Сто лет мести
Юрий Селезнёв о системообразующем характере русофобии
для русского либерализма
Но все они опутаны всерьез
Какой-то общей нервною системой...
Н.М. Рубцов
Хотелось бы поговорить сегодня о Юрии Ивановиче Селезнёве. О Селезнёве как явлении русской жизни, русского национального самосознания и даже точнее – русского национального самостояния (именно в том смысле, который вкладывал в это слово Аполлон Григорьев).
Потому что вопрос национального самостояния был решающим в годы очередной русской смуты, вызванной революцией 1991-93 гг.
И если мы выстояли (а сегодня очевидно, что мы выстояли), то во многом благодаря тому, что с нами в эти годы были Василий Белов и Юрий Кузнецов, Валентин Распутин и Вадим Кожинов, Георгий Свиридов и Илья Глазунов, блаженной памяти митрополит Санкт-Петербургский Иоанн и воин-мученик Евгений Родионов. В 90-е годы уже из вечности протянули нам руку помощи Юрий Селезнёв и Николай Рубцов, Михаил Бахтин и Михаил Шолохов, Алексей Лосев и Павел Корин, Сергей Есенин и Сергей Рахманинов. А за ними в полный рост возвышались и возвышаются, уходящие в бесконечность, фигуры Достоевского и Тютчева, Пушкина и Державина, Ломоносова и митрополита Иллариона, автора первого произведения в русской литературе – «Слова о Законе и Благодати»…
И каждый из них, кто пророчески и на века (как Пушкин и Достоевский), кто прикровенно и иносказательно (как Селезнёв или Лосев), а кто и открыто и яростно, когда стало уже возможно (как Белов и Кузнецов) обличали главное зло русской общественной жизни последних трёх столетий – либерализм. И его отвратительнейшее смысловое ядро – русофобию! То есть боязнь русского, незнание русского, ненависть и презрение ко всему русскому.
Сравните:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда полки бежали вскачь
И гибло знамя нашей чести.
Это Пушкин обращается к российскому либералу. А вот уже у Достоевского:
« Ну, так факт мой состоит в том, что русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, все».
Не правда ли – звучит современненько? И сколько мы подобного переслушали в 90-е и 2000-е годы, да и сейчас продолжаем слышать!
Главное, мне хотелось бы обратить внимание на очевидную преемственность, я бы даже сказал семейственность этой либеральной русофобии, вне зависимости от того, под какими знамёнами она выступает: красными, белыми или голубыми.
И поможет в этом (как он помог очень многим думающим русским людям в 80-е годы минувшего века) Юрий Иванович Селезнёв.
Мы отмечаем канун столетия Октябрьской революции 1917 года. Поклонники такого хода событий называют её «великой» и «социалистической», противники - большевистским переворотом и узурпацией власти.
Я думаю, что Октябрь 1917-го и в самом деле является революцией (в отличие от Февраля), потому что именно после Октября 1917 года стала неизбежной полная смена общественно-политического строя в России и экономической модели с главным вопросом – вопросом о собственности. В Феврале произошло только свержение самодержавной монархии, из чего не следовал отказ от монархии вообще (форму правления должно было определить всесословное Учредительное собрание). Но не отмены сословий, ни смены форм собственности после либерального торжества в Феврале 1917 года не последовало. Поэтому революцией в классическом смысле этого слова стал именно Октябрь.
Тем не менее, вряд ли кто усомнится, что Февраль 1917 года в качестве апогея российского либерализма состоит в том же отношении к Октябрю 1917 как отец к родному сыну. Да, поражённому «деяниями» сынка, даже потрясённому. Но вырастил-то его именно он.
