2018, 12, 13, 14 июля 2019 года
Давно мне хотелось написать об этом спектакле. Записывал отдельные мысли и впечатления на протяжении нескольких лет. Решил их собрать, структурировать, написать по возможности «объективный» и взвешенный текст. Однако перечитав написанное понял, что с задачей справился едва ли. Театр настолько живое и субъективное дело, что согласовать впечатления о конкретных артистах на базе сравнительного анализа их с самими собой в разные годы не удаётся. Пролистывая записи 2017–2018 годов порою с немалым удивлением обнаруживал, что впечатления эти достаточно сильно отличаются от того, как артист воспринимается, чувствуется в 2019 году.
Неожиданное для меня самого появление «исторически-театроведческой», если можно так выразиться, части получившегося текста, большой интерес к отдельно взятой постановке, сподвигнувший посвятить время ознакомлению с библиографией, затрагивающей историю создания и критические оценки «Сервилии» Римского-Корсакова по-видимому объясняется ВЫДАЮЩИМСЯ КАЧЕСТВОМ постановки оперы Римского-Корсакова в Московском государственном академическом Камерном музыкальном театре имени Бориса Александровича Покровского и большим удивлением от того, как могло так произойти, что замечательнейшее произведение гениального русского композитора оказалось забыто и в общем и целом, если называть вещи своими именами, оклеветано критикой. Внезапный, но сильный и долговременный интерес, вызванный спектаклем – лучший показатель качества и оперы и постановки.
Погрузившись в воспоминания современников и самого композитора, в оценки критиков и историков театра я попытался ответить себе на вопрос о том, в чём причина постигшей «Сервилию» несправедливости. Но был и другой важный мотив написания возникшего текста – желание отметить тот факт, что в России есть творческие коллективы и люди, способные создавать ПОСТАНОВКИ МИРОВОГО УРОВНЯ. Осознание всей трагичности текущего положения российского оперного искусства, достижения которого никак не популяризируются, а подчас просто замалчиваются на фоне масштабного наступления импортных постановок сомнительного качества и модных, но бездарных «культурных проектов» по сути исключительно направленных на освоение средств государственного бюджета, многократно усилилось после вынужденного знакомства с сотней постановок ведущих оперных театров мира. Месяцы самоизоляции во время пандемии коронавируса позволили наконец оценить реальные и мнимые (а последних разумеется намного больше) достижения мирового оперного искусства.
Знакомство с мировым оперным искусством утвердило в правильности многих впечатлений и оценок от увиденного на российских оперных подмостках. Знакомство с репертуаром нью-йоркской Метрополитен оперы, оперных театров Вены и Мюнхена, Дойче Опер ам Рейн, Глайндборнского оперного фестиваля и других известных оперных площадок показало насколько качественным и выдающимся классическим и при том новаторским (в силу постановок редко идущих и мало известных опер) репертуаром обладал Камерный музыкальный театр Бориса Александровича Покровского, афиша которого после присоединения к Большому театру и преобразования в Камерную сцену с настораживающей динамикой утрачивает с успехом шедшие десятилетиями спектакли как самого основателя Театра, так и продолжателей традиций режиссёрской школы Покровского. Одним из ярчайших примеров постановки-открытия МИРОВОГО уровня, спектакля, созданного в лучших традициях русского оперного театра, в канонах и по стандартам Покровского является постановка Камерным театром «Сервилии» Римского-Корсакова.
Единственная "римская" опера Римского-Корсакова
«Сервилия» – опера Николая Андреевича Римского-Корсакова на либретто композитора на основе одноимённой драмы Льва Мея. До «Сервилии» композитор написал на слова Мея несколько романсов и оперы «Псковитянка» и «Царская невеста». «Сервилия» посвящалась памяти Мея.
Премьера состоялась 1 октября 1902 года в Мариинском театре. Было показано всего семь представлений в Петербурге и несколько в театре Солодовникова в Москве в 1904 году. В 1944 году «Сервилию» исполнил оперный ансамбль ВТО. В 1949 оркестром Всесоюзного радио были записаны четыре фрагмента. В 1994 году опера была поставлена в Саратовском академическом театре оперы и балета. В 2006 году была записана ария Сервилии «Цветы мои…» в исполнении Рене Флеминг. Из приведённой хронологии видно, насколько непознанной и неизвестной широкой музыкальной общественности является самая загадочная опера Римского-Корсакова.
Приоткрыть завесу тайны, окружавшую единственную «римскую» оперу Римского-Корсакова, было суждено Московскому государственному академическому Камерному музыкальному театру имени Бориса Александровича Покровского, до присоединения к Большому театру славившемуся своей специализацией на постановке уникальных мало известных музыкальных шедевров. 15 апреля 2016 года к 85-летию Геннадия Николаевича Рождественского состоялась премьера спектакля. В том же году была осуществлена студийная запись оперы, которая к сожалению, в настоящий момент недоступна, так как тиражирования по-видимому не произошло.
Сюжет
Действие оперы происходит в 67 году нашей эры в Риме времён императора Нерона. Сюжет разворачивается вокруг судьбы Сервилии – дочери оппозиционного сенатора Сорана. В Сервилию влюблён бывший раб её отца германец Эгнатий, в результате интриг которого Сорана и его друга сенатора Тразею накануне свадьбы Сервилии с сыном Тразеи народным трибуном Валерием обвиняют в государственной измене и арестовывают. Эгнатий предлагает Сервилии стать его женой в обмен на освобождение сенаторов. Сервилию спасает рабыня-христианка колдуньи Локусты Неволея.
Суд приговаривает Тразею и Сорана к вечному изгнанию, а Сервилию отдаёт на поруки Эгнатию. В последний момент Валерий накладывает на это решение вето, но паре не суждено быть в месте: Сервилия стала христианкой, прощает Эгнатия и умирает, завещая врагам простить друг друга. Потрясённые Валерий и Эгнатий славят единого Бога.
Трудности сюжета
Сюжет оперы Римского-Корсакова сегодня многим непонятен. Сюжет сложный, поскольку и общество стало светским, и с образованием и культурным уровнем массового зрителя в целом положение складывается не очень вдохновляющее. Стоики, христиане, религиозные культы античности, Мессалина и Нерон, оккультизм и мистика, история Римской империи и раннего христианства – сложнейшие темы, мощнейший пласт культуры, истории религии, философии и политики. Не каждому современному зрителю эти сюжеты близки, тем более на фоне формально трагической концовки. Я приглашал разных людей на «Сервилию» и очень рад, что по большей части мне «везло на людей», то есть им нравилась эта постановка, многим не просто нравилась, а очень нравилась, но были и другие обывательские оценки:
«Это оказывается про политику».
«Первое действие совсем какое-то непонятное. Да, музыка отличная, но сюжет какой-то совсем неправильный. И конец не воодушевляющий».
На такие оценки я даже не возражал. Как быстро и толково рассказать людям историю развития христианства? А самое главное, и наиболее сложное, как дать почувствовать мистику жизни? Как объяснить нематериальный фактор истории и мотивов человеческих поступков? Как дать понять, что смерть Сервилии и её всепрощение, явное указание в опере на обращение Валерия и Эгнатия – это триумф, победа? Психология общества потребления где ценно только то, что можно использовать «здесь» и «сейчас», а того, что было, или будет как будто и нет, не говоря уже о душе и представлениях о моральном долге, торжестве Идеи и Этики, не способствует пониманию мотивации первых христиан и заложенной в опере Римского-Корсакова идеи торжества новой веры, её духа и морали. С религиозной точки зрения, по заложенному в оперу смыслу, история Сервилии – история победы не только веры и убеждённости в правоте этических принципов христианства, но и победа личности, Сервилии. Победа моральная, неосязаемая, а потому не очень понятная людям, придерживающимся земного, «предметно-конкретно-осязаемого» взгляда на жизнь. Однако всё это нисколько не умаляет гениальности постановки Камерного театра и величия сюжета оперы Римского-Корсакова.
Нелёгкая судьба «Сервилии»
Римский-Корсаков был членом «Могучей кучки» – творческого содружества русских композиторов, видевших своей целью воплощение русского национального самосознания и традиций в музыке. Члены кружка обращались в своих произведениях к народным и историческим темам из русской жизни. Противоречием сюжета «Сервилии» этим идейно-эстетическим принципам и идеологическим установкам и объяснялось во многом прохладное отношение современников: коллег по композиторскому цеху, критиков и публики к великолепной опере Римского-Корсакова в момент её появления на свет. Яркий представитель русской музыкальной школы вдруг обратился к иностранному античному сюжету. Признанный «композитор-сказочник», автор «Садко», «Сказки о царе Салтане», «Ночи перед Рождеством», «Снегурочки», «Золотого петушка»… исторических «Псковитянки», «Царской невесты»… и вдруг… «Сервилия» с сенаторами, стоиками, трибунами, вакханками… Нероном… Среди опер композитора «Сервилия» оказалась на положении неоценённой, непонятой Золушки, гонимой как первые христиане, оклеветанной критиками как её трепетная, ранимая и в то же время отважная героиня. В советские же времена опера о торжестве христианской идеи и вовсе стала не ко двору.
