«Я настолько сильно вдруг ощутил связь времен и поколений, – пишет автор «Моих этапов» – что школьно-киношные стереотипы рухнули моментально как карточный домик. Именно тогда, как мне кажется, – продолжает он, – окончательно рухнул миф советской историографии, была разрушена та стена, которая отделяла меня от прошлого, именно с тех пор я действительно стал воспринимать седую историю как сегодняшний день, а сегодняшний день как новую историю и седую старину для будущих поколений, которую сегодня пишем мы с вами. Только теперь я увидел себя в истории и историю в себе, т.е. своё место в определённом отрезке времени и своё историческое предназначение. И прошлое, и настоящее и будущее стало для меня одним целым, где я был представлен не только как свидетель событий, но и как участник этих событий, делатель и созидатель. (стр. 228-229).
Всё написанное Вячеславом очень точно передаёт новые, ещё неизведанные чувства, охватившие тогда многих русских людей. Должен тут сказать совершенно для некоторых – особенно для наших эмигрантов, живущих где-нибудь в Париже или Нью-Йорке, как впрочем и для самого Славы Дёмина, – совершенно крамольную вещь. Вот она: дело в том, что удивительное русское патриотическое, а соответственно и монархическое сознание было заложено в души русских людей в эпоху позднего сталинизма. Когда в 1953 году умер (был отравлен) Сталин, в России и, в частности, в Москве выходило много прекрасно изданных книг. Особенно для детей и юношеского возраста. Прекрасно изданные, с великолепными иллюстрациями русские былины. Прекрасно изданные сказки. «Руслан и Людмила» с совершенно потрясающими иллюстрациями. «Слово о полку Игореве» иллюстрированное гравюрами Фаворского, и многое, многое другое в таком же вот русском патриотическом и при этом в высокохудожественном духе.
И в былинах, и в «Руслане и Людмиле» на иллюстрациях мы вживую видели и Великого Князя Владимира Красное Солнышко, и в «Сказании о вещем Олеге» – опять же, Князя – Волхва этого самого Олега Вещего, а в «Слове», опять же – племянника этого Вещего Олега, сына легендарного Рюрика – Князя Игоря. И ещё мы видел там русских воинов, червлеными щитами перегородивших широкое поле, т.е. всю ту священную для каждого русского мальчика древнюю воинскую (т.е. монархическую) Русь, с которой позже, уже в юности, мы снова встретились в стихотворном цикле Александра Блока о Поле Куликовом, который так и называется «Родина». Так что русский монархический дух, повторяю, совершенно безсознательно вошёл в наши души – в детстве, т.е. именно в период позднего Сталинизма, когда Сталин, пусть и в тайне, хотел восстановить монархию и, более того, сам принять тайное помазание на Царство… И наследник престола у него был – Василий Сталин. Но не успел. Отравили и его и Василия… А жаль, ибо если бы Сталин прожил ещё хотя бы пять лет, наша Советская история могла бы превратиться в Историю не только национально Русскую, но и в Историю Русскую Монархическую. Ибо Сталин, конечно же, несмотря ни на какие запреты сделал бы всё, чтобы самому стать монархом.
Конечно, слышу как наши монархисты и, прежде всего Слава Дёмин, кричат, что Сталин был бы не Царём, а самозванцем. На это я им отвечу, что самозванец самозванцу рознь. Ведь Юлий Цезарь тоже в какой-то степени «самозванец». Ибо Рим в его времена был рекс-публикой, т.е. в нём «властвовал народ». А Цезарь взял и перешёл Рубикон. И этим восстановил в Риме давно забытое Царство…
Ибо явление Царства всегда и везде – это явление нового харизматического воина – вождя, за которым безоговорочно, слепо и радостно идёт его молодая «потешная рать», по иному, в древние времена Рюрика, Олега и Игоря, именуемая Русь-ской, т.е. Воинской Дружиной…
Да, это были золотые времена Русского Национального Сознания. Старшее поколение русских патриотов в лице Солоухина, Куняева, Семанова, Шафаревича, Осипова, отца Дмитрия Дудко, Корина, Глазунова, организатора «Русского клуба» Жукова, главного редактора «Комсомольской правды» Ганичева и многих других – подготовило почву, и вот теперь наступило наше время – время Новых Русских Монархистов. Мы, продолжая традицию старых русских почвенников, начали собираться в Доме Телешова, на углу Цветного бульвара и улицы Воронцово поле. Это был старинный, довольно хорошо сохранившийся особняк в русском классическом стиле, в который вели сильно вытертые каменные ступени. Вот здесь, в зале на первом этаже мы и собирались. Впрочем, не только там. Помнится, как-то я приехал в подвал прекрасного, времён Никиты Хрущёва, Академическо-Университетского, как я понимаю, двенадцатиэтажного дома на Университетском проспекте, недалеко от станции метро «Университет». Помню, как меня, совсем ещё неофита в делах монархических, потрясла вся обстановка этого довольно большого подвального клуба. На невысокой сцене стоял большой бюст, я сначала даже и не понял – кого?