Здесь нельзя избежать одной блистательной художественной аналогии, увидевшей свет чуть ли не за полвека до рассматриваемых событий. А именно – описанной в романе «Бесы» Ф.М. Достоевского. Об этом рассказывает Юрий Иванович Селезнёв в своей знаменитой ЖЗЛ-овской книге «Достоевский»:
«Степан Трофимович Верховенский — отец Петра Верховенского — считает, правда, будто всегда знал русский народ, «как свои два пальца». Степан Трофимович замыслен как тип идеального западника. Он честен, мягок по натуре, начитан, образован, он — русский по своим корням и симпатиям, но, в сущности, слишком далек от подлинных нужд России. Чуть не всю жизнь прожил на содержании богатой генеральши Ставрогиной, и, будучи невиннейшим из всех 50-летних младенцев, он ужаснулся всей этой развернувшейся на его глазах и при его участии бесовской мистерии…»*
Вот откуда появляется «революционный бесёнок» Петруша Верховенский, с которого можно смело рисовать портреты будущих демонов и фурий революции: Троцкого, Белы Куна, Розалии Землячки. Взрастил-то его – «невиннейший, как младенец» русский либерал и западник, живущий (о, разумеется!) к тому же «на содержании». Эта привычка «жить на содержании» родовая черта русского либерализма – что революционного, что буржуазного толка. Не будем даже вспоминать о «немецких деньгах» и «субсидиях на революцию» со стороны Саввы Морозова, посмотрим на современные «культурные явления»: Гоголь-центр, арт-группа «Война», русофобские книги Улицкой и Быкова – это всё финансируется (и ещё как!) за счёт государства, и за счёт русского народа, буквально дословно реализуя завет онтологического русофоба и советника множества президентов США, прилежного ученика Ленина, при этом – ярого антикоммуниста (мы уже не удивляемся) Збигнева Бжезинского: за счёт России, на месте России, и против России. Что мы и наблюдаем на примере враждебных режимов по периметру нынешней РФ (то есть на месте исторической России): в Молдавии, на Украине, в Грузии и так далее.
Однако вернёмся к Достоевскому и Селезнёву. Известно, что образ Петруши Верховенского списан Достоевским с известного революционного террориста Сергея Нечаева, которым, в свою очередь, восторгался ещё более известный революционный террорист Ульянов-Ленин. Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях приводит восторженные слова Ленина о Нечаеве:
«Титан революции... Один из пламенных революционеров... Нечаев должен быть весь издан... Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос: "Кого же надо уничтожить из царствующего дома?" Нечаев дает четкий ответ "Всю большую ектинью"... Ведь это просто до гениальности!»
Большая, а точнее Великая ектинья – это заздравная молитва во время литургии, которая до революции начиналась с перечисления всех особ Царствующего дома. Как мы знаем, большевики расстреляли не только Царскую Семью, но и брата царя Михаила Александровича, сестру царицы Елизавету Фёдоровну, великих князей. Так что Ленин дословно выполнил «наказ» Сергея Нечаева и расстрелял «всю Великую ектинью».
На Ленине, а точнее – на его высказываниях и установках – мы остановимся подробнее, именно потому, что при нём закладывалась та системообразующая русофобия государственной политики, которая меняя знамёна, в той или иной степени просуществовала почти сто лет.
Вполне определенно высказывается Ленин в своём письме «К вопросу о национальностях или об ”автономизации”», написанном в связи с образованием СССР и посвященном проблеме взаимо
двойной клик - редактировать изображение
отношений между народами Советской страны, где в частности, разъяснятся его понимание принципов пролетарского интернационализма. На XII съезде РКП (б) это письмо было оглашено по делегациям.
В письме Ленин указывал на важность того, чтобы «…защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке… и второй вопрос, приняли ли мы с достаточной заботливостью меры, чтобы действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли, хотя могли и должны были принять.
…Тут встает уже важный принципиальный вопрос: как понимать интернационализм? Я уже писал в своих произведениях по национальному вопросу, что никуда не годится абстрактная постановка вопроса о национализме вообще. Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой. …
Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически…*
Куда определённее! С того времени и до сего дня эта программа выполняется нашими либералами неукоснительно: возвышение и ублажение малых наций за счёт большой, государствообразующей.
Конечно, такая политика экстренно сворачивается в экстренных же случаях: когда немцы уже под Москвой, когда нужно выходить в космос и осваивать Арктику, восстанавливать народное хозяйство и так далее. Тогда и плакаты, и лозунги, и фильмы, и стихи взывают к русскому народу: народу-богатырю, народу-созидателю, народу-первопроходцу. Но – чуть опасность миновала, всё возвращается на круги своя. И скрытая до времени либеральная русофобия мало того что неукоснительно восстанавливается в политике и культуре, она ещё начинает мстить за свои недавние унижения, выкорчёвывая с таким трудом пробившиеся ростки русского национального самосознания. Потому что русофобия, повторю ещё раз – носит системообразующий характер для российского либерализма. У того же Достоевского в «Идиоте» есть замечательное определение, вся беда в том, что «русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал». Не русский – раздельно, то есть это не вопрос крови, а вопрос идеологии, её происхождения и конечного целеполагания.
