он до условной бесконечности.
В-третьих, ввиду этой противоречивости, диалектика не выстраивает устойчивых государственных форм и конструкций, что в определенном смысле доказал опыт распада СССР. Диалектика, если можно так выразиться, их тасует. И потому она скорее применима для системного объяснения мироздания в целом, но не отдельных его частей и тем более сфер человеческой деятельности в имманентном, посюстороннем мире, в том числе истории и политики, которые в этом случае оказываются как бы вырванными из контекста. Более адекватной, причем, и в теории, и в практике, представляется формула «цветущей сложности» выдающегося православного мыслители К.Н. Леонтьева. Это тоже триада – «первичная простота – цветущая сложность – вторичное упрощение и разрушение системы», представленная в работе «Византизм и славянство». Но главным звеном в ней, как видим, выступает не третий, а второй этап. Продвижение к нему требует прогрессизма, а удержание – консерватизма или при необходимости даже реакции. Не этого ли не хватило сначала Российской Империи, а затем Советскому Союзу?
Выходит, что четкое разделение «сфер ответственности» диалектики и метафизики отводит идеологии и религии не конкурирующие, а дополняющие (вплоть до взаимного замещения) роли, примиряя светский характер государства с религиозным многообразием общества. В этом смысле государственная идеология необходима как некий «общий знаменатель», не только светский, но и надконфессиональный (но ни в коем случае не надрелигиозный). Она ни в какой мере не ущемляет религиозное самосознание, но дает ему созидательный, конструктивный выход в повседневность. И нет сомнений, что такой выход окажется куда более полезным и действенным инструментом общественного и политического участия верующих, чем, например, вызывающие массу вопросов «Основы социальной концепции РПЦ», которые в некоторых моментах вступают в противоречие с действующим российским законодательством. Как афористично высказывается староста Храма, прихожанином которого является автор этих строк, «меня при Советской власти не учили ничему, что противоречило бы Уставу РПЦ». Настойчиво предлагаю задуматься над этой формулировкой.
Вторая теоретическая проблема, осмысление которой тесно связано с внедрением в марксизм-ленинизм цивилизационного подхода, - назревшая необходимость коррекции прежних представлений об экономическом детерминизме и роли экономики как «базиса» общественного устройства. На примере, опять-таки, либерализма мы видим, что экономика, будучи поставленной во главу общественного бытия, во внутренней политике способствует атомизации и разобщению общества, оттесняя коллективизм на периферию общественного сознания и поведения; во внешней политике экономический детерминизм является фактором, более всех остальных продвигающим глобализацию, которая уже выросла до нынешних масштабов ультраимпериализма. Кроме того, методологически, как доказали основоположники мир-системной теории, экономика является целостным, но ограниченным взглядом на мир лишь с одной из сторон бытия. В диссертации, значительная часть которой посвящена исследованию генезиса проектной теории, автор этих строк пришел к выводу, что экономика представляет собой лишь одну из сфер проектной конкуренции, наряду с идеологией и демографией. Имеются и другие, наполненные более глубоким смыслом, представления, в соответствии с которыми экономика служит одним из подуровней низшего пространства проектной конкуренции – физического, выше которого находятся ментальное и духовное пространства. Поражение и распад СССР в рамках этих подходов резонно объясняются сосредоточением конкурентных усилий в физическом пространстве; невнимание к ментальному и духовному пространствам привело к его занятию противником. И к разрушению страны «без единого выстрела», несмотря на всю ее военную мощь.
Все это дает серьезные основания «перевернуть» пирамиду экономического детерминизма или в крайнем случае ограничить привычную формулу «экономического базиса и политической надстройки» физическим пространством проектной конкуренции. И за его пределами признать базисом проектную идею, а также проектную норму, с помощью которой идея адаптируется к бытовому применению. По разработкам Михаила Хазина, это – идеальная база цивилизационного проекта, в то время, как экономика (валютная, торговая и финансовая системы) и базовые технологии составляют подчиненную ей материальную базу такого проекта. И в этом случае все становится на свои места. А также происходит избавление от иллюзий и постановка перед выбором между включением в материальную базу ультраимпериалистической мир-системы и строительством собственной, альтернативной.
