Геннадий Васильевич Животов — пожалуй, не художник, и работы его — не рисунки, не граффити, не гравюры. Его работы — наскальные изображения. Каждую неделю в урочный час Геннадий Животов поднимается на скалу и своим кресалом высекает на этой скале очередной сюжет. Может быть, издалека это действительно похоже на охоту дикарей на мамонтов или ритуальные пляски. Это черно-белый, мощный сюжет. Когда исчезнут в мире все газеты, все компьютерные устройства, будут испепелены все города, зарастут все дороги, останется эта гигантская скала, скала русского времени, и на этой скале от самой вершины до пят будут нанесены животовские наскальные изображения.
Животов — охотник за временем. Он сторожит это время. Когда в течение недели его не видно, кажется, что он где-то притаился, и чего-то выжидает. Словно он спрятался в какой-то норе или замаскировался, накрыл себя маскхалатом или надел себе на голову ком сена, цветов или веток. И вдруг через неделю он неожиданно выскакивает и набрасывается на это прошедшее время. Оно пищит, визжит, хочет ускользнуть от него. Животов жестко сжимает его в своих руках, душит его и в таком застывшем, остановившемся и покоренном виде вносит в свои рисунки. Так Животов, неумолимо двигаясь вперед, раскладывает на кванты время сегодняшнего русского мира. Если сложить все его работы, все его картины, то могут исчезнуть швы, и протянется огромная лента — лента русских хроник, лента современных русских событий.
Но, может быть, не Животов охотится за временем, и не Животов наполняет свои рисунки персонажами наших сегодняшних схваток, битв, радений, уродливых пиров, возвышенных подвигов? Может, не он охотится за временем, а время охотится за ним?! Оно поднимает его каждый раз с постели и толкает к этой горе. И он рисует и пишет свой очередной сюжет, и только потом из этого сюжета его персонажи выходят в мир и создают галерею своих потрясающих по выразительности, уродливых или прекрасных ликов.
Животов — человек двух эпох. Ему досталась Советская эра. Он выпил эту чашу красного советского вина и на всю жизнь опьянел от этой чаши. Когда случилась беда, и рухнула Красная Империя, когда все Красные духи-ангелы улетели с Земли, и все защитники и часовые Красной страны вдруг куда-то канули, остался Животов. И он поднял восстание.
Животов — это восставший художник. Животов — это человек, который поднял бунт против случившейся великой трагедии, и такое ощущение, что он, бунтарь, один отражает всю эту обрушившуюся на Советскую страну беду, всю эту страшную нечисть, все это колдовское сонмище. Он сражается с ними, как сражался древний витязь, никогда не погружая свой меч в ножны.
В животовских работах зафиксированы редкие в русской истории, быть может, однажды появившиеся в ней чудовища, вышедшие из преисподней русской жизни. Они вдруг вылезли и овладели страной, русской историей после 91-го года. И было их несметное множество. И Животов входил в их струящееся, кипящее, скользящее, чешуйчатое множество, ставил свой треножник среди них и рисовал их портреты: их страшные окровавленные губы, их резцы, в которых еще сохранились остатки живой советской плоти, их выпученные, окровавленные глаза, их дышащие ненасытные ноздри. Этих людей было множество, и все они достойны того, чтобы их поместить в огромные банки с формалином и выставить в кунсткамере. Животовская графика и есть та кунсткамера, куда он заключил этих кишечнополостных, хвостатых, драконовидных существ, которые на протяжении множества лет терзали нашу Родину.
Эта схватка, которая казалась вначале безнадежной, принесла свои плоды. Эти чудища стали постепенно отступать. Они отступали туда, откуда вышли — в русскую преисподнюю. И Животов неутомимо преследовал их, продолжал загонять в их подземелья. И эти его колоссальные усилия делают его человеком эпическим и героическим.
Животов — это богатырь современной русской культуры, современной русской живописи. И вряд ли кого-нибудь можно поставить с ним рядом, из тех очень возвышенных и прекрасных русских художников, которые вдруг обомлели перед картиной этого чудовищного разорения. И чтобы спастись, либо совсем замкнулись в своих мастерских, либо продолжали в это страшное, грозное время писать натюрморты, холмики с удаленными церквушками или идиллические пейзажи.
Животов писал баррикады 93-го года. Животов писал кошмарный конец Красной Империи в августе 91-го. Животов писал две чудовищные Чеченские войны. Животов писал все сражения, которые разгорались на Кавказе или в Приднестровье. В его работах восхитительные лица героев — наших современников. Животов писал портреты Квачкова и Макашова. Животов писал портреты Караджича и Милошевича. И Животов неутомимо, с какой-то угрюмой жестокостью писал главных чудовищ нашего времени — Горбачева и Ельцина, которые утратили в его работах человеческий образ и человеческое значение, и превратились в символы огромной русской и вселенской беды.
Животов — художник, прикованный к своей работе. Животов — жрец, который хранит священный огонь Советской эры, русской красоты и величия. Животов работает здесь, на земле, в мастерской. Но такое ощущение, что главные работы и схватки, которые потом выливаются в его изображения, происходят на небесах. Там идет сражение духов света и духов тьмы, там идет вековечный и нескончаемый бой рая и ада. И осколки этой битвы, брызги, крики, вопли, слезы и проливавшаяся там, на небесах, кровь, падает на мольберт Геннадия Васильевича Животова и застывает в его произведениях, в его рисунках.
Главное, что движет Животовым, — это идея Победы. Конечно, и идея Победы 1945 года, которая стала воплощением всей Советской эры, и идея Победы, которая ждет нас впереди, которая неизбежно наступит, — Великой Русской Победы. Глядя на работы Животова, видишь, что Победа эта уже наступила. Он знает о ней больше, чем каждый из нас. Он знает, что она есть, он знает, что Победа воссияла своей лучезарной звездой, звездой пленительного счастья, и он улавливает эти лучи, эту звезду из сумерек будущего.
Животов — победитель. И среди победителей в этой кромешной битве света и тьмы, неба и преисподней, среди этих победителей имя Геннадия Васильевича Животова займет одно из самых первых и почётных мест.