Заветная «Сервилия»
В «Сервилии» композитор обрёл стилевую свободу, античными сюжетами интересовался давно, высоко ценил роман Генрика Сенкевича «Quo Vadis» и «Отверженного» Мережковского (об императоре Юлиане Отступнике). В 1896 году доверенное лицо, музыкальный критик, биограф, исследователь и пропагандист творчества Римского-Корсакова Василий Васильевич Ястребцев записал слова композитора: «Думаю в будущем начать искать утешение в чтении романов из древнего мира».
Сочинение «Сервилии» композитор по началу скрывал даже от самых близких людей, чувствовал, что многие соратники по Могучей кучке не поймут его оперы, в мае 1902 года просил музыкального критика Григория Николаевича Тимофеева не показывать «Сервилию» Балакиреву и его ближайшим друзьям. В автобиографии композитор вспоминал: «Я никому не говорил о своём решении писать «Сервилию» и, взяв меевскую драму, сам разработал либретто своей оперы. Переделывать и дополнять пришлось немного, и со второй половины сезона 1899/1900 годов начали приходить в голову и музыкальные мысли». Опера писалась преимущественно в Швейцарии. Материал для мощного заключительного многоголосого «Credo» был заимствован из заключительного «аминь» второй редакции «Псковитянки», показавшегося композитору неуместной в последней.
Ансамбль пирующих римлян, декламация сенатора Монтана и пляска менад, как народно-бытовые элементы были строго выдержаны в греческих ладах.
Римский-Корсаков признавался, что считает арию Сервилии «Цветы мои…» лучшей своей арией, а всю партию героини оценивал как вполне удачно написанную. И не раз касался в разговорах причин постигшего оперу неуспеха. По его мнению, музыкальный издатель Митрофан Петрович Беляев и критик Владимир Васильевич Стасов – лидеры влиятельных музыкально-эстетических кружков, равно как и их последователи не поняли его музыки. Так, например, Стасову в «Сервилии» больше всего понравилось появление призрака.
В «Летописи моей музыкальной жизни» Римский-Корсаков оценивал уход «Сервилии» со сцены как незаслуженный, хотя и признавал, что опера «далеко не наполнила театра». Композитора бурно приветствовали и вызывали на поклоны, но это была день уважения лично ему, овации «по совокупности заслуг», а не признание достоинств конкретной оперы: «венки и вызовы автора ещё ничего не определяют», констатировал Римский-Корсаков.
Вечер после последнего исполнения в Мариинском театре Римский-Корсаков назвал похоронами «Сервилии». В письме к Н.И. Забеле-Врубель 2 декабря 1902 года композитор писал: «Я никогда не испытывал такого неприятного зрелища: публика не поинтересовалась. Публика поверила авторитету бездарных писак и с недоверием отнеслась к моему имени. Если театральная дирекция сделает такую глупость, и даст ещё раз «Сервилию», то я на представление, конечно, не пойду. Вообще, я думаю прекратить совать свою особу в публику на своих операх, а стану интересоваться только репетициями» [Гозенпуд, с. 253].
2 ноября 1904 года «Сервилия» была поставлена на сцене театра Солодовникова в Москве. Дирижировал Николай Кочетов. Здесь опера была принята критикой и публикой более благожелательно. О московской премьере композитор писал: «Оркестр был разучен добросовестно, темпы были верные и музыка моя была понята дирижёром как следует. Исполнители были недостаточно хороши, равно и хор, но это не его вина. Прошла же опера довольно сносно». С.Н. Дурылин вспоминал, что композитора шумно принимали на первом представлении, но опера прошла не более 5-6 раз.
По страницам истории (из воспоминаний В.В. Ястребцева о Римском-Корсакове)
Первое представление оперы «Сервилия» состоялось во вторник 1 октября 1902 года. Партию Сервилии исполняла Ефросиния Куза. Критика благосклонно отнеслась к её прочтению образа. Однако уже после генеральной репетиции В.В. Ястребцев отметил, что «исполнение этой оперы далеко не продуманное – серенькое», хотя декорации красивы.
В.В. Ястребцев, автор монументальных двухтомных воспоминаний о Римском-Корсакове, посмотревший все семь премьерных спектаклей и генеральную репетицию, писал о первом спектакле: «Театр был полон. … Приём оперы был горячий. Автора вызывали очень дружно, и Римский-Корсаков выходил раскланиваться публике 14 раз (после I акта 2 раза, после II – 1 раз, после III акта – 2 раза, после IV – 3 раза и после V – 6 раз). … Сценическая постановка О.О. Палечека, дирижировал Феликс Блуменфельд. Лично для меня многое в его передаче подлежало критике, что же касается Римского-Корсакова, то он был вполне удовлетворён его дирижированием».
На ужине в доме композитора после премьеры обсуждали стычку В.В. Ястребцева с одной из зрительниц, которая «глубоко негодовала на то, что Римский-Корсаков написал итальянскую оперу». «Говорили о нелепой выходке Кузы на генеральной репетиции. Дело в том, что её очень интересовал вопрос, будет ли у неё настоящая прялка (в III действии)? Когда же Николай Андреевич заявил, что он решительно ничего об этом не знает и что это дело режиссёра, Куза вспылила и обозвала Римского-Корсакова «тряпкой». «Зато сегодня, – шутя сказал Николай Андреевич, – она ни с того ни с сего взяла да и облобызала меня».
Оказалось, что и супруге композитора Надежде Николаевне «Сервилия» не очень нравилась. Сам же композитор был очень доволен: «Поднимая бокал шампанского, Римский-Корсаков от души благодарил Феликса Михайловича за его дирижирование. «Я так именно и хотел, – сказал он, – чтобы исполнение оперы не отличалось казёнщиной… Глазунов острил, что Николай Андреевич наконец-то оправдал свою фамилию, написав оперу из римской жизни».
Общий тон театральной критики оказался далеко несочувственным. Несмотря на это, и второе, и третье представления, состоявшиеся 7 и 30 октября, публикой были приняты хорошо: «вызовы артистов начались с I акта и продолжались в течение всего вечера». Критики отмечали что «Тартаков в роли Эгнатия – великолепен, зато в исполнении Папаян Сервилия много потеряла, не было ни капли поэзии в её передаче».
Чтобы не выходить на поклоны в дни абонементных представлений «Сервилии» Римский-Корсаков пустил слух, что уехал в Москву.
Вызвала вопросы манера дирижирования. После четвёртого спектакля 10 ноября поклонники творчества композитора говорили о темпах в «Сервилии» – безвкусном ускорении во вступлении к арии Сервилии из III акта или же темпе вальса в заключительных звуках IV действия, и вообще неуместных ускорениях в моментах религиозного характера, как будто Феликс Блуменфельд боится, как бы кто-либо не подумал, что и он вслед за Сервилией – поверил!»
В пятый раз «Сервилия» была дана 14 ноября: «Опере предшествовало «Боже, царя храни», исполненное «римскими гражданами» на знаменитом «Форум Романум». Состав артистов был неважный. … Скучно как-то прошла и вся опера, хуже предшествующих разов. К тому же лучшие моменты «Сервилии» по-прежнему торопливо и бессмысленно дирижировались Феликсом Блуменфельдом. Сегодня публика была очень сдержанна и холодна».
Шестое представление 21 ноября было принято средне: «Артистов вызывали после каждого акта и раз 5 – по окончании спектакля. Что же касается Кузы (Сервилия), то она получила корзину цветов».
Седьмое и последнее представление «Сервилии» состоялось в пятницу, 29 ноября: «Театр был наполовину пустой (дирекция и «критика» достигли своего!). Ершов был нетвёрд, Смирнов – как-то невыразителен, Григорович и Алчевский – очень плохи, а Слатина с Полозовой временами подвирали. Сегодня Папаян была несколько лучше обыкновенного, и даже публика настойчиво требовала повторения её арии («Цветы мои»), но ария почему-то повторена не была.
И вот, несмотря на то что в театре было страшно мало публики, артистов вызывали по 3 и 4 раза после каждого действия (всего 17 раз). И автор выходил раскланиваться 6 раз (после III действия – 2 раза, после IV – 2 раза и по окончании оперы – 2 раза)».
Седьмое представление оперы было последним в Петербурге. В знак протеста против холодного приёма публики и прессы поклонники композитора преподнесли Римскому-Корсакову венок.
На следующий день композитор прислал В.В. Ястребцеву письмо:
«Дорогой Василий Васильевич! Благодарю Вас за венок, украсивший вчерашнюю торичеллиеву пустоту Мариинского театра. Автор, кажется, имеет право объявить в «Новом времени» с чёрной каймой: «С душевным прискорбием извещаю почтеннейшую публику о смерти любезной оперы своей «Сервилии». По крайней мере, со стороны дирекции будет до последней степени глупо, если она даст «Сервилию» ещё раз. Глупо будет также, если она все-таки вздумает её дать в Москве, Ваш Н. Р.-Корсаков».