– Это кто? – спросил я у бородатого мужика в дешёвой кроличьей шапке, что сидел в ряду впереди меня.
– Этот-то? – усмехнулся он. – Лукич, конечно… – и уже широко улыбнулся.
Я тогда ещё не знал, что Лукич – это наш, незабвенный, тот, кто «живее всех живых» – Владимир Ильич Ленин. Да и не мог я узнать, что это он, ибо на бюст был надет какой-то из домотканого материала большой белый мешок, и из-за этого Лукич выглядел как какой-то страшный призрак, тайно слушающий все наши речи и разговоры. «Точно слушает, – подумал я тогда, с опаской вглядываясь в мешок. – И кажется, шевелится»…
А на сцене, под «мешком», сидели какие-то три бородатых мужика мрачного и задумчивого вида. Все трое молчали. Потом появился ведущий. Это был молодой тогда, Слава Дёмин. Сначала он скрепками несколько как-то наклонно прикрепил к сцене Чёрно-Золото-Белый Монархический флаг, потом поставил и зажёг свечу, и произнёс:
– Помолимся, отцы и братья! – и запел, именно запел, – молитву «Отче наш». Все вскочили, сдёрнули с себя шапки и подхватили:
– Иже еси на Не – бе – сех…
Из трёх бородатых мужиков один оказался известным священником, идеологом и монархистом, другой – будущим Главою и Игуменом Братства Царя Мученика Николая II-го Александровича Андреем Алексеевичем Щедриным, а третий – будущим же великим идеологом Монархизма Вадимом Петровичем Кузнецовым. Все трое, повторяю, были бородатыми, только у священника борода была несколько короче и русой, у Андрея Щедрина иссиня-чёрной, даже какого-то цвета воронова крыла, а лицо было бледное и тоже с какой-то синевой, так что он выглядел прямо каким-то старцем-аскетом, только что вышедшим из катакомбного молитвенного затвора, в котором он до этого, сидя в какой-то тайной пещере, пребывал лет этак двадцать… У Вадима же Кузнецова борода была светлой, даже рыжеватой, благообразно и аккуратно расчёсанной и самой длинной из всех. Как и положено великому богослову и пророку. Вообще он был даже похож на Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова, как его изображают на русских канонических иконах. И глаза у всех троих были разные. У священника – вопрошающие и какие-то тревожные, у Щедрина – чёрные и смотрящие куда-то внутрь. А у «Иоанна Богослова», кличка которого до этого была «Барсик – у него глаза были хоть и внимательные, но какие-то всё же с весёленькой искоркой, какие именно и бывают у рыжих котов по кличке «Барсик». Вот такие три человека, и ещё стоящий Слава Дёмин, в строгом и даже суровом молчании сидели тем памятным зимним московским вечером незадолго до наступающего Нового – лета от Рождества Христова – 1989-го …
Да, интересное и невероятное это было время. Особенно для меня, который тогда был не просто ничего почти не понимающим в Православном Фундаментализме и Монархизме неофитом. Не понимающим, но восхищающимся. Причём, в прямом, физическом, так сказать, смысле этого слова. Будто я «был взят от среды» и «восхищен» на некое подвально-катакомбное Седьмое Небо, и вот, передо мной, на невысоком подиуме – сидят четыре бородатых старца, четыре евангелиста:
– священник-монархист – евангелист Матфей,
– Андрей Щедрин – евангелист Марк,
– «Барсик» – Иоанн Богослов,
– а Слава Дёмин, как самый добрый из них – Лука.
А перед ними, в полутьме подвала сидят ученики – из 70-ти, и самый грешный и самый недостойный, и вообще как-то даже случайно, что ли, попавший сюда на это тайное собрание Новых Русских Монархистов – но уже устремлённый в Седьмое Небо – туда, туда, к подножию Престола Господня, где огненные херувимы и шестикрылые серафимы поют вечную хвалу Пресвятей Троице – Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков.
А – а– минь ! . . .
