На фото. Роман Шингаркин: «символ протеста» или жертва либерального нигилизма?
За последнее время среди всевозможных скандалистов и ньюсмейкеров ультралиберального «разлива», этих любимцев соответствующих СМИ и т.н. «общества» (не путать с народом!) прокатилась волна суицидов. Сравнительно недавно многие несколько дней взахлеб обсуждали самоубийство Оксаны Шачко, одной из «звезд» группы «Фемен», участницы ритуального глумления над христианскими святынями – спиливания поклонных крестов на территории Украины. Теперь вот пришли сообщения о том, что добровольно ушел из жизни другой любимец «Эха Москвы» и телеканала «Дождь» – Роман Шингаркин, ранее поименованный ни много ни мало – «символом антикоррупционного протеста». Этот тот самый юный активист, который на очередном «навальнинге» на Пушкинской площади залез на фонарный столб. Причем, покончил с собой он не один, а сковавшись наручниками со своей подругой. Если хорошо поискать, можно было бы привести и другие примеры.
Как говорится, тенденция, однако. Понятно, что многие задумываются о причинах. Очевидно, что совсем простых объяснений здесь быть не может, однако невозможно и максимально проблематизировать ситуацию, которую необходимо для начала тщательно исследовать.
Начнем с того, что не вполне ясна сама картина. Так, после смерти «феменши» нашлись аналитики, которые вообще усомнились в том, что это было самоубийство, предположив, что несчастную активистку просто ликвидировали по заказу ее хозяев, как носителя нежелательной для них информации. Не вполне понятно, каким таким особенным эксклюзивом она могла обладать. Тоже мне, игры спецслужб…
Для нас, однако, важны не детали того или иного конкретного дела, а скорее общая картина, обладающая, как ни крути, целым рядом специфических черт. Во-первых, совершенно очевидно, что все, довольно еще молодые, активисты и активистки – это не какой-нибудь юный Вертер или Кириллов у Достоевского, страдающий в безвестности и в одиночестве. Это все ньюсмейкеры, получившие серьезную информационную раскрутку. Собственно, все они – часть определенного проекта. Следует постоянно помнить, что та молодежная «субкультура смерти», наличие которой вполне справедливо констатируется в ряде серьезных работ, не существует вне медиапространства, а классическая культура – существует. Если сегодня никто не придет в Ватикан, то фрески Микеланджело никуда не денутся и останутся мировым шедевром. А вот если про «готов» или «эмо» (т.н. «розовых готов») не будут писать в интернете, если они не будут «интересны» взрослым дядям и тетям, преследующим свои специфические цели и задачи, не имеющие к самой субкультуре, в общем, никакого отношения, то не на чем будет им обосноваться, и движение скоро зачахнет. Не говоря уже про «Синего кита», который есть исключительный продукт современных сетевых технологий.
Итак, мы констатировали первую важную особенность суицидальных тенденций среди современной молодежи – их плотную вписанность в медийно-сетевую среду, практически – неотделимость от нее. Это, в общем, вполне соответствует типичной психологии самоубийц, для которой как раз и характерна поза, стремление разыграть своеобразный спектакль. Специалисты свидетельствуют, что бóльшая часть самоубийц вовсе не желает всерьез убивать себя, стремясь в большей степени разыграть сцену для окружающих, и лишь в очень немногих случаях такое стремление имеет место, причем связано это чаше всего с явными или скрытыми психическими расстройствами. «Когда человек совершает самоубийство, - указывают психиатры, - то видит в нем не просто действие, ведущее к смерти, но и определенный поступок, несущий «месседж» для людей, вызывающий их отношение, оценки и мнения. Многочисленные наблюдения дают основания утверждать, что даже при истинных самоубийствах (то есть, тех, целью которых не является шантаж), их непосредственная цель - прекращение жизни - в большинстве случаев не совпадает с мотивами поведения самоубийц». Иными словами, если сформулировать просто, акт самоубийства – это попытка реализации некоего высшего смысла, который человек не находит в реальной жизни и, в результате инверсии в сознании, начинает искать в смерти. А сама по себе смерть, понятая всего лишь как уничтожение живого, очевидным образом не несет в себе никакого смысла. И не менее очевидно, что этот «высший смысл», поиски которого доводят человека до самоубийства, предстает здесь в предельно искаженном виде.
Таким образом, вторая существенная черта, которую можно считать, в общем, самоочевидной – это несомненная связь волны самоубийств среди подростков и молодежи с поисками и фундаментальным искажением жизненного смысла. Наличие проблем со смыслом в реальной жизни приводит и к проблемам с преждевременной и бессмысленной в нашем восприятии смертью.
