1. Третий Рим, Золотой век, земной рай
Русская Мечта Московской Руси была «идеологически» выражена псковским старцем Филофеем (XVI в.). Быть Третьим Римом — вот её основание. Именно быть, воспроизводя некие сакральные реалии. Речь шла не только и даже не столько о преемственности от Римской и Ромейской (Византийской) империй. Филофей точно указывал на то, что Первый Рим начал свою историю 1505 лет назад (имеется в виду время написания). Именно тогда на римских землях возникла Христианская церковь. Таким образом, Рим выступает в качестве первой Христианской империи. Потом, уже после его падения, ею становится Византия. А после падения Ромейского царства Христианской империей становится Царство Московское.
«Рим» есть некое священное, незримое, потаённое царство, сущность которого проявляется в бытии трёх империй. Русь-Россия является третьей и последней империей, проявляющей Незримое царство. И тем самым она воспроизводит и поддерживает бытие всего мира. Характерно, что в русском языке «Рим» обратно читается как «мир». Такое совпадение, конечно же, не случайно, оно имеет глубочайший смысл. Собственно говоря, христианская империя и есть некий особый мир. Она воспроизводит образ некоего «идеального» мира — такого, каким он был до катастрофы грехопадения, до выпадения из небесной, райской полноты. Этим идеальным миром (раем на Земле) является Незримое царство, поддерживающее бытие мира. Оно сокрыто от глаз человека некоей толщей земной, «повреждённой» реальностью. Но великий её отсвет виден в трёх Римских империях. И в данном плане современная патриотическая концепция Русского мира «приобретает» высшее, сакральное измерение.
Тут надо особо оговориться, что само представление о «рае на Земле» вовсе не противоречит Христианству. О нём писал новгородский епископ святой Василий Калика (XIV в.). В своем письме к тверскому владыке Фёдору он утверждает о существовании наряду с небесным («мысленным») раем рая земного, невидимого для обычных людей. Новгородский владыка ссылался на экспедицию Моислава Новгородца, достигшую этого рая. И рай сей, по словам владыки, находится где‑то на севере, на высоких горах. Он осиян небывалой красой — «многочасьтным» светом, — а на вершине одной из гор чудесной лазоревой краской написан Деисус (изображение Христа, Богородицы и Иоанна Крестителя). До путешественников, сумевших, в силу духовной чистоты, добраться до чудесной северной земли и увидеть её красоты, доносились сладчайшее пение и веселые возгласы.
Обращает на себя внимание именно северное расположение незримого, земного рая. Оно заставляет вспомнить о «мифической» Гиперборее, чей народ, по утверждению античных авторов, жил в райских условиях Золотого века. Эти авторы отождествляли с гипербореями наших предков — скифов. И подобное отождествление свидетельствует о том, что скифы воспроизводили сакральные реалии земного рая — Гипербореи. А уже в Византии с гипербореями отождествляли и русских, подчёркивая их родство со скифами.
Максим Грек в своём письме Макробию (1552 год) сообщает о себе: «Максим, который некогда был жителем Эллады, а ныне стал гиперборейцем». Россия была названа «страной гипербореев» в акте Константинопольского Собора 1593 года об основании Московского патриархата. 14 сентября 2014 года Патриарх Кирилл, выступая в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя в рамках VI фестиваля «Слово и вера», сказал: «Когда от церкви отпал Римский патриархат, то на место Западного патриарха был избран Московский Патриарх всея Руси и всех северных стран, в юрисдикцию которого входила вся христианская ойкумена на север от Византийской империи — Гиперборея». Изначально Московский Патриарх именовался «Патриархом Гиперборейских земель».
Таким образом, Россия-Русь была воплощением земного гиперборейского рая, преемствуя здесь как Римской империи, так и Скифскому царству.
В конце XVII в. наверху возобладал излишне «исторический» взгляд на метаисторическую доктрину Третьего Рима. Было принято решение «исправить» русскую религиозную традицию по греческим образцам. Третий Рим как бы склонялся перед Римом Вторым, отказываясь от статуса империи, воплощающей земной рай. Это и стало началом последующего чужебесия, которое вылилось в радикальную вестернизацию. В результате в XVIII в. элита обособилась от Русского мира, противопоставив себя крестьянскому («хрестьянскому») большинству.
А в XIX в. произошло некое чудо. Внутри российской «умственной» элиты возникли два течения, обратившие свои взоры к Русскому миру. Первое образовалось на правом фланге русской общественной мысли и вошло в историю под названием «славянофилы». Второе возникло уже на фланге левом — это были «народники». Как первые, так и вторые ставили в центр российской жизни русскую общину, считая её неким базовым институтом и основой грядущих преобразований. Именно крепость русского общинного мира рассматривалась ими надежным заслоном против распространения в России западного по своему происхождению капитализма. (Любопытно, что Карл Маркс считал общину зародышем социализма в России.) Славянофилы и народники пробудили интерес «высшего общества» к «низовой» российской жизни. Они сильно сдвинули общественное сознание в сторону от Запада и тем самым подготовили почву к отрицанию капитализма.
Через славянофилов и народников русская община вошла в общественное сознание «петербургской» России. Возник контур новой Русской Мечты. Она заключалась в том, чтобы страна стала одной мощной общиной, державой Русского мира. Так концепция Третьего Рима возрождалась в формате Русского общинного мира.