И вот об этом-то – вполне открыто и определённо пишет Юрий Селезнёв в 80-е годы ХХ века, в уже упоминавшейся книге «Достоевский». Он рассматривает ещё один из «символов» российского либерализма, лакея Смердякова:
«Иван «мирит» их, размышляя про себя: ежели одна гадина другую поедает, то какой, мол, от того грех? Одна только польза...
Внимательно прислушивается к логике идей Ивана лакей Смердяков — тоже ведь один из «братцев», правда, незаконный, прижитый папашей от несчастной юродивой Лизаветы Смердящей, и тоже по-своему философ. «Я всю Россию ненавижу, — откровенничает он. — В 12-м году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с... Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с...»
Умственное лакейство смердяковщины, этого незаконнорожденного отечественного нашего дитяти, родственно, как считал писатель, лакейству мысли угрюмых тупиц либерализма. Смердяковщина — это смрад, исходящий от больного срамной болезнью общества. Ладно, Дмитрий — его-то Смердяков глупее себя почитает, но даже и умник Иван презрительно отзывается о Смердякове как о вонючем лакее, — а ведь, может быть, ему-то, Смердякову, и придется еще сыграть не последнюю роль в судьбах всей семейки, а стало быть, и всей ненавистной ему, так называемой матушки-России…»*
Страшные слова, сказанные ещё задолго до либеральной революции 1991-93 годов!
А чтобы полнее понять то явление, которое я называю системообразующей преемственностью (или даже семейственностью) либеральной русофобии, повторюсь – вне зависимости под какими флагами она марширует, я процитирую одно очень характерное наблюдение известного литературоведа и критика Ю.М. Павлова:
«Естественно, когда знаешь, что «левые» (читай «либералы» - А.Ш.) либо не скажут в своей истории о Рубцове и его товарищах, либо назовут «смердяковым русской поэзии» (Это об одноимённой статье литературоведа Новикова, опубликованной в 1994 году – А.Ш.).*
И вот это уже характерный пример смыслового онтологического перевёртыша, который вскрывает главный секрет в «преемственности революционных элит». Когда внуки и правнуки русофобствовавших смердяковых обвиняют в смердяковщине же столь ненавидимый ими русский народ, и конкретно – его лучших, чистейших представителей. Каким, без сомнения, был и остаётся великий русский поэт Николай Рубцов!
По этой же схеме – борьбу с коммунизмом возглавляет главный идеолог ЦК КПСС Александр Яковлев, за частную собственность и приватизацию самоотверженно ратует внук красного командира и палача, более известного в качестве детского писателя – Егор Гайдар, с «проклятым КГБ» неусыпно борются сын комиссара госбезопасности Анатолий Чубайс и внук расстрельных дел мастера Алексей Венедиктов, возглавляющий последнее пристанище российского либерализма – радиостанцию «Эхо Москвы», и так далее. Теперь надо ли объяснять – почему архивы НКВД до сих пор не рассекречены? Система, сложившаяся в результате победы либералов в 90-е годы ХХ века, продолжившая самые гнусные «достижения» государственной русофобии начала ХХ века – попросту рухнет! Когда станет известно – кто внук палача, кто сын доносчика, а кто и сам - палач и доносчик.
Эта система – система государствозамещающего либерализма – сейчас под ударами внешних враждебных сил, как это случалось и прежде, начинает лавировать, идти на уступки, затыкать рот уж вовсе оголтелой русофобии. Но слишком сильна их столетняя спайка! И, боюсь, только сильные, тектонические потрясения могут её окончательно разрушить. Но нам – не привыкать!
* Ю.И. Селезнёв, «Достоевский» - ЖЗЛ «Молодая гвардия» 1981, стр. 86
* В.И. Ленин, (К вопросу о национальностях или об «автономизации» // ПСС. Т.45. С. 356-362).
* Ю.И. Селезнёв, «Достоевский» - ЖЗЛ «Молодая гвардия», 1981 - стр. 102