Постановка «Сервилии» вызвала целый ряд статей и заметок, появившихся в разных газетах Петербурга. Основной мыслью всех отзывов о новой опере Римского-Корсакова было то, что композитор выбрал чуждый для себя сюжет и пошёл по ложному пути.
Сатирические стихи о «Сервилии» появились в газете «Петербургский листок».
Автор «Нового времени» упрекал Льва Мея и вместе с ним Римского-Корсакова в том, что оба обратились к чуждому им классическому миру и этим объяснял творческую неудачу композитора.
В планах Дирекции императорских театров была постановка в Большом театре с петербургскими декорациями, но ввиду неуспеха оперы в столице от этого решения отказались.
Шедевр, непонятый современниками
Дошедшие до нас факты и свидетельства современников говорят о том, что неуспеху «Сервилии» способствовал целый ряд самых разнообразных причин, среди которых многочисленные замены артистов и не самые сильные актёрские составы, неоднозначная работа дирижёра по-видимому искажавшего исходную гармонию произведения, но самое главное – сформировавшиеся в отношении Римского-Корсакова клише и порождаемые ими ожидания критики и публики, а также имевшая место идеологизация искусства и растаскивание его на кружки и направления, в результате которых художественные произведения рассматривались через призму патриотической, морально-нравственной и разнообразных других видов «уместности» и «полезности».
В биографии композитора, принадлежащей перу Иосифа Кунина приведена оценка Стасова, писавшего в 1901 году в письме брату: «Нынешние сочинения Римлянина уже мало представляют интереса. Много пишет, и насильно!» Критики, выступавшие за утверждение искусства, направленного на укрепление и развитие национального самосознания и патриотизма считали, что композитор перестал быть самим собой, совершил творческое самоубийство [Полевая]. Римского-Корсакова обвиняли в подражании итальянцам. Эти оценки были унаследованы и советским музыковедением. В качестве «менее значительной» оперы «Сервилия» упоминалась в Малой советской энциклопедии 1936–1947 годов издания. Из следующих редакций уничижительную характеристику изъяли.
«Композитор вступил на совершенно ложный путь «романизации» своего творчества и, несмотря на мастерство своё, не сумел скрыть недостатка воображения», описывал оперу Игорь Глебов (псевдоним композитора Бориса Асафьева при написании музыковедческих и критических работ) в 1922 году. При этом, критик, как ни странно, назвал «Сервилию» одной из многих несправедливо забытых опер.
Разделяя мнение многих современников композитора, советский критик А.А. Гозенпуд в работе «Русский оперный театр на рубеже XIX – XX веков и Шаляпин» назвал «Сервилию» самой слабой из пьес Мея, сюжет драмы которого в среде Могучей кучки высмеивался с середины XIX века. Критик объяснял неудачу «невыразительностью сюжета». И в обоснование этого тезиса воспользовался честностью композитора, описавшего в автобиографии «псковитянское» происхождение торжественного завершения «Сервилии»: «То, что композитор перенёс в «Сервилию» хор из 2-й редакции «Псковитянки», свидетельствует об условности «римского» колорита».
Биограф композитора А.А. Соловцов писал: «Сервилией» Римский-Корсаков завершил цикл опер по драмам Мея. Но в «Псковитянке» и в «Царской невесте» он имел благодарный драматургический материал. «Сервилия» же, слабейшая из меевских пьес, не привлёкшая внимания ни одного драматического театра, такого материала композитору не дала. … Фабула пьесы Мея явно недодумана. Даже весьма упрощённая Римским-Корсаковым … она осталась запутанной, перегруженной интригами и эпизодами, неоправданными развитием сюжета. В то же время фабула оперы, как и пьеса Мея, страдает драматургической вялостью; ход событий плохо и нечётко мотивирован; борьба христианства с язычеством показана крайне неотчётливо и связана с основной сюжетной линией совершенно искусственно. Слушателям остаётся неясным и историческое значение борьбы стоиков против главы преторианцев Тигеллина. Действующие лица большей частью нежизненны; исключение – лишь Сервилия и отчасти Эгнатий».
Самое неприятное, что эти тени прошлого, навешанные ярлыки «слабой» оперы до сих пор преследуют «Сервилию» в ряде уже современных диссертаций по искусствоведению, в которых встречаются перепевы поверхностных критических отзывов вековой давности и вторящих им оценок советских музыковедов. Правда после исторического прорыва, который совершён коллективом Камерного театра появляется уверенность в том, что правда всё-таки восторжествует и корпус музыковедческих исследований, посвящённых оперному наследию Римского-Корсакова пополнится более справедливыми и обоснованными оценками места «Сервилии» в творчестве композитора.
Торжество «Сервилии»
Обвинения «Сервилии» в слабости сюжета выглядят особенно несостоятельными ввиду того, что в опере как сложном синтетическом искусстве сюжет часто совершенно отходит на второй план. «Недостатки» сюжета восполняются силой музыкальных достоинств произведения, талантами художников, режиссёра и вокалистов. Примеров «странностей», «слабостей», «логических неувязок», «непоследовательностей» оперных сюжетов можно привести много, однако это не обесценивает степень их художественной ценности. Успех оперы, талант композитора, производимое постановкой впечатление определяются массой факторов и сюжет – не главный из них. «Неоправданное развитие сюжета» в операх встречается сплошь и рядом. В «драматической вялости» также можно обвинить немало авторов и их произведений. Вспомним хотя бы сюжеты многих опер-сериа.
Нельзя утверждать, что музыка теряет выразительность из-за якобы слабого сюжета. «Плащ» Пуччини? «Кармен» Бизе? Действительно ли там «сильные» сюжеты? А обескураживающая логика «Волшебной Флейты» Шиканедера-Моцарта? Нет, сказать, что опера гениального мастера «слаба» на основании легковесного аргумента о мнимой слабости либретто – нонсенс. Много великих, талантливых, очаровательных опер созданы на вполне себе «слабый» сюжет.
Что касается непонятности для аудитории смысла происходящего, то это вина не композитора и драматурга-автора пьесы, а в значительной степени результат сложности исторической эпохи, о которой идёт речь в опере, и неподготовленности, в том числе низкого уровня исторической осведомлённости и культурного кругозора зрителей.
«Сервилия» имеет мощный социально-исторический, социально-политический, культурологический подтекст. Эта опера на СЛОЖНЫЙ сюжет, для понимания которого нужен с одной стороны определённый кругозор, но и по-видимому соответствующее «непотребительское», в определённой мере идеалистическое мировоззрение. По части же исторической сложности вхождения современного неподготовленного зрителя в сюжет «Сервилии» вспоминается постановка Камерного театра оперы Калеви Ахо «Фрида и Диего» – архисложный материал для людей, имеющих смутное представление о трагических перипетиях истории ХХ века и идейно-политической борьбы в мире накануне Второй мировой войны.
Размышляя о «Сервилии» важно указать на художественный и музыкальный уровень оперы, эстетический потенциал этого произведения и его нравственную, этическую направленность. По всем этим аспектам «Сервилия» является достойнейшим, замечательным произведением искусства. А постановка Камерного Театра достойна навечно войти в золотой фонд репертуара как Камерной сцены Большого театра, так и мирового оперного искусства.
Времена меняются и справедливость иногда торжествует, запоздало, но приходит признание. В 2008 году, в год столетия со дня смерти Римского-Корсакова многое для популяризации композитора было сделано Валерием Гергиевым. Примечательно, что в это время многолетний художественный руководитель и директор Мариинского театра вспомнил о забытых операх Римского-Корсакова: «Есть сочинения, написанные для сцены, но редко исполняемые в театре. Например, некоторые оперы Римского-Корсакова. За все годы, что я живу в таком музыкальном городе как наш, у меня не было возможности прослушать хоть что-нибудь из его «Млады» или «Сервилии». И таких примеров много. Необходимо восполнить эти пробелы. Вспомним, что во времена Чайковского и Римского-Корсакова путь их опер на сцену был гораздо короче, чем сейчас» [Гергиев]. Геннадий Рождественский и Ольга Иванова с коллективом Камерного театра заполнили этот пробел.
Российский музыковед, автор ряда биографий композиторов из серии «Жизнь замечательных людей», Лариса Кириллина на страницах журнала «Музыкальная жизнь» совершенно справедливо отметила постановку Камерного театра как редкий и драгоценный подарок театральной общественности и аргументированно указала на неосновательность суждений об опере, которую никто не видел в театре: «Как бы ни относиться к «Сервилии», без неё картина творчества Римского-Корсакова … остаётся неполной. А судить о достоинствах и недостатках оперы только по партитуре, читаемой глазами, или по клавиру, исполняемому на фортепиано, можно лишь с большими оговорками. Опера – это живое звучание инструментов и голосов, это театр, зрелище, характеры, страсти, нюансы смыслов, передаваемые не только самой музыкой, но и светом, костюмами, движениями, взглядами, атмосферой, царящей в зале. Камерный театр находится сейчас в поре своего зрелого расцвета, и кажется совершенно естественным, что «Сервилия» воскресла к новой жизни именно на этой сцене, где не боятся экспериментировать и в то же время не гонятся за поверхностным успехом» [Кириллина, с. 18–21]. Золотые слова, под каждым из которых можно подписаться.