В патриотическом сообществе бытует довольно распространенный взгляд, предельно упрощающий проблему: мы имеем дело с технологиями, и при условии грамотного противодействия провокаторам и манипуляторам на уровне контртехнологий проблема будет успешно решена. Это, конечно, совершенно недопустимое упрощение, сводящее сложную духовно-социальную проблему к примитивной «теории заговора». Был ли «синий кит» технологией? Конечно! Подростков вовлекали в игру и психологически грамотно доводили до рокового шага. Но можно ли утверждать, что вся история была ни на чем не основана, случилась, так сказать, на пустом месте? Утверждать такое – значит расписываться в своей полной аналитической беспомощности. «Фактически движение «культуры смерти», - обоснованно говорит современный российский ученый, - есть сигнал целостному российскому обществу о необходимости осознать проблему потери ощущения глубинного смысла жизни русским, российским народом, потери им здорового чувства смысла жизни и одновременно своих корней, своей идентичности, своей общности. Этот сигнал, (по сути «крик о помощи») подают подростки, в силу своих возрастных особенностей наиболее чувствительные к проблеме глубинной потребности в обретении осмысленной жизни и при этом неспособные решить данную проблему».
Другая ошибка в трактовке явления заключается, как нам представляется, в упрощенном сведéнии проблемы к дурной социальности. Бесспорно, данный аспект весьма существенен, но и он не является, так сказать, последним дном ящика. Те случаи, когда имелось внешнее целенаправленное воздействие сложного психологического плана, как «синий кит» и т.п. сетевые группы смерти – это все же несколько отдельная история. Но, во-первых, что очевидно, история эта существовала и существует не в безвоздушном пространстве, а, во-вторых, в случаях, которые нас заинтересовали, никаких явных следов подобного рода воздействия вроде бы не прослеживается. (В предсмертных записях Шингаркина прямо говорится, что «это не “синий кит”»).
Сын бывшего депутата Роман Шингаркин был не из проблемной семьи с дурной наследственностью, и вряд ли можно говорить в данном случае о плохих условиях жизни и тяжелом детстве. Склонные к суициду подростки и молодые люди происходят, как правило, из внешне вполне благополучных семей и не относятся к бедствующим детям из трущоб или с рабочих окраин. Однако над ними довлеет некое умонастроение, доминирующее в определенной среде. Умонастроение это в качестве главной составляющей включает гиперкритицизм по отношению ко всему, что не входит в «джентльменский набор» так называемых либеральных ценностей. Такой критицизм, не основанный на ценностях подлинных (которые по природе своей включают связь с миром трансцендентного, то есть момент религиозный), лишенный подлинной идеальности, иссушающее действует на душу, погружая человека в уныние и безысходность. Воинствующее безверие – вот подлинная основа, на которой зиждется специфический, невозможный для нормального человека подход к реальности, та зыбкая почва, которая, как болотная трясина, засасывает его в тот мрачный, безысходный мир, из которого нет выхода. Именно в этом – подлинный исток суицидального поветрия среди юного поколения, даже если не брать во внимание совсем грубое воздействие на эти неокрепшие души при помощи технологий.
О чем говорят предсмертные записи Шингаркина и ему подобных? В них вовсе нет никаких рациональных доводов в пользу рокового шага. Нет несчастной любви, жизненных неудач и прочего. В них есть «всего лишь» уныние, внушаемое, как учат святые отцы, «духами злобы поднебесной». И – жесткое отталкивание от богосотворенного мира, от всего окружающего. Мрачное, суицидальное настроение Романа, на первый взгляд, необъяснимо. «То, что доселе жило и клокотало внутри, за грудной клеткой, попытается выразиться в этой записке. Самой последней. Ничего личного не находилось на моей странице, только политика, впрочем и она давно умерла. Как и я. Если вы читаете это, то я уже мёртв. Надеюсь, что мёртв. Можно было бы заметить странности в моем поведении, иногда про них даже спрашивали, но то, что сокрыто у меня внутри, я не показывал и никогда бы вам не показал. Сейчас настал момент, когда можно проделать брешь внутри и немного попытаться объяснить. Моя с виду кажущаяся обычной жизнь внешне была чередой страданий внутри, я это старательно скрывал, чтобы не доставлять лишних проблем. У меня внутри сидело много переживаний, я пытался бороться, глушить их, отвлекаться. Я терял на этом силы и чтобы вести нормальную жизнь их уже не хватало. Я не мог выдерживать. Так в чём же причина суицида всё-таки? — спросит непонятливый читатель. Просто печальный человек из меня получился. Это совокупность факторов. Тут нет какого-то однозначного ответа, это как искать смысл жизни. Но вы всё равно живёте, не понимая его до конца или заставляете поверить себя, что понимаете. Я же умираю, не поняв всех причин нашего решения, но так нам будет легче». И т.д.