Да, то были святые и блаженные времена. Перед нами открывался воистину «как по волшебству», совершенно новый, действительно Русский и, к тому же, ещё Фундаментально-Православный и Самодержавно-Монархический мир. И мы, все, и наш герой, может, даже первым из всех, в полном смысле «очертя голову» – кинулся в эту новую Русскую фантастическую реальность…
Прошло совсем немного времени, как я попал на собрание Союза «Христианское Возрождение», в известном Доме Телешова, на Покровском бульваре. Тут всё было похоже на уже описанное мною собрание в катакомбах дома на Университетском. Правда, народу здесь было побольше. На широких старинных каменных подоконниках лежала непонятно откуда, разве что появившаяся с того света, православная, монархическая и т.п. «антисемитская» литература, здесь, правда, носившая наименование «анти-жидовской», или даже «жидобойной». Вся эта литература имела вид непереплетённых, или же переплетённых в дешёвый клеёночный коленкор, ксерокопированных листков. Чего только тут не было: и «Близ есть при дверех» Сергея Нилуса, с «Протоколами собраний Сионских Мудрецов» внутри и с изображением царя Мiра – Антихриста, на колеснице, запряжённой двумя зверями – белым и чёрным… и «Спор о Сионе» Дугласа Рида, и антиеврейские книжки Генри Форда, и Бутми, и Бронфман, и Солоневич с Шафаревичем, а также множество Православно-Монархической литературы издательства Русской Зарубежной Церкви, книги, изданные и в Новом Саде, и в Джорданвилле. Всей этой литературой, как сейчас помню, торговали тогда главным образом два человека: К.В.П., т.е. очень похожий на китайского божка Кузнецов Вадим Петрович, и ещё один строгий молодой человек с серьёзными, внимательно-всепроникающими глазами – художник Александр Победзинский. Именно из рук последнего приобрёл я тогда и «Убийство Царской Семьи», следователя Николая Соколова, и Вильтона, и Пагануцци, и Дитерихса, и знаменитую брошюру Энеля с расшифровкой каббалистической надписи в подвале Дома Ипатьева, а также непереплетённую ксерокопированную книгу о ритуальных убийствах евреями христианских младенцев, Владимира Ивановича Даля. Впрочем, на тему ритуальных убийств и употреблении крови христианских младенцев на подоконниках лежали и другие книги, например – знаменитый, опять же, в ксерокопии, роман повешенного большевиками Петра Краснова – «Ларго». Да чего тут только не было. И торговля шла довольно бойко. Ибо читать всё это мне было некогда. Надо было не читать, а ходить на собрания, стояния и пикеты, слушать, смотреть и жадно собирать и втягивать в себя вдруг открывшийся мне – и всё продолжающую открываться, – невероятный мир Русского Монархо-Фундаменталистского Черносотенного подполья, который – как не старались евреи выжечь его калёным железом, – вдруг, в конце 80-х, в начале 90-х годов появился снова.
И хотя собрания этого вечного русского подполья проходили в подвалах и каких-то тайных помещениях разорённых и полуразрушенных большевиками церквей – это Русское Национально-монархическое, антисемитско-черносотенное подполье вдруг, явившись в прямом смысле слова «с того света» – вдруг расцвело и заволновалось, забурлило, заговорило, запело молитву… Как сейчас вижу. Вот он: довольно большой зал на первом этаже Дома Телешова, где расположено Всесоюзное Общество охраны памятников искусства и культуры (ВООПИК). Зал этот до отказа набит мужчинами и женщинами, напряжённо и затаив дыхание, с горящими глазами, слушающих опять же Вячеслава Константиновича Дёмина, открывающего собрание. Перед этим он, как и в подвале на Университетском, прикрепил к стене Чёрно-Золото-Белый флаг, поставил на тумбочку икону Божией Матери Державной и Святых Царственных Мучеников, зажёг свечу и произнёс:
– Помолимся, братья и сестры!
И все вскочили и грянули:
– О – о – о – т – че на – а – аш,
И – же е – си на не – бе – сех . . .
Рядом со Славой Дёминым стоял отсидевший 15-ть лет в Пермских лагерях – как его тогда некоторые называли, «человек уровня Сахарова» – Владимир Николаевич Осипов.
А напротив них, в первом ряду стояли и громко пели: Леонид Болотин, Валерий Архипов, Вадим Кузнецов, по прозвищу «Барсик», Александр Победзинский, а за ними, во втором ряду – Кондратьев, Лукин, Егоров, Фелюшина и многие другие наши отцы, братья и сестры. И все они свято верили, что чуть ли не завтра власть Красного Апокалиптического Зверя рухнет и мы – во главе с Осиповым, Дёминым, Болотиным и «Барсиком» – войдём в Кремль через, почему-то, Боровицкие ворота, и с нами, никому ещё неизвестный, войдет Последний Русский Царь из рода Романовых, который, до срока, скрыт от врагов, и вообще от глаз людских, потому что за ним, как за спасителем России – охотится всё КГБ и вся Мiровая закулиса, но найти и обнаружить его не может, потому что его в глубочайших заволжских скитах скрывают тайные старцы – и когда придёт время и сроки исполнятся – явят его потрясённой России. И тогда все, весь народ Русский падёт на колени и, рыдая, возопиет:
– Спаси нас, батюшка Царь! Помоги избавится от богомерзкого Ига! Совсем нас замордовали, замучили супостаты. Потщися, погибаем, се живот наш аду приближися, и только потому ещё и живём, что чаем Твоего пришествия и вот, – о Боже, Боже! – Ты явился и теперь, наконец-то, после всех казней и страданий, наступит воскрешенное Русское Царство во главе с Помазанником Божиим – Русским Православным Царем!