Либретто и музыкальный материал – только заявка на успех. Этот материал нуждается в расшифровке, правильном представлении зрителям режиссёром. В этом и состоит суть работы постановщика. Однако если постановщик и артисты не в состоянии раскрыть произведение, доступно, понятно и аутентично замыслам талантливого автора-композитора, то виноват в этом не создатель произведения. В этой связи обличения критиков кажутся легковесными. А краткий исторический и библиографический экскурс в непростую судьбу «Сервилии» заставляет выразить особое восхищение коллективом Камерного театра, оказавшимся способным создать такую великолепную постановку. Постановка Камерного театра отвечает мнению Римского-Корсакова о сути работы режиссёров-постановщиков и артистов: «Исполнитель может и должен передавать по-своему только то, что не может быть обозначено самим композитором» [Ястребцев, т. 2, с. 265].
Удивляет почему критики бывают глухи к оценкам самих признанных авторов-классиков, кому как не им лучше знать истинную ценность своих произведений? Тем более, известно, как часто оперные шедевры оказывались в состоянии оценить потомки, а не современники, остававшиеся к ним совершенно равнодушными. Для каждого художника, каждого творца страшно опередить своё время, сгореть в пламени своего таланта, чтобы осветить путь другим. Мастера уровня Бетховена, Генделя, Берлиоза отлично понимали, сердцем чувствовали потенциал своих неоценённых публикой и современниками шедевров, которые потом, часто уже после смерти авторов начинали наконец жить собственной полной жизнью.
Показательно в этой связи, что именно на сцене Московского государственного академического Камерного музыкального театра имени Бориса Александровича Покровского столетие спустя состоялось триумфальное возвращение гениальной «Сервилии» в культурную жизнь России и всего мира. Камерный театр всегда был знаменит постановками мало известных и редко идущих опер. И столетие спустя многострадальная, оклевётанная, непонятая и непринятая, недооценённая, разделившая судьбу своей героини «Сервилия» вернулась на сцену. Справедливость была восстановлена.
Самое интересное в истории «Сервилии» заключается в том, что ария «Цветы мои…» была известна ценителям и специалистам и казалось бы могла сподвигнуть на более внимательное отношение – если не могли писать в идеологизированной обстановке ограниченной художественной жизни Советского Союза объективно, то хотя бы могли не вешать ярлыков – и то было бы хорошо. В данном случае опера оказалась заложницей исторических обстоятельств. Ей не повезло при первой постановке, а затем наступил длительный период не предполагавший какого-либо интереса к античным, тем более христианским сюжетам.
Проблема популяризация достижений российской культуры
В условиях наблюдающегося дефицита склонности к вдумчивой, кропотливой и качественной работе, на фоне вала современной халтуры, появление постановки «Сервилии» Камерного театра – важнейшее событие. Тем более, если учесть насколько слабо и неэффективно сегодня занимаются популяризацией российской культуры профильные ведомства и институты.
Такое же печальное положение, судя по всему, складывается сегодня и в современном российском музыковедении. Давно хочу купить биографию Римского-Корсакова. Однако современных изданий не попадается, даже переизданий. Приходится довольствоваться электронными вариантами отсканированных «Опыта характеристики» композитора 1922 года Игоря Глебова, биографией Иосифа Кунина, вышедшей в серии ЖЗЛ в 1964 году, работой «Римский-Корсаков в Петербурге» Марины Полевой 1989 года. Много лет не переиздаётся биография композитора, написанная А.А. Соловцовым.
В 2004 году Санкт-Петербургской консерваторией издана переписка композитора с В.В. Ястребцевым и В.И. Бельским. В 2008 году к столетию смерти композитора Санкт-Петербургским издательством «Композитор» был издан том семейной переписки при участии музея театрального и музыкального искусства. Активно переиздаются учебники композитора, но с 2004 года не переиздавалась автобиография «Летопись моей музыкальной жизни». Не переиздаются документы – «Статьи о Римском-Корсакове» В.В. Стасова, выходившие в 1953 году в серии «Русская классическая музыкальная критика», два фундаментальных тома воспоминаний В.В. Ястребцева 1959–1960 годов. Но это скорее литература для специалистов. А вот популярные биографии классиков российской культуры должны быть всегда доступны. Симптоматично и прискорбно, что нет ни одной современной биографии композитора. Равно как не снимаются фильмы о великих деятелях культуры. Говоря о Римском-Корсакове можно указать только на одноимённый фильм 1952 года, создававшийся по инициативе советского правительства и И.В. Сталина, считавших важным расширение знаний общества о достижениях отечественной культуры.
Стране необходима популярная биография Римского-Корсакова. Странно, что к столетию со дня смерти композитора эта работа не была сделана.
Субъективный взгляд
«Сервилию» Камерного театра я смотрел 8, а может и большее количество раз. Почему может быть? Потому, что сохранилось 8 программок, но иногда они пропадают или по упущению не покупаются.
Каждый раз, находясь в зале Камерного театра во время этой постановки ловлю себя на мысли о том, что попал в сказку, мечту, детство… Почему детство? Потому, что о воплощении в жизнь таких несбыточных фантазий как этот замечательный спектакль, люди обычно думают в детстве. Воплощают же эти фантазии в жизнь только талантливые, упорные и не обойдённые счастливой судьбой творческие люди. В данном случае такие люди – режиссёр-постановщик Ольга Иванова, художник-постановщик Виктор Герасименко и ещё много других талантливых людей, создававших эту изумительную постановку.
Борис Александрович Покровский любил вспоминать о том, как в детстве мечтал быть водителем трамвая и отлынивая от музыкальных занятий просиживал часами за пианино, представляя, что на самом деле управляет трамваем. Впоследствии он сравнивал работу режиссёра с обязанностями водителя трамвая. Только у режиссёра вместо рельсов – замысел композитора, заложенные создателем партитуры образы, которые режиссёр обязан расшифровать, понять и показать зрителю… У Покровского в детстве были мечты о трамвае. А у меня – об античном Риме, однако связаны они были с Московским метро. В первый класс меня возили далеко от дома, ехать было скучно, а московское метро очень красиво и разглядывая станции я не мог не населять их обитателями. Особенно меня вдохновляли «Смоленская» и «Арбатская». Мне казалось, что именно в подобных декорациях должны были обитать люди античности в ниспадающих тогах и роскошных шёлковых одеяниях. Я наполнял этими воображаемыми римлянами залы, думал о том, возможно ли было пустить по туннелям запряжённые лошадьми повозки, представлял отблеск факелов на мраморных стенах, думал о том, какие красивые столы и пиры можно было бы устраивать в таких декорациях, представлял, что подходящие чашеобразные плафоны могли бы использоваться как вазы для фруктов, с которых эффектно свисали бы гроздья винограда… Кто знает какие мечты бывают у людей в детстве? И мечты ли это? Скорее порождение фантазии и воображения… Мы взрослеем и большинство забывает о том, что когда-то интересовало, будило чувства… Взрослый мир не располагает к откровенностям, да и к творчеству благоволит далеко не всегда. Но есть в мире счастливые люди, которым удалось воплощать воображаемые образы в жизнь. Это люди искусства. Художники, музыканты, режиссёры… Постановка «Сервилии» Камерного театра для меня является таким символом воплощения мечты, практической реализации игры талантливого воображения – композитора, художников и режиссёра.
Находясь в зале во время этого спектакля мне кажется, что я погружаюсь в прекрасную реализованную мечту очень талантливых людей, проникаю в их внутренний мир. А поскольку в моём детском воображении когда-то очень большое место занимал древний Рим, то постановка «Сервилии» Камерного театра становится для меня чем-то ещё более дорогим и родным, напоминает мне отголоски античных картин моего собственного детского воображения.
Четыре Сервилии
Образ Сервилии – воздушный, лёгкий, воодушевляющий, нежный, лирический и трагический. В моём сознании живут две Сервилии, каждая уникальна и дорога мне вне контекста существования другой, потому, что каждая создаёт свой собственный уникальный талантливый мир. Татьяна Федотова и Наталья Риттер! Мне кажется, что я никогда даже не пытался сравнивать этих актрис в роли Сервилии, настолько разные и очень сильные получаются у них образы. Я обожаю оба! И жду! Вспоминаю! Мечтаю! Анализировать не могу! Потому, что видел, как по-разному раскрывались отдельные сцены. И в этом живой театр! Отсутствие штампа! Две замечательные актрисы, две любимицы публики, разные и великолепные, каждая из которых по-своему обогащает образ Сервилии. В этом спектакле мне каждый раз хочется видеть обеих, поскольку идущие один за другим спектакли с этими актрисами обретают новую глубину обобщённого восприятия оперы Римского-Корсакова, заставляют её сверкать новыми гранями. Обобщённое впечатление от спектакля становится объёмнее и сильнее. Это очень странное восприятие, похожее чувство у меня возникает при просмотре «Цезаря и Клеопатры» Генделя в постановке Камерного театра по отношению к трактовкам образа Птолемея, воплощаемого Германом Юкавским и Кириллом Филиным. Прочтения характера очень разные, но при последовательном просмотре обогащают восприятие самой оперы Генделя. Такой эффект сравнительного консолидированного восприятия возникает у меня достаточно редко, но присутствует, хотя по-видимому крайне субъективен и предполагает наличие большой любви к постановкам и артистам, поскольку требует готовности и желания смотреть один и тот же спектакль в разных составах много раз. Многим сегодня такой подход покажется странным, но его разделял Константин Сергеевич Станиславский и, конечно, он возможен только по отношению к действительно качественным постановкам.