С точки зрения обычной человеческой логики, да и науки, данный текст несет в себе черты некой загадочности. Однако если рассмотреть его в свете православной аскетики (опытной науки о духовной жизни), то ничего загадочного в нем нет. Все это – типичная картина безблагодатной жизни, когда человек, абсолютно лишенный связи с Богом, благодатной Божественной помощи, становится беспомощной игрушкой темных инфернальных сил.
Святые отцы и авторитетные духовные писатели однозначно свидетельствуют, что мысли о самоубийстве всегда внушаются именно этими силами, и никем больше. «Самоубийцы, - пишет, например, архиепископ Иоанн (Шаховской), - пред самоубийством своим совсем не знают, что около них стоит гадкий (невыразимо) злой дух, понуждая их убить тело, разбить драгоценный «глиняный сосуд», хранящий душу до сроков Божьих. И советует этот дух, и убеждает, и настаивает, и понуждает, и запугивает всякими страхами: только чтобы человек нажал гашетку или перескочил через подоконник, убегая от жизни, от своего нестерпимого томления… Человек и не догадывается, что «нестерпимое томление» не от жизни, а от того, от кого и все мысли, «обосновывающие» убиение себя. Человек думает, что это он сам рассуждает, и приходит к самоубийственному заключению. Но это совсем не он, а его мыслями говорит тот, кого Господь назвал «человекоубийцей искони» (Ин. 8: 44). Человек только безвольно соглашается, невидимо для себя берет грех диавола на себя, сочетается с грехом и с диаволом… Одно покаянное молитвенное слово, одно мысленное хотя бы начертание спасительного Креста и с верою воззрение на него – и паутина зла расторгнута, человек спасен силой Божьей от своей гибели… Только малая искра живой веры и преданности Богу – и спасен человек! Но все ли люди, спасшиеся от убиения себя или от какого-либо другого греха, понимают, что около них стоял (а может быть, и еще стоит, или иногда к ним приближается) отвратительный злой дух, существо, обнаруживаемое только некоей духовной чуткостью и обостренным духовным вниманием?»
Церковь запрещает соборно, в храме молиться за самоубийц. «...Отчаяние — говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), - злейший грех между всеми грехами. Созревшее отчаяние обыкновенно выражается самоубийством или действиями, тождественными самоубийству. Самоубийство — тягчайший грех! Совершивший его лишил себя покаяния и всякой надежды спасения. Святая Церковь не совершает о нем никакого поминовения, не удостоивает отпевания и лишает погребения на христианском кладбище».
Приходится констатировать, на первый взгляд, странную, а на самом деле более чем закономерную картину. Те, из кого либеральная пресса и соответствующее «общество» делают героев, в действительности – глубоко несчастные люди, лишенные веры, то есть самого главного, что отличает человека. Все то, что либеральная пропаганда поднимает на щит, чему она приписывает некую значимость, и не только политическую, так или иначе инспирировано темной инфернальной сферой, глубоко, онтологически враждебной Богу и богоустановленному земному порядку. В этом плане вопрос о том, является ли волна суицидов, о которых мы говорим, искусственно спровоцированной при помощи технологий или же это, так сказать, самостоятельное явление, независимый «тренд», на самом деле второстепенен. Ибо технологии, которые здесь порой применяются – такое же порождение сатанизма, как и «дух времени», умонастроение, витающее в либерально-«оппозиционной» среде. Поэтому и противодействие, противостояние всему этому безобразию не может не быть основано на святом Православии, то есть тех самых духовных скрепах, которые регулярно подвергаются осмеянию и прямому глумлению в либеральных СМИ и соцсетях. В обществе, где с пеной у рта отстаивают право на кощунство, надругательство над святынями, где воинствующее неприятие той духовной, религиозной традиции, без которой вообще не было бы исторической России, считается некой высшей гражданской доблестью, непременным свойством «приличных людей», самоубийство, как отрицание божественного дара жизни, неизбежно рано или поздно становится доминирующим трендом. Сокровенная суть последовательного либерального мировоззрения сегодня вновь выходит на поверхность; зловещий оскал либерализма, убивающего наших детей, становится виден всем. Такое уже было в начале 20 века, при нарастании революционной волны, сокрушившей историческую Россию. Нынешнее постмодернистское общество, где во всех сферах жизни побеждают низкие антисмыслы, упорно стремится наступить на те же грабли.
Владимир Семенко
