ЦИПРИАН НОРВИД
и социалистическое переустройство мира
На смену полностью дискредитировавшим себя понятиям «перестройка» и «реформы», претендующим как бы на нечто запредельное и прорывное, а ныне, что более чем стало очевидным, выродившиеся, в банальную обдираловку и озвученных более чем бесцветными и тусклыми политическими персонажами, подсажеными где на танк, и где там еще где, приходит уверенно и основательно понятие «переустройство». С более чем яркой впереди приставкой — социалистическая. И даже не как благопожелание, из уст очередного авгура или прорицателя, которым от веку — несть числа, а как основательный и твердый вывод и прогноз науки.
Вдаваться в доказательные тонкости времени сегодня нет.
А потому приведу на этот счет красноречивую и емкую цитату зам. председателя ЦК КПРФ Дмитрия Новикова, которая этого стоит:
«В современных условиях у нас каждый день появляются новые доказательства правоты нашей позиции, правоты нашей теории. И сегодня на пленуме ЦК мы со злой неизбежностью вынуждены говорить о дичайших масштабах бедности в нашей стране, о глубине жесточайшего социально-классового раскола в России и в мире.
Еще Карл Маркс говорил об относительном и абсолютном обнищании трудящихся при капитализме. Прошло полтора столетия, но ничего не изменилось. И это — несмотря на многократное умножение производственного потенциала и выдающиеся достижения научно-технического прогресса. Мир всё также расколот на богатых и бедных. И данное обстоятельство не могло измениться: таков фундаментальный признак капитализма, его родовое пятно.
Если вывод Маркса об относительном и абсолютном обнищании при капитализме точен, если он прошел проверку временем, если проверку прошли и другие его выводы, то что это означает? Что практически означает тот факт, что сказанное Марксом 170 лет назад по-прежнему актуально? А это означает, что его идеи носят фундаментальный характер, что марксизм действительно наука, и наука глубокая, а ее выводы абсолютно доказательны. Но если это так, то и прогноз Маркса о социалистическом будущем мира можно считать доказанным».
Маркс — это наука. А дискутировать с кем-то по этому поводу имеет такой же смысл как дискутировать по поводу вздорности закона всемирного тяготения Ньютона.
Капитал (что до меня, то мне по сердцу название — мировые деньги; встречал я еще наименование ему — сообщество мировых менял) в практике своего существования и для отвлечения трудящегося человека от насущных нужд, и как фактор собственного выживания, разыгрывает и вчера и ныне тут и там, используя инструмент «цветных революций», националистическую карту.
И в этой практике разыгрывания повсюду глобализмом националистической карты, нет ничего удивительного.
Кстати поддержка Советским Союзом национально-освободительных движений имела тоже место. Только мировые деньги, и их местные приказчики, разрушив СССР, просто перехватили у него инициативу. Но перехватив, нужно теперь подумать и ответить на вопрос: а куда они ведут все эти новые национальные образования и течения?
И выясняется, феноменальный парадокс нашего времени — империалистические глобалисты, используя в своих целях национализм, посредством его же перемалывают нации и все национальное. Оставляя на пока, для разового тщеславия своих подельников, разве что, некоторое подобие упаковки, утилизация которых на повестке дня, еще актуально так не стоит,
Что для нас, интернационалистов, относящихся к национальным фобиям, пышно расцветшим на тех же просторах нашей державы более чем со скепсисом, такая тут диалектика, при всех актуальных на пока минусах — даже плюс.
Перемалывают их живительную материю в губительных жерновах глобализации. При одобрительной и более чем странной поддержке (вот удивительный парадокс времени!) добравшихся до власти алчных кооператоров и ангажированных нацэлит, покровительски похлопывая их по плечу. И совсем не ради запредельной любви и тщеты национальных амбиций тех. Как циничный инструмент, давней как мир политики — чеканно выраженные в фразе — разделяй и властвуй!
Нации, вспомним азы политической экономии — это продукт буржуазной формации. Нации породила буржуазия. И породив их, она, и на ум тотчас же приходит Гоголь с его Тарасом Бульбой, с ними, позволившими себе, как его ветренный сынок Андрий, увлечься, сделает то же самое.
Деньги — штука интернациональная, и они особенно при полном своем торжестве менее всего озабочены такими вот тонкими банальностями.
Они, если это им будет позволено, все это превратят в пыль.
Глобализм не по ходу событий придуманное зло, а естественный продут общественного развития. Но он может иметь вид (как гипотеза) империалистический, либеральный. И как проект, находящийся сегодня как бы в стадии воплощения. А по факту глобализм будет — социалистическим. Логика развития ведет к этому.