В какой-то момент мне казалось, что Татьяна Федотова воплощает образ Сервилии осознанно торжествующей. Что у Наталии Риттер Сервилия более интуитивная, нежная, поддающаяся потоку событий! А у Татьяны Федотовой присутствует осмысленная целеустремлённость, про себя я назвал её Сервилию «торжествующей христианкой». Так было во время представлений сезонов прошлых лет. Но теперь я понимаю, что формализовать впечатления сложно. И чем талантливее артист, тем, более разнообразным может представать он в одном и том же образе. Для себя я примерно определил одно из ключевых отличий – сцену в которой Сервилия говорит Валерию:
Я слыхала,
что для разумной воли человека
нет в мире невозможного.
Татьяна Федотова произносит эти слава очень осмысленно, как будто давно их продумала, будто у неё уже есть своя внутренняя, сложившаяся система этических оценок, своя идеологическая, ценностно-рациональная система взглядов, мировоззрение. Я очень верю ей в этот момент.
Музыкальная тема первого выхода Сервилии на сцену – свежий ветерок, порыв счастья, добра, дуновение лёгкости – такой предстаёт перед действующими лицами оперы и зрителями Сервилия. Даже у зловредного провокатора и смутьяна Авидия Гиспо захватывает дыхание от этого видения и он на миг забывает о своих кознях. Татьяна Федотова и Наталья Риттер великолепно вживаются в этот музыкальный порыв.
Много замечательных актрис в Камерном театре. Пишу о двух Сервилиях, которых люблю, вспоминаю и по которым скучаю. Помню отдельные фрагменты игры Татьяны Федотовой и Натальи Риттер. Помню, как на одном из спектаклей во время объяснения Сервилии Татьяны Федотовой с отцом загадочный, символизирующий сердце (?) минерал на ладонях актрисы, вдруг разлетелся в мелкую крошку – так сильно выразился протест Сервилии против брака с Тразеей. Помню первый и второй выход Натальи Риттер в роли Сервилии. Первое выступление запомнилось особенно – великолепный проникновеннейший вокал, тончайшая актёрская игра и при этом сильнейшая дрожь – казалось, что мы в зале физически чувствуем это, переживаем за неё, верим, любим, но тоже боимся этого неизведанного чувства вхождения в новую великую роль.
Тихая, вкрадчивая нюансировка звука Татьяны Федотовой каждый раз заставляет меня задумываться о том, как же солистке это удаётся. Создаётся впечатление, что артистка поёт тихонько, нежно-нежно, но всё хорошо слышно. Это громко? Как на самом деле звучит этот неуловимый голос? Ума не приложу! Не знаю! Но звучит нежно, вкрадчиво. Проникновенное нежнейшее пение, от звуков которого просыпается желание спрятать солистку как удивительный цветок от любого постороннего дуновения, поместить в райский сад как хрупкую птицу. Не веришь, что это человек, не понимаешь как такое возможно. И это только голос, но ведь ещё есть артистизм, драматический талант.
В летних спектаклях 2018 года партию Сервилии, кроме Татьяны Федотовой и Наталии Риттер исполняла также Татьяна Конинская. Тогда у меня сложилось такое впечатление:
«Сервилия Татьяны Федотовой потрясающа, однако она так сильна как личность, что не веришь в земную смерть её героини. Она слишком хорошо сохраняет в себе выдержку, какой-то внутренний изначально данный стоицизм, героическое начало непобедимых и несгибаемых ранних христиан. И по-видимому такое прочтение образа очень верно – может быть он и должен быть таким триумфом идеи, победой веры, «смертию смерть поправ» – известные слова Пасхального тропаря, когда смерть не воспринимается как смерть. Конец «Сервилии» многослоен. Логика современной жизни говорит о смерти, но музыка и смысл либретто повествуют о торжестве духа. И Татьяна Федотова прекрасно воплощает эту Идею. Татьяна Конинская предстаёт иной Сервилией. Более земной и женственной, более человечной и в логику земной смерти её героини веришь больше. Татьяна Федотова гениально синтезировала два смысловых слоя оперы – земной жизни и идеального образа христианской сверх-идеи. В её исполнении доминирует идеальное героическое начало. И в то же время, каждый спектакль – отдельная маленькая жизнь и впечатления от каждого просмотра получаются разные, разная энергетика зала, разное настроение артиста, как результат – разные коннотации, нюансы настроения и восприятия. У Татьяны Конинской, как кажется, переживание образа больше акцентировано на земном пути и страданиях героини».
Ни от Татьяны Федотовой, ни от Наталии Риттер я не могу отвести глаз, боясь пропустить каждый жест, каждый полутон. Вспомнил в этой связи историю из биографии Константина Сергеевича Станиславского, который в детстве не выдержал и подбежал на поклонах к любимой артистке – наезднице цирка Эльвире, чтобы поцеловать край её платья.
Анонс Большого театра обещал показать нам Сервилию в исполнении Екатерины Ферзбы. Есть такие роли, в которых интересно увидеть и услышать многих любимых артистов: Ирину Курманову, Олесю Старухину, Александру Наношкину (как бы мне хотелось увидеть другой, когда-то ставившийся спектакль Камерного театра на античную тему, тоже, как и «Сервилия», эпохи императора Нерона – «Коронацию Поппеи» Монтеверди с её участием), других актрис. Какие грани мира Сервилии открыли бы нам они? И такие вопросы тоже приходят в голову. Равно как и воспоминания о Сервилии Татьяны Конинской. А спектаклей так мало – всего три! Ждёшь Екатерину Ферзбу с трепетом, интересом, но и с какой-то тревогой, ведь не видел её в этой роли, вспоминаешь её восхитительную Церлину, чарующую Клеопатру, лукавую Фиориллу, гениальную лисичку-плутовку, которую я не видел, но почему-то в воображении живо представляю, даже как будто видел и уверен, что она гениальная, но как сложится образ Сервилии? Интересно увидеть, но при этом фоном, в мозгу, в сердце, подсознании, стучит вопрос, желание, мечта увидеть Наталью Риттер. Почему всего три дня? И вот третий день – и Наталья Риттер! За три дня – две счастливых встречи с Богинями пантеона великолепных, удивительных актрис Камерного музыкального театра имени Бориса Александровича Покровского – Татьяной Федотовой и Натальей Риттер.
Интересной и неожиданной оказалась встреча с Сервилией в исполнении Ксении Муслановой поразила мощностью звучания. Закрывал глаза и растворялся в триумфе звука. Как будто переносился в мягкое кресло, куда-то далеко от театра наедине с этим Голосом. Открывал глаза и понимал, что нужна «юстировка», «регулировка», «настройка оптики», поскольку картинка на сцене не совпадает, не синхронизируется с мощным потоком великолепного звука. Голос уносит из спектакля, живёт вне его. Он как скоростной поезд в Гонконге, разгоняющийся до 420 км в час и тут же сбрасывающий скорость, чтобы остановиться. Сидишь в комфортабельном покойном поезде, за стёклами которого моментально проносятся пейзажи, машины, строения, но взгляд не успевает ни за что зацепиться – был ли дом, было ли поле? Один миг и ничего нет. Голос Ксении Муслановой – такой поезд, такая сила, подхватывает и уносит, уносит от Сенатора Сорана, народного трибуна Валерия, волшебницы Локусты, живёт сам по себе, по собственным законам и вне контекста происходящего вокруг. Он прекрасен, мощен, но не только эмоционально не связан с драматургией спектакля, он и вокально диссонирует с окружающим. Особенно заметно это в сцене с Неволеей:
Тебе, Бог христианский,
Сервилия судьбу свою вручает!
В пении в унисон в один поток сливаются голоса Сервилии и Неволеи, в котором тем не менее различимы оба голоса и в этом особая красота и особый смысл единения Сервилии с гонимыми христианами, но и сохранение индивидуальности – слышны оба голоса. Но в конкретном случае дуэта Ксении Муслановой и Марианны Асвойновой, голос Неволеи практически неслышен. Её пение растворяется в мощи голоса Сервилии Ксении Муслановой. И это при том, что Марианна Асвойнова – обладательница замечательного, сильного, стабильного, мощного сопрано. Во времена, когда солисты Камерного театра ещё пели в хоре, её голос был узнаваем и не раз я с восхищением оборачивался на балкон, чтобы удостовериться в правильности своего предположения. Не знаю у кого из двух солисток голос мощнее, впрочем, это и неважно. Главное другое – в данном случае был «потерян» один из голосов, а значит была утрачена многогранность, красота проникновенности, задушевность, интимность всей сцены. Правда в дуэте Наталии Риттер и Ольги Бурмистровой Сервилия тоже немного «заглушила» Неволею. Самый проникновенный, «равноправный» и тонкий дуэт получился у Ольги Бурмистровой с Татьяной Федотовой.
