Школьная прелюдия.
«Парта школьная мне снится…», а вот «задачника страницы» я любила только в гуманитарном их прочтении Валентиной Петровной Хованской. Преподаватель от Бога, она жила математикой и нашими судьбами – детей, в основном, военных, что генетически впитали любовь к русскому слову как символу Отечества. Рубежи его и оберегал в нашем старинном украинском городке церквей и военных её муж – военный комиссар. Вместе с ним, придёт время, она и отправится к новому месту службы, увы, недолго оставаясь для нас, учеников огромных многонациональных классов «русской» школы № 6 г. Радомышль, праздником. Цифра и буква его, и по доброй древнерусской традиции, впитают сакральную взаимосвязь сущего и не-сущего. Навечно, вселенски мудрым целым, они и вершат «времён связующую нить».
Оплодотворённая словом поэта, связь времён эпохально запечатлелась и в образе Валентины Степановны – в прошлом балерины, что завораживала и мелодичной речью, и сценичной выправкой, и летящей походкой, и добрым «подсказочным» сердцем. Среди библиотечных книг она умела быть не библиотекарем, а гостеприимной хозяйкой бала, жаловали на который все, любившие не только читать, но и рассказывать о прочитанном.
Мир «вечных образов» будто выстраивал генетический ореол координат, подобно маячку, «не позволявшему душе лениться». И, «чтоб воду в ступе не толочь», «душа трудилась и день, и ночь», не уставая впитывать знания, даже под одеялом, при свете карманного фонарика. В ночи он старался высвечивать целомудренность жизни, что исповедально сохраняется в книгах.
В «корабли мысли», как в Ноев Ковчег, и собирала нас на уроках русского языка и литературы Клара Фёдоровна Ганжа, элегантно входившая в класс, как на подиум. Даже школьная указка в её руках смычково «подыгрывала» усвояемости, когда в окружении репродукций именитых художников красивая и статная она читала наизусть, вдохновляя на любовь к русской речи.
Сокровенно-собирательное, русское слово дружило тогда с самобытным украинским. Поэтические тонкости его нам доверяла Ирина Константиновна Шкидченко – наш классный руководитель. «Кайдашева семья» Нечуя-Левицкого особо, будто пророчески, анализировалась ею. Возможно, уже в семидесятых она провидчески пыталась предотвратить национальную трагедию, когда братоубийственно способны «утонуть» теперь, подобно Кайдашу, даже в луже. Но, не вняли, и по-«ренегаткаутски» всё же пристроились к партиям, торгующим святым, - Родиной. Потому-то, подменно-подложно, и канула в Лету «русская» моя школа. Запретно теперь упоминание о ней в перечне историко-городских событий.
Прекрасным изыском-миражом осталось в достопримечательностях лишь классицистическое здание с лепниной да изразцами. История его бессердечно и конформистски зияет теперь брешью. А ведь в нём давным-давно я искушалась заочными экскурсиями по земному шару, заслушиваясь рассказами влюблённой в жизнь и путешествия Юлии Филипповны. Сверяя наши знания с гигантских размеров географической картой, контрольно, она раздавала и контурные, проверяя нас на орфографическую грамотность, попутно обучала которой и физик Надежда Эммануиловна Ищенко. Мне нравилось зачитываться даже экзаменационными билетами по её предмету, зазубривая формулы по физике. Будто иноязычными топиками, они отшлифовывали всё же родную речь, блистали которой мы и на карнавальных утренниках. На одном из них с закрытыми глазами я и срезала свою первую, искусно «заработанную» конфету. А на выпускных балах недосягаемо взрослых для меня тогда «шестидесятников» я заслушивалась эстрадными хитами, заворожённая красотой и стильностью, словно игрушечных, выпускниц в белых приталенных платьях. «Гвоздиковые» каблучки их туфель стучали по паркетному полу нашей школы в унисон, забавляя певучестью голосов, незамысловато выводивших: «Давно я тебя опоила колдовскою травой... Никуда не денешься, влюбишься и женишься, всё равно ты будешь мой…»
Мой Город! Ты и мне подарил Любимого, офицерски вышагивавшего твоей Аллеей Славы во имя мира. Со знанием немецкого и английского, припадая душой и к французскому, рука об руку мы мечтали мирно исколесить всю планету. Без виз и границ хотели восхвалять свободу, воспевая постулаты равенства и братства. Но, «просто, сел с тобой случайно я, просто ты чуть-чуть печальная…», Родина моя, счастливым островком-осколком дрейфует от которой только «Замок Радомысль», что в списках ЮНЕСКО. Где-то совсем рядом с ним, но уже в Хрониках Акаши воспоминание о «Вересне» - популярном в семидесятых, в стенах «русской» школы и далеко за их пределами, ВИА. Юные музыканты его состоялись завидными профессионалами, не уставая разъяснять влюблённой в них публике, что всё начиналось с «Сентября», по-украински - «Вересня». А перепеть русскоязычные менестрели могли тогда самого Александра Градского, вживую музицируя над философски значимым: «Мы руки матерей запомнили навечно! Их нежность и тепло сквозь годы пронесли! Во имя светлой надежды и веры святой, и вечной любви…»
И потому, «Повий, Витрэ, на Вкраину…», где «Ридна Маты моя…», что «рушнык вышиваный на щастя дала…»