Кстати об этом неплохо говорил Леонид Леонов, наш классик в своем романе с более чем знаковым названием «Дорога на океан».
Я как-то всегда удивляюсь тому, что неисчислимая рать аналитиков проходит мимо его этих просто пророческих откровения большого писателя, которыми он делился в 20-е годы. И когда эта тема была актуальная.
И Советский Союз был в некотором роде глобалистским проектом. Особенно в самом начале его создания. Принцип выхода из которого союзных республик был принят более чем мудро, ибо основа и фундамент в нем был этот. Но который был мировыми деньгами на время более чем ловко и со знанием дела перехвачен и на время нейтрализован.
Но у той и другой объединительной тенденции есть кардинальные различия.
Если первый проект безжалостно перемалывает все в пыль (а пример России нынешней разве тому не пример?), то какое внимание к национальным особенностям народов входящих в Союз братских республик (а он мыслился таким, и никаким другим) проявлял советский проект глобализма, когда на его территории возникли государства народов, ранее не могших и помыслить о какой-то там либо государственности. О пестовании на ровном месте какой-то там национальной интеллигенции. И так тщательно этот проект оберегал всю основную составляющую национальных культур.
И тут в этом есть главный нерв сегодняшнего вопроса, о взаимосвязи национального и социального в ходе этого процесса.
Вот более чем любопытный пример взаимосвязи социального и национального на таком казалось бы неожиданном, но ярком и убедительном примере. На примере творчества Циприана Норвида, польского поэта 19 века.
Шляхтич. Большую часть жизни прожил в эмиграции. Был лишен российского гражданства. Католик. Во времена Парижской Коммуны, в отличие от многих своих соотечественников бывших в это время в Париже и доблестно там на ее баррикадах (и это особо подчеркнем!) сражавшихся, идей Коммуны не воспринял.
Общим местом стало — поляк, да если еще интеллектуал, то это, как правило, человек со сквозной раной во всю грудь обиды на русских, переходящей из века в век.
Наше время тоже демонстрирует тут порой запредельные формы этого национального, не побоимся этого слова, нездоровья. Целый узел и маленькая тележка национальных обид, с завидной устремленностью и упертостью озвучивается там на всех перекрестках и сегодня. Озвучивается чаще всего шляхеткая версия, и ныне шляхстующих и обывателей. Не стоит тут, помимо этой давней шляхетской традиции, забывать и роль католического костела, который уже во времена Ивана Грозного захлебывался слюной, всячески и в любых формах генерируя экспансию Речи Посполитой на восток.
Так вот стихи этого стопроцентного польского шляхтича, сына своей эпохи своего народа и сословия, который, однако хлебанул в своей жизни столько горя, что когда читаешь его стихи, то видишь столь все это явно и выпукло: в отличие от других сверх национально ориентированный авторов и прозы и поэзии, в них нет совершенно никакого восхищения Западом. И в стихах, и это особо подчеркнем, этого всю жизнь прожившего в эмиграции польского шляхтича, превалирует не национальная боль и горький упрек, как об этом можно бы было стопроцентно подумать, но встает в полный рост социальная проблематика. И у которого, который жил и в Америке, а потом ее покинул, нет никакого восхищения Западом.
Его стихи в большинстве своем — социальные. Кричат о социальном.
И уж только потом они лежат, и тут к этому относится надо уважительно и с пониманием (а что это тогда за национальный поэт, если он живет вне национальной проблематики?) в лоне национальном.
Так вот пример Норвида говорит и ярко и категорично о том, а теперь, с высоты казалось бы столь стремительно прошмыгнувших в небытие лет, это теперь более чем ясно и понятно, что социальное, при всей порой запредельности национальной повестки в общественном сознании и в общественной проблематике, всегда и везде в конечном пункте развития превалировало и превалирует над национальным. И последнее слово скажет именно оно.
Не отсюда ли тогда идет весь этот разлюли пушистый, и так тщательно подпитываемый, фейерверк национализма?
Вот для примера его стихотворение строки и общий его тон об этом говорит более чем убедительно:
ПЕСНЬ ОТ НАШЕЙ ЗЕМЛИ
И в схватке станет ясно,
чье право лучше —
Жанна д’ Арк
1
Где нынче виселица громоздится,
Там нынче и стоит моя столица,
Мой центр, мой град.
С востока — мудрость лжи и ночь коварства,
Капкан из золота, нагайка рабства,
Грязь, мор и яд.
На западе — ложь-знанье, фейерверки,
Под логикою — пустота, а сверху
Лишь спесь у них!
