БАЗОВЫЕ МИФОГРАММЫ
«Природа» и «история»
На стадии Cogito ergo sum, когда сверхъестественная субъектность перестает быть частью социального опыта, единственная оставшаяся возможность самоидентификации мифокосма — это дихотомия «история»/«природа». «Природа», позволяющая антропологическому субъекту осознать себя, мыслится как циклический, типологический и органический процесс, от которого эмансипируется уникальная, волюнтаристская и, следовательно, нециклическая «история». При переходе от западного Cogito к новому Credo мифофизика вновь преодолевает противопоставление «природы» и «истории», обнаружив как историчность природы, так и природность истории.
Под историчностью природы предлагается понимать уникальность природных событий, а также наличие природной субъектности. Последнее наглядно демонстрирует проект «творческой экологии» немецкого специалиста в области биосемиотики Андреаса Вебера, который пришел к выводу, что биологические организмы действуют как относительно автономные акторы, продуцирующие субъектность на уровнях эмергентности различной сложности. Самоорганизация биологического организма манифестируется в бессознательной, но обладающей ощущениями, субъектности. Для А. Вебера «die Subjektivität der Lebewesen eine physikalische Größe»[1] / «субъектность живого существа — величина физическая»[2].
Под природностью истории подразумевается ее органическая цикличность. Исторический процесс, сотканный из уникальных событий — будь то действия свободных субъектов, совпадения контингентных обстоятельств или результаты каузальных связей — следует циклической логике акаузальной когерентности. Подчинена циклической «программе» и сама эмансипация «истории» от «природы», которая продолжает дифференциацию мифограмм, начавшуюся еще в мире «природы». Так, мифограмма «растение» более автономна, чем мифограмма «камень», мифограмма «животное» менее связана со средой, чем мифограмма «растение», а мифограмма «человек» менее обусловлена чем мифограмма «животное». Чем более самостоятельны мифограммы, тем более они историчны и, соответственно, менее естественны, амплитуда их «исторической» эмансипации от «природы» более значительна[3]. Однако, траектория исторической эмансипации не линейна, но циклична, а потому столь же естественна как ритм восхода-и-заката, лета-и-зимы, цветения-и-увядания, взросления-и-старения, систолы-и-диастолы.
Незавершенность «коперниканского открытия» Шпенглера проявилась в усилении европоцентристских акцентов на позднем этапе его творчества как раз при рассмотрении отношения «природа»/«история». Шпенглер стал ранжировать высшие культуры по степени удаленности в них «истории» от «природы». Этот новый критерий сказался на выводе, который отбрасывает философию истории в «докоперниканскую», то есть дошпенглерианскую, эпоху. Поскольку на Западе «ist der Kampf zwischen der Natur und dem Menschen, der sich durch sein historisches Dasein gegen sie aufgelehnt hat, praktisch zu Ende geführt worden» / «борьба между природой и человеком, восставшим против неё своим историческим существованием, будет вестись практически до самого конца» (более точный перевод: "практически доведена до конца" — Ф.В.), высшая культура, которая придет на смену Фаустовской цивилизации, рассматривается Шпенглером как неполноценная — «ein matter Nachzügler»[4] / «бледный наследник»[5] (предпочтительный перевод "чахлый последыш" — Ф.В.). Однако, ранжирование культур по степени противостояния «природе» должно показаться не ассимилированному Западом мышлению столь же несостоятельным, как противопоставление растений камням, животных — растениям, а людей — животным. Дистанции между этими мифограммами увеличиваются или сокращаются в зависимости от возраста отдельного мифополиса или мифокосма в целом, который, в свою очередь, является антропологическим срезом мифосферы, но ни природный, ни исторический полюсы мифосферы никогда не становятся полностью самостоятельными, поскольку мифосфера — это и есть природно-исторический континуум, история природы и природа истории. Противопоставление природы и истории, индивидуального и общего — манера дисгармоничного мышления позднего Запада, которую усвоил Шпенглер. Шпенглер рассматривает человеческую судьбу столь трагично в силу своего атеизма. Действительно, морфология истории не позволяет ощутить смысл, и тем более положительную эстетику, старения, так как этот опыт лежит исключительно в теологической плоскости.
[1] Weber A. Alles fühlt. Mensch. Natur und die Revolution der Lebenswissenschaften. Berlin 2007. S. 12-13.
[2] Перевод с немецкого Ф. Владимирова.
[3] Ср.: Spengler O. Der Untergang des Abendlandes. S. 557-579.
[4] Spengler O. Der Mensch und die Technik. Berlin 2015. S. 65.
[5] Шпенглер О. Человек и техника. Культурология XX век. Сборник статей. — Перевод с немецкого. — М., 1995. С. 454–492. // Электронная публикация: Центр гуманитарных технологий. — 10.08.2010. URL: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/3131.