Опера – сложное синтетическое, составное искусство. Её и слушают, и смотрят, а камерная опера по сути представляет собою – ювелирное искусство вокально-визуальных и драматических полутонов и нюансов. Так это виделось Борису Александровичу Покровскому и так это было, есть, и хочется надеяться, что будет и впредь на сцене Камерного театра.
Лично я отдаю предпочтение синтезу сложносоставного общего впечатления. То есть, я могу «простить» артисту «неидеальный» вокал даже срыв в ответственном месте, если в целом, по моим ощущениям, получаются образ, драматургия, эмоции, если меня захватывает и электризует транслируемое артистами чувство. Так воспринимаю я. Любящие разнообразные классификации психологи могли бы на этом основании отнести меня к «визуалам». Может быть это отчасти и так. Есть люди, для которых прежде всего важен вокал, условно их можно назвать «аудиалами», однако мне кажется, что в целом доминантность вокала в ущерб игре в опере часто обусловлена масштабами сцены. В зрительном зале на 1000 или 4000 мест подавляющему большинству зрителей мало что видно, а вот услышать должны все. «В идеале» и вокал, и актёрское мастерство должны быть на одинаково высоком уровне, однако, размеры сцены диктуют свои закономерности организации спектаклей и поведения артистов. На большой сцене тонкая драматургия гибнет, приходится утрировать и переигрывать, а петь столь сильно, чтобы и оркестр «перекрыть» и задним рядам, галёрке дать возможность что-то услышать. В Камерном театре Бориса Александровича Покровского, в зрительном зале на 180–200 мест такой задачи никогда не стояло. Во многих артистах Камерного театра чувствуется большой вокальный потенциал, который явно полностью не задействован, поскольку неуместен в ограниченном пространстве небольшой сцены. Кроме того, пение на пределе вокального потенциала как правило пагубно сказывается на драматической составляющей игры оперного спектакля – артиста поглощает вокал, а на искусство воплощения и переживания не остаётся сил, а значит утрачивается значительная часть эмоционального воздействия на зрителя. Сказанное особенно справедливо для камерной сцены. Недаром Борис Александрович Покровский говорил, что в Камерном театре зрителю поют интимно, доверительно, «на ушко». Именно это и делает его уникальным и удивительным, непохожим на большинство других театров. В ключевые моменты, обусловленные замыслом композитора и режиссёра голос звучит проникновенно и негромко, но всем слышно. Эта особенность порою вызывает большее удивление, чем самые головокружительные арии, преодолевающие пространства громадных зрительных залов, стадионов и целых галактик.
Наверное, показавшаяся мне «выходящей из берегов» голосовая мощь – результат работы на больших некамерных сценах. Голос прекрасен, актриса обаятельна, но часть голосового и эмоционального потенциала было бы хорошо направить на драматическую, актёрскую сторону раскрытия образа. Попробовать «послушать» героиню душой, сердцем, не увлекаться внешней стороной звукоизвлечения. При этом, разумеется, голос Ксении Муслановой будет совершенно органичен на большой сцене и в этой связи становится несколько неловко писать о том, что эту мощь нужно «укрощать», «контролировать», «вводить в более скромное русло» решения камерных задач. Оперный спектакль – коллективный труд, а артистам свойственно выбиваться из коллектива. Описываю своё субъективное чувствование, которое может не совпадать с эстетическим видением людей, отдающих предпочтение «чистому» вокалу. С другой стороны, зрители не знают всех обстоятельств, легко им сидя в кресле «судить» артистов, а ведь и на репетиции времени не всегда хватает и мало ли в жизни разнообразных обстоятельств, которые отражаются на исполнении.
Две Неволеи
Ольга Бурмистрова давно привлекает внимание в образе рабыни волшебницы Локусты Неволеи. Роль кажется маленькой, незаметной, но на самом деле она очень атмосферная, в немногословности, умении «раствориться в пейзаже», стать тенью, «исчезнуть» по-видимому и заключается в этой роли залог успеха. Человек-тень становится в определённый момент ключевым звеном перехода Сервилии из мира языческого Рима в новый нарождающийся мир христианской цивилизации, а затем и вечной жизни.
В июльские дни 2019 года было особенно интересно наблюдать за другим прочтением Неволеи, представленном Марианной Асвойновой – очень жизнеутверждающей, радостной, живой по энергетическому посылу в мир актрисой. Получилось грациозно и, как ни странно, по-своему ярко. Но при этом меня не покидала мысль о том, что под условной лестницей Сервилии прячется не гонимая христианка, а яркая Перикола из одноимённой оперетты Оффенбаха, которая устала от внимания мужчин, яркой жизни и решила ненадолго, закутавшись в тёмный плащ, отдохнуть. Сверкающие глаза! Много энергии! Смотрел, любовался и думал… о том, что, наверное, чтобы сделать из блистательной находчивой Периколы рабыню-христианку, Марианну Асвойнову нужно несколько дней не кормить… Иначе увидеть в ней покорную судьбе невольницу как-то совсем не получается! Молода и хороша! Да ещё если вспомнить её обворожительную цветочницу, торгующую в другие дни в этом же спектакле анемонами и гиацинтами! А вот у Ирины Хрулёвой, которая тоже появляется в небольшой роли девушки-цветочницы драматической нотки для ранней христианки хватило бы и без голодания! Где-то читал о том, что кажется Андрей Тарковский, добиваясь нужной игры артистов мучил их голодом… Неловко за такие мысли и не в коем случае не нужно никого морить голодом, но сравнение замечательных актрис в такой маленькой и как кажется неприметной роли Неволеи ещё раз доказывает тот факт, что в театре нет мелочей, поскольку сумма таких «мелочей» создаёт настроение, общий эмоциональный фон и нерв спектакля.
Значение сцены Сервилии и Неволеи отмечал в своих дневниковых записях В.В. Ястребцев.
Ольга Бурмистрова с Татьяной Федотовой хорошо друг друга дополняют. Очень тонко, чутко и внимательно работают вместе. Создаётся впечатление, что они старательно и нежно прядут музыкальную нить. Татьяна Федотова не затемняет Неволеи, хотя у неё есть все возможности это сделать. Между тем здесь самое сложное именно не затемнить фигуру Неволеи, показать её ключевое значение в качестве вестника спасения. И Татьяна Федотова мастерски с этим справляется! Передаёт казалось бы второстепенному персонажу право на равенство в качестве важного, наполненного смыслом и символической значимостью голоса. В какой-то момент кажется, и может быть драматургически это так и есть, что именно в этот миг главное лицо на сцене – Неволея. Обе солистки тонко чувствуют этот момент, на одном дыхании, в эмоциональном единении, с большим чувством и пониманием исполняют этот сложный, важный и очень непростой эпизод.
Три Валерия
Образы возлюбленного Сервилии – народного трибуна Валерия Арулена Рустика в эти дни воплощали на Камерной сцене теноры – Игорь Вялых, Захар Ковалёв и Михаил Яненко. Солисты молодцы. Наиболее монументальным исполнением в части психофизики отличается образ Михаила Яненко. Но сравнения здесь дело неблагодарное, поскольку все артисты убедительны. А вот сюжетная линия персонажа вызывает, если задуматься, вопросы по поводу его подозрительных встреч с Мессалиной. Однако этот аспект жизни героя остаётся вне сферы интересов композитора и либреттиста Римского-Корсакова. Главное, что Валерий обратился, показан нам только с хорошей стороны, драматургически же и психологически главными действующими лицами оперы являются Сервилия и Эгнатий, равно как исторически главными лицами произведения следует признать ранних христиан и мощную фигуру старика-христианина (в исполнении Германа Юкавского и Кирилла Филина), в котором угадываются биографические черты апостола Петра. Захар Ковалёв в роли Валерия был и раньше великолепен, но на этот раз смог улучшить внешнюю сторону исполнения – расправил плечи, выпрямился, кажется, что в движениях артиста стало больше свободы.
По поводу размышлений о недостаточной проработанности образа Валерия, о чём, как оказалось, писали и критики-современники Римского-Корсакова, следует отметить, что в таком сложном спектакле «углублять» драматургию каждого характера означало бы увеличивать хронометраж самой оперы, которая вылилась бы в результате в шесть, а то и большее количества актов. Если же характеризовать образ Валерия кратко, то он – «пришёл– увидел–победил–уверовал».
Нашёл сравнительные записи со спектаклей 12, 13 и 14 июля 2018 года: «Валерий Игоря Вялых – аристократ, обитатель Палатина и Квиринала, утончённый и возвышенный. Захар Ковалёв – более страстный и более воинственный, скорее воин-предводитель когорт, чем аристократ, хотя одно не исключает другого».