На севере — слились восток и запад,
А юг — еще живет надеждой слабой
На злобу злых!
2
Так что же — ниц упасть, закрывши очи,
Кричать: «Копыта пусть меня истопчут,
Или молиться, руки простирая
К золотоперым звездам, принимая
Все сны за явь?
Забыть, что я, как на вулкане — остров,
Где кровь и слезы собирают просто,
Как виноград...
Иль знать, какой огонь меня сжирает?
Куда ползет, куда он течь желает?
И — хмурить взгляд...
3
Коль в лабиринтах мозга дух твой заперт,
То вызов я тебе бросаю, запад,
Я, славянин!..
Тебе, восток, тогда назначу встречу,
Когда я больше совести не встречу
Среди долин.
Юг, ты зарукоплещешь мне; доселе
Рукоплескал ты силе... Хмурый север,
Мне жаль тебя.
Я встану с а м. Я дам народам братство,
Их ободрю. Ведь я, пройдя мытарства,
Постиг себя.
Добавим ко всему этому сказанному, что поляки, я имею ввиду не рядового поляка, хотя в своей жизни с ними пусть и мимолетно встречался и говорил в ту пору, когда «Солидарность» там рвалась к власти прежде всего в образе вальяжного гданьского электрика — они разные. И не надо их, поляков, народ гордый и умный, народ (что надо особо подчеркнуть, ибо это актуальный момент) в сокровищницу мировую более чем вложивший, всех стричь только под одну шляхту, шляхствующих ли, или обывателя, озабоченных только вечной национальной обидою и более ничем.
Так же как и под боком Великая степь с ее ныне там всеми великобайствующими и краснобайствующими. И себя выводящими со знанием дела кто толи от шумер, кто от Чингисхана.
Так же как и Прибалтику. Где в полный рост встают даже в дне нынешнем ее высшей пробы мученики и герои. Такие как Пуго, Бурокявичус, Ермолавичус, защищавшие и защищающие беззаветно и до конца Советскую власть.
Так что все эти нацэйфории и нацэпатаж, чаще всего поддерживаемые и направляемые тут и там мировыми деньгами — это не надолго.
Это все временно.
Что же до вопросов социальной справедливости, то они всегда и во все времена волновали большие умы. Нельсон Мандела своего времени, Томазо Компанела (Теска другого Фомы — Аквинского) на котором и по сей день и строится философская составляющая католицизма, видевший главную причину всех бедствий и неустройств современного ему мира в социальном неравенстве, существовании богатства и нищеты, писал:
«Во всем христианском мире,— вот отрывок из его книги «Испанской монархии», — обнаруживается это заблуждение, что одни — бедняки, а другие — богачи... И сегодня мы видим, что у одного есть сто тысяч скуди дохода, а у тысячи людей нет и трех скуди на одного». Богатство и бедность, власть денег приводят к господству в обществе частного интереса, к погоне за наживой, к разрушению нравственности: «Каждый обращает любовь свою на деньги, а из этого произошли мошенничества, и люди часто продают и перепродают свою веру, видя, что деньги пользуются поклонением и имеют власть над всем, и подчинили корысти науку и религиозную проповедь, и забросили земледелие и ремесла, став рабами денег и богачей»
Он не от праздного ума в неаполитанских казематах прикованный цепью к стене писал свою пророческую книгу о городе Солнца. Практика была двигателем его беспокойной, пронзающей толщу непонимания и тщеты мысли.
Кстати, перебросим мостик в наше время к нашему замечательному писателю и философу Николаю Носову и к его замечательной книге о Солнечном городе. А то тут у нас каждый второй пророк и растрига сокрушается, что у нас тотально при тоталитарном обществе был дефицит на философскую мысль и оригинальных философов. И нет у нас ни теории ни теоретиков.
Но вернемся к Циприану Норвиду.
Так вот у него, у польского поэта, взглянувшего незашорено в социальную бездну — социальное в творчестве превалирует куда как больше над национальным! Давая ответ на перспективу того, как завтра развернутся события.
И пример с польским поэтом тут просто-таки фантастически подходит.
…
Так что переустройство — повод ли для спора? И никакая изворотливость мировых менял и их теоретизирующей обслуги в долгосрочной перспективе разве нам порука? Переустройство — это вопрос времени.
А оно — летит сумасшедше как быстро.
И этому порой находятся такие неожиданные и удивительные аргументы.
И порукой тому тут, такой тут неожиданный и такой блистательно проницательный польский шляхтич и великолепный национальный поэт Циприан Норвид. Умерший в парижском приюте для нищих эмигрантов.
И похороненный там в братской могиле.