Без любой из частей – идеальной и материальной – проект состояться не может. Уже вторая половина XX века показала, что на темы «взаимозависимости», «общности судеб» и в конечном счете «многополярности» мира можно рассуждать сколько угодно, выдвигая при этом самые разные проектные фантазии, но до тех пор, пока не сложится валютной, торговой и финансовой альтернативы капиталистическому ультраимпериализму, любые такие «проекты» останутся на бумаге. Или в головах тех, кто их выдвигает. Это правда. Как и то, однако, что и часть целого, отдельно взятая сфера проектной конкуренции, которой является экономика, «базисом» не может быть по определению, ибо это методологический нонсенс. Только идея. Вначале, как известно, было Слово, а приоритет духовного начала (и пищи) над мирским был свойственен как прославленным во Христе Святым Отцам, так и воинам Отечества, поднимавшимся в атаку и стоявшим насмерть в обороне отнюдь не «за еду», а «за Родину». И там, где на место исполненной метафизическим смыслом Родины выходит сермяжная еда, сразу же поселяются предательство, упадок и тлен, «внутривидовая» борьба за лучший и/или последний кусок этой еды и т.д. Нам ли, пережившим 1991 год, этого не знать и не понимать!
Некоторое время назад казалось, что на роль межцивилизационной системной альтернативы сможет претендовать объединение БРИКС, но очень скоро стало ясно, что ультраимпериализм смог взять процесс его создания и роста под неусыпный контроль (а скорее всего стоял у его истоков), выхолостив его содержание, подменив альтернативное мир-системное строительство отдельными заявками на перехват глобализационного лидерства, которые существующей мир-системе не угрожают. На Всемирном экономическом форуме в Давосе по сути в поддержку расширения глобализации выступил Председатель КНР Си Цзиньпин. Тем самым он вольно или невольно позабыл, прежде всего как марксист, предостережение В.И. Ленина о том, что условием успеха в таком перехвате является наличие соответствующего инструментария, без которого достигнутая, казалось бы, победа неизбежно остается «пирровой», не на деле, а на словах, по сути маскирующей оппортунистическое соглашательство тех, кто о ней заявляет (Две тактики социал-демократии в демократической революции. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 13-14, 20). И это еще большой вопрос, не разочаруются ли китайские товарищи плодами своей настойчивости, когда их, как уже не раз бывало в истории, пожнут совершенно другие страны и силы.
Специально не делаю из проведенного анализа «фундаментальных» выводов «глобального» свойства: это всего лишь обыкновенная полемика по актуальным теоретическим вопросам, и главный ее смысл – в том, чтобы развеять оппортунистические иллюзии и на этой основе актуализировать марксизм-ленинизм, ввести его в современный политический контекст. Тем более, что повод к этому создается самим столетним юбилеем революционных событий 1917 года в России. Но давайте наберемся мужества и признаем: сам факт необходимости такой полемики неопровержимо указывает нам, насколько низко мы пали, сколь нетвердыми, начетническими, оторванными от жизни и живого творчества масс оказались наши познания, и насколько пагубно это сказалось в 1991 году, в критический, переломный момент истории. Называя вещи своими именами, мы со всей КПСС спасовали в ситуации, которую В.И. Ленин или И.В. Сталин, находясь они во главе партии и государства, во-первых, никогда бы не допустили, а во-вторых, если бы она каким-нибудь образом и сложилась, разрешили бы ее «одной левой».
Надо ли делать из того провала практические выводы, либо можно ограничиться «посыпанием головы пеплом» или вообще перечеркнуть уникальный исторический опыт Красного проекта, - это пусть каждый, считающий себя патриотом, в кавычках или без таковых, решает сам. Но при этом не следует забывать, что время уже не индивидуального, а коллективного патриотического выбора – с коммунистами или с либералами против коммунистов, будучи спрессованным до предела, неумолимо приближается все убыстряющимися темпами. И очень скоро «патриотические» иллюзии вынужденно уступят место суровой жизненной прозе нового, уже современного «категорического императива».
Готовы ли мы к этому – вот вопрос.