Три Эгнатия
Жизненная история Эгнатия – повествование о кризисе идентичности гражданина Римской империи, попавшего в Рим в силу трагических обстоятельств экспансивного расширения римского государства.
Александр Полковников, Роман Бобров и Азамат Цалити каждый по-своему великолепно справляются с психологически сложным, драматическим образом вольноотпущенника сенатора Сорана Эгнатия. В этом образе искусство воплощения и переживания ощущается не менее мощно, чем в роли самой Сервилии. Мне нравятся все три прочтения. Образ Эгнатия получается многогранным и противоречивым. Александр Полковников и Роман Бобров по-разному и талантливо воплощают героя ненавидящего, целеустремлённого и жестокого.
Из записей 2018 года: «Образ Эгнатия в прочтении Александра Полковникова – магически завораживает, это идеальная квинтэссенция коварства, пластического и мимического выражения страсти, гипнотизирующего блеска глаз. Мне кажется, что по силе страсти, интенсивности переживания ненависти Эгнатий Александра Полковникова, захваченный когда-то римлянами в плен и проданный в рабство – не германец, а скорее выходец римской Северной Африки, либо Испании. Страсть и ненависть его тонка, едка и многогранна – какая-то восточная страсть, восточная ненависть. По магнетической силе, по умению удерживать нерв разворачивающихся событий Татьяна Федотова и Александр Полковников создали невероятный тандем. При этом раскаяние такого эмоционально насыщенного прочтения образа Эгнатия в исполнении Александра Полковникова менее убедительно. Кажется вероятным, но до конца не убеждает.
Роман Бобров исполнил роль вольноотпущенника сенатора Сорана иначе. Здесь больше нордической сдержанности, германского спокойствия и педантичности повадок, а из-за меньшей страстности и раскаяние его вызывает больше доверия, так как менее заметен резкий контраст в перепаде настроений героя. Между тем, оба прочтения интересны и достоверны, им веришь, такое кажется вероятным. Александр Полковников – Эгнатий–Коварство, Эгнатий–Ненависть, Роман Бобров – Эгнатий–Раскаяние».
По сравнению с прошлыми спектаклями, мне кажется, заметно углубилось прочтение образа Эгнатия в исполнении Романа Боброва, образ стал сложнее.
Азамату Цалити удаётся придать Эгнатию внутреннюю противоречивую динамику, особое внутреннее напряжение. Его Эгнатия МУЧАЕТ СОВЕСТЬ… Причём мучает на протяжении всего действа, а не ближе к развязке в момент обращения. Он не холоден, ему тяжело, интриги даются герою с большим трудом, ощущается внутренняя проблема выбора… он выбирает зло, но понимает, что есть альтернатива… Вместе с замечательными вокальными данными и мощнейшим психофизическим напряжением артиста возникает сильнейший образ Эгнатия, которого не хочется терять из поля зрения ни на секунду, что совсем непросто, учитывая тончайшие эмоциональные состояния, которые в это же время переживает Сервилия (Наталья Риттер) и другие герои оперы Римского-Корсакова.
Авидий Гиспо
Все три дня в роли Авидия Гиспо зловеще обличал и высмеивал христиан Алексей Прокопьев – образ очень реалистичный, живой, издевательский и в то же время обаятельный в своей неприглядности. Сцена убийства Гиспо – маленький шедевр, из череды которых соткан спектакль.
Великолепно выразительно получается префект преторианцев Софоний Тигеллин в исполнении Сергея Байкова. Его тяжёлую гнетущую поступь ещё долго вспоминаешь после спектакля. Главный злодей политического закулисья «Сервилии» не так часто появляется на сцене, но не запомнить его нельзя. Политик, циник, охранитель власти, а иногда и психолог… допытывается у Эгнатия ответа на вопрос о том, каковы мотивы его действий:
– деньги? власть? ненависть?
Ты бескорыстен, вовсе не тщеславен;
какая страсть твой разум окрыляет?
Месть… жажда власти… ненависть?
Сенаторы Соран и Тразея
Все три дня с большим вдохновением и свойственным артисту задором предполагаемого мужа Сервилии, друга сенатора Сорана и отца Валерия сенатора Тразея Пета играл Павел Паремузов. Получилось невероятно хорошо! Актёр был в ударе! А тенор, тенор поражал драматизмом и лиричностью звучания – настоящий шедевр:
Друг, послушай.
Я дочь твою люблю и почитаю,
как моего Валерия: сильнее
изобразить любви я не могу.
Но посмотри, Соран, на нас… Нельзя же
нам утешать себя Анакреоном
и говорить, что к старческим сединам
пристала юная краса девицы,
как роза к белым лилиям!.. Подумай,
имею ли я право, начиная
борьбу за жизнь и смерть с временщиком,
связать свою загадочную участь
с судьбой твоей Сервилии прекрасной?
Скажу тебе: Валерий мой страдает
и гордое молчание хранит,
а мы – его страдания причина…
Сервилию он любит безнадёжно.
Я убедил Валерия прийти
сюда сегодня… Друг мой, неужели
мы, старики, уступим молодому
в величии и благородстве духа?
Разговор Сорана (Александр Маркеев и Алексей Смирнов) и Тразеи Пета получился по-настоящему задушевным. Вспоминаю проникновенный образ Тразеи, который довелось когда-то видеть и слышать в исполнении Алексея Сулимова.
Душегубец, задушивший Гиспа Цест и морально разложившийся, чувственный сенатор Паконий в исполнении Андрея Цветкова-Толбина – два диаметрально противоположных ярких образа.
Паконий, Монтан, Гельвидий
Великолепная мизансцена трио сенаторов Пакония, Монтана и Гельвидия (Роман Шевчук, Андрей Цветков-Толбин, Анатолий Захаров, Борислав Молчанов, Василий Гафнер, Давид Целаури). Описание Пакония посещения Мессалины запоминается надолго. В ряде рецензий на премьеру спектакля в 2016 году высказывалось мнение об избыточности персонажей оперы, о мизансценах, которые можно было бы сократить. Мне же кажется, что именно в этих мизансценах воплощается талант режиссёра Ольги Ивановой и художника-постановщика Виктора Герасименко, без которых пёструю мозаику образов Мея и Римского-Корсакова было бы сложно воплотить в жизнь. Мизансцены трапезы-оргии сенаторов, шествия жриц, римского форума с девушкой-цветочницей, мальчиком-продавцом поленты – замечательно красивы и художественно закончены, представляют собой блестящий калейдоскоп римской жизни времён Нерона. Действительно, каждый из этих эпизодов можно было бы вырезать, может быть, без ощутимого урона для сюжета оперы в целом, однако эти сцены выразительны. Большим художественным достижением, настоящей творческой победой режиссёра и художника-постановщика театра является то, что им удалось сохранить живую ткань задуманного композитором оперного полотна. Спектакль Ольги Ивановой отличается прекрасными мизансценами. Трио сенаторов, участвующих в оргии великолепно. Женские коллективные мизансцены, изображающие языческие обряды Древнего Рима прекрасны.
Магическая часть
Постановка «Сервилии» Камерного театра состоит из трёх частей, разделённых двумя антрактами. Мне кажется, что особенно необычной является заключительная часть, отличающаяся неожиданным поворотом сюжета. Вдруг, предстающая перед зрителем античность окрашивается, не религиозными, мистически, а прямо-таки магическими, волшебными, даже сказочными сюжетами, плотно переплетёнными с христианской темой.
На сцене появляется волшебница Локуста (Виктория Преображенская, Екатерина Большакова, Ирина Березина) и вызванный ею призрак. Яркость образа Локусты, эффектность световых проекций, спецэффекты – внезапно низвергающаяся во прах голова статуи античной богини, всполохи молний – всё вместе производит таинственное и неожиданное впечатление и по яркости чем-то напоминает празднование Хеллоуина.
Магический круг, оберегающий Сервилию от тёмных сил, напоминает о похожих действиях героя мистической повести Н.В. Гоголя «Вий», с творчеством которого Римский-Корсаков был хорошо знаком (опера «Ночь перед рождеством»). Волшебная тема в «Сервилии» кажется необычной, однако в действительности очень характерна для творческого пути Римского-Корсакова, любившего сказочные сюжеты.
Достаточно странным может показаться сюжетный поворот принятия Сервилией христианства через опосредованное участие дьявольских сил, поскольку служанка-невольница Локусты Неволея помогает хозяйке в магических обрядах, во всяком случае выглядит как человек, находящийся глубоко в теме происходящих магических событий.
Свет, костюмы, декорации, возведение в зрительном зале Камерного театра римского амфитеатра с колоннадой, идущей по периметру балкона и декоративными панелями бронзового цвета с известными латинскими изречениями и именами римских императоров придают постановке особую эффектность, удивляют нестандартностью и творческой изобретательностью решений.
Отдельного внимания заслуживает оркестр, расположенный практически в центре всего действия. Музыканты и дирижёр Дмитрий Крюков – творцы оперной магии, обычно скрытые от глаз публики здесь становятся в каком-то смысле равноправными участниками разворачивающихся событий. Это объяснимо, так как постановка «Сервилии» была приурочена к 85-летию музыкального руководителя Московского государственного академического Камерного музыкального театра имени Бориса Александровича Покровского, народного артиста СССР Геннадия Николаевича Рождественского, который и выступил в качестве дирижёра-постановщика спектакля. Вот почему оркестр и дирижёр находятся в центре внимания. И если занимать места не в первых рядах, а повыше и подальше, то подчас сталкиваешься с дилеммой выбора – любоваться происходящим на сцене, или слаженной работой оркестра и дирижёра.
Либретто оперы Римского-Корсакова настолько богато отсылками к действительно имевшим место в античной истории сюжетам, что вызывает искреннее сожаление отсутствие хорошего буклета, содержавшего бы если не либретто оперы, то хотя бы более-менее подробное описание предыстории, происходящих в опере событий и биографические справки по историческим личностям времён Нерона, упоминаемым в опере. Небольшой, но информативный проспект такого рода существовал, когда Камерный театр был независимой административной единицей. Сегодня программка сильно ужата и недостаточно вводит в курс дела неподготовленных зрителей.
Постановка мирового класса
«Сервилия» Камерного театра действительно постановка МИРОВОГО УРОВНЯ. Геннадий Рождественский, Ольга Иванова, Виктор Герасименко, артисты создали спектакль сопоставимый со спектаклями таких признанных мастеров мировой оперной сцены как Франко Дзеффирелли, Жан-Пьер Поннель, Дэвид МакВикар, Бартлетт Шер, Отто Шенк. И конечно это шедевр уровня и школы Бориса Александровича Покровского, считавшего вслед за Шаляпиным и другими апостолами отечественного театрального искусства, что кредо русского оперного театра заключается в том, что «нам мало только красивого пения». По качеству и уровню воплощения, при соответствующих поправках на некамерные масштабы сценической площадки, такой спектакль как «Сервилия» можно показывать и в Метрополитен опере, составил бы он честь и Венскому оперному театру. Камерный же характер постановки Московского государственного академического Камерного музыкального театра имени Бориса Александровича Покровского подтверждает какая же это уникальная редкость, удивительная возможность смотреть такой шедевр в зале не на тысячи, а всего на двести мест.
Некоторые итоги театрального сезона 2018–2019 года
14 июля для меня закончился театральный сезон с любимой труппой Камерного театра. Предстоят несколько спектаклей молодёжной программы, но они не в счёт – это другие люди, другая история.
Мы боялись прошедшего сезона, боялись результатов объединения с Большим театром, однако, сезон оказался неожиданно интересным и даже богатым событиями, он запомнится как удачный. Был провал – не соответствующий уровню труппы, академическому наследию и высоким традициям Камерного театра, заложенным Борисом Александровичем Покровским, Геннадием Николаевичем Рождественским и их учениками, неуместный «эксперимент» в виде «Медиума» и «Телефона», но были и неожиданные удачи – постановка «Периколы» Жака Оффенбаха Филиппа Григорьяна. Не так часто, как хотелось бы, шли гениальные классические постановки Бориса Александровича Покровского – непревзойдённые «Дон Жуан» и «Волшебная флейта», «Джанни Скикки» и «Плащ», другие спектакли, которые можно отнести к Школе Покровского. Большой радостью и событием для поклонников Камерного театра были постановки Михаила Кислярова – «Три Пинто» и «Холстомер». Мы очень боялись, что больше не увидим этих талантливейших и любимых спектаклей. Два спектакля «Три Пинто» стали настоящим подарком. Шёл на сцене и великолепный «Лазарь, или торжество Воскрешения» Игоря Меркулова, любимые спектакли, поставленные Ольгой Ивановой, была возможность снова соприкоснуться с таинственным миром «Ростовского Действа».
Очень многие любимые артисты были мало задействованы в спектаклях. В то же время были и моменты радости за творческую судьбу некоторых из них. Прежде всего запомнился ввод в одноактный «Плащ» Джакомо Пуччини Ольги Бурмистровой, радовались за успех Марианны Асвойновой в роли Периколы в одноимённой оперетте Жака Оффенбаха. Разумеется было много воспоминаний о роскошных постановках из репертуара Камерного театра. Вспоминали оперу Николая Сидельникова «Бег» с Германом Юкавским в роли Хлудова. С ностальгией вспоминали прошлые спектакли и надеялись на счастливое будущее Камерного театра.
Возмущались слухами о снятии из репертуара таких шедевров как опера Владимира Кобекина «Холстомер» – спектакль, на котором рыдают и артисты, и зрители. Великолепная, талантливейшая постановка Михаила Кислярова, сумевшего совершенно по-новому раскрыть потенциал труппы театра. Поражённый этим спектаклем друг сказал мне после представления: «Думал, что уже ничем они меня удивить, не смогут, уже не прыгнут выше головы. И вот снова! Ни на что не похожее потрясение! И самый главный возникающий в этой связи вопрос: Почему гениальный профессиональный музыкальный режиссёр Кисляров ничего не ставит на Камерной сцене, а в афишу проникают новые бездарные постановки ничего не понимающих в музыке воинствующих дилетантов, протаскивающих на сцену поделки типа «Медиума» и «Телфона».
Хор набирается сценического, мимического, пластического опыта, прогрессирует и становится органичной частью спектаклей.
Как всегда, мы тревожились за судьбу Театра, беспокоились за его будущее, но испытали и массу счастливых минут. Камерный театр продолжал украшать нашу жизнь и делать нас счастливее.
И очень благодарны за этот сезон всем артистам Театра, всем работникам сцены, сотрудникам, работающим за кулисами, хореографам, гримёрам, художникам, костюмерам, капельдинерам, большому количеству людей, о труде которых мы как зрители часто ничего не знаем, но без которых театр в его классическом традиционном для России репертуарном виде не может жить. Огромная благодарность музыкантам – людям к которым тоже, по мере возможностей прикованы наши взгляды! Музыканты, вы даже не представляете, как некоторым зрителям не хватает вас на сцене, потому, что вы великолепны и наблюдать за вашей работой и работой дирижёра подчас, хотя по большей части и недоступное зрителям, не меньшее удовольствие, чем наслаждение работой артистов на сцене. Вы талантливые! Красивые! Самоотверженные люди! Бывает, что выразительный взгляд озарённых счастьем пронзительных глаз музыканта, выжидающего мановения дирижёрской палочки, чтобы ударить в парные тарелки, открывающие начало оперы Владимира Дашкевича «Ревизор», западает в память не меньше, чем эффектный жест генделевской Клеопатры или Сервилии Римского-Корсакова. В эти мимолётные мгновения театральной жизни запечатлены секунды полёта духа, творческого горения и квинтэссенции чистого искусства. Спасибо вам за труд, упорство, верность трудному делу служения искусству.
Прощаясь с очередным театральным сезоном Камерного театра хочется пожелать всем здоровья, сил, любви, понимания, вдохновения, талантливых композиторов и режиссёров, счастливой сценической жизни, счастливой, долгой, плодотворной жизни в искусстве и сказать большое СПАСИБО!
Мы, зрители, искренние почитатели великих традиций Камерного театра имени Бориса Александровича Покровского вами гордимся! Пусть грядущие сезоны будут такими же насыщенными и даже лучше, помогают сохранять традиции и репертуар и приращать его новыми достойными спектаклями!
Литература
1. Гергиев В. Музыка. Театр. Жизнь. Противосложение. СПб.: Композитор, 2008. 544 с.
2. Глебов И. Римский-Корсаков. Опыт характеристики. Петроград: Светозар, 1922. 64 с.
3. Гозенпуд А.А. Русский оперный театр на рубеже XIX – XX веков и Шаляпин. 1890–1904. Л.: «Музыка», 1974. 264 с.
4. Дурылин С.Н. В своём углу. Из старых тетрадей. М.: Московский рабочий, 1991. 336 с.
5. Кириллина Л.В. Возрождённая «Сервилия» // Музыкальная жизнь. 2016. № 4. С. 18–21.
6. Кунин И.Ф. Римский-Корсаков. М.: Молодая гвардия, 1964. 240 с.
7. Малая советская энциклопедия. 2-е изд. 1936–1947 гг.
8. Малая советская энциклопедия. 3-е изд. Т. 7. М.: 1959.
9. Матусевич А. Римский-Корсаков. Итоги юбилейного года. 26.12.2008. https://www.belcanto.ru/081226.html
10. Полевая М.И. Римский-Корсаков в Петербурге. Л.: Лениздат, 1989. 240 с.
11. Римский-Корсаков Н. Летопись моей музыкальной жизни. Изд. 8-е. М.: Музыка, 1980. 454 с.
12. Соловцов А.А. Жизнь и творчество Н.А. Римского-Корсакова. 2-е изд. М.: Наука, 1969. 670 с.
13. Ястребцев В.В. Николай Андреевич Римский-Корсаков. Воспоминания. В 2 т. Л.: Государственное музыкальное издательство 1959–1960. Т. 1 – 528 с. Т. 2 – 638 с.
2018 – 3 июля 2020 г.