2. Космос русской общины
Здесь стоит сделать некоторое отступление и коснуться самой природы русской общины и русского общинного сознания. Русский крестьянин именовал общину «миром», и она действительно была для него целым миром, самой настоящей вселенной. Это было совершенно противоположно западному сознанию, которое ориентировано на «общество», понимаемое как совокупность атомизированных индивидуумов, создающих некие, сугубо прагматические ассоциации. К слову, немецкий социолог Фердинанд Тённис разграничивал два типа организации людей — общину (Gemeinschaft) и общество (Gesellschaft). Первое представляет собой коллектив традиционного общества, основанный на органических, почвенных, «родственных» связях. Второе есть атомизированное сообщество отчуждённых индивидов, в основе которого находится формальный договор.
Мир означает не только «пространство», но и некое состояние отсутствия вражды. Община также была «заточена» на то, чтобы устранять противоречия и конфликты, согласуя интересы «части» (личности, группы) и «целого». Конечно, внутри общины существовали личности, стремящиеся подчинить её своим эгоистическим интересам. Таковыми личностями были кулаки — сельские буржуа, часто занимавшиеся ростовщичеством. (Их следует отличать от просто зажиточных крестьян.) И не случайно, что кулаков именовали мироедами — они нарушали общинный мир и «поедали» общественное пространство. Но сама общинная суть была именно «мирной» — райской. Она стремилась к такому состоянию. Другое дело, что капитализация страны способствовала имущественному расслоению, а следовательно, и нарастанию вражды. Вестернизация всегда раскалывала Русский мир, создавая предпосылки и для раскола всей страны — как социально-политического, так и территориальнорегионального.
Старинная русская поговорка характеризует общину следующим образом: «Мир — большой человек». Действительно, сама община воспринималась как некий единый, разумный организм, все части которого связаны воедино. Таково отличие русского общинного сознания от западного индивидуалистического, которое воспринимает любое социальное пространство как, прежде всего, множество.
«Антропоморфность» русской общинности закономерно подводила и к монархическому идеалу государственности. Россия представлялась огромной, единой общиной, которую персонифицирует «большой человек» — самодержавный государь. Все общины и все общинники как бы находятся внутри царя, составляя единую, соборную личность. В то же самое время западный индивидуализм ставит на первый план одного из множества индивидуумов. И он всего лишь способствует некоторой ассоциации единиц, призванной предотвратить их полное отчуждение друг от друга.
3. Советская трансформация
В последней четверти XIX века общинные движения — славянофильство и народничество — переживают кризис и «затухают». Однако в начале следующего века происходит их возрождение. На базе славянофильства возникает монархическое черносотенство. (Хотя у него был и иной источник — «охранительство» а ля Катков и Победоносцев.) На основе же народничества возникает движение неонародничества. Наиболее мощным его субъектом была партия социалистов-революционеров (ПСР, эсеры).
И «неославянофилы», и «неонародники» подвергаются мощному влиянию вестернизированного, капиталистического уклада. Большинство вождей монархизма (Владимир Пуришкевич, Николай Марков — 2‑й и др.) выступают за ликвидацию общины и развитие частных крестьянских хозяйств. Эсеры же попадают под влияние социал-демократов — меньшевиков, которые требуют, в соответствии с догмами марксизма, полностью пройти путь развития капитализма, создав необходимые предпоссылки для строительства нового общества. (При этом сам Маркс считал вполне возможным для России не проходить данный путь до конца, использовав, в целях социализации, русскую общину.) Неонародники, следуя за меньшевиками, выступают за то, чтобы развивать парламентаризм, подправляя капиталистический строй социальными реформами. Казалось бы, вестернизация побеждает, предельно минимизируя славянофильско-народническое чудо XIX века.
Но тут происходит новое чудо. После свержения царя, как бы в «компенсацию» за обрушение главной основы традиционного мира, повсеместно возникают Советы. Депутаты которых выбирались на собраниях (предприятий, воинских частей) подобных общинным. Вначале они образуются в городах — в качестве Советов рабочих и солдатских депутатов. При этом сами рабочие имели общинные крестьянские корни — пусть даже речь шла о втором или третьем их поколении. Подавляющее большинство солдат сами были крестьянами — в солдатских шинелях. Ну а потом к процессу советского строительства подключились и собственно крестьяне. Они увидели в Советах новое воплощение столь привычных им общинных сходов (часто эти сходы так и называли — «советами»).
Левые партии приняли активное участие в создании Советов. Но они видели в них всего лишь некую классовую политическую организацию, которую надо использовать для давления на Временное правительство. Идеалом же продолжал оставаться парламент, где было бы желательно создать левое большинство. И такого же подхода вначале придерживались большевики, позиционирующие себя всего лишь как левые социалдемократы.
Но тут в Россию из эмиграции вернулся Владимир Ильич Ленин. Он написал свои знаменитые «Апрельские тезисы», в которых огорошил всех своих оппонентов и сторонников странной идеей — власть должна принадлежать Советам. Патриарх российской социал-демократии Георгий Плеханов вообще назвал подобное предложение «бредом». Но и ближайшие соратники Ильича тоже выступили резко против.
Однако за какие‑то считаные апрельские дни Ленин сумел настоять на своём, и большевики выступили за советовластие. Считается, что он, за счёт выдающихся личных качеств, сумел переубедить функционеров своей партии. Несомненно, такие качества у Ленина, как бы к нему ни относиться, присутствовали. Но несомненно и то, что за счёт их одних, он не смог бы переменить настроение сподвижников за столь короткое время. Они ведь тоже были людьми сильной воли и крепкого характера. Как, очевидно чудесным образом, «сработал» монархический архетип, который Ленин выразил подсознательно, не понимая даже, что он делает в реальности. Именно этот архетип и сообщил ему непредставимую мощь, переломившую настрой соратников. (И тут надо отметить, что само могущество государя не столько директивно, сколько духовно, «идеологично», сверхрационально.)
Произошло второе русское чудо — на сей раз советское. Устранение монарха было восполнено, насколько это можно, общинными по своей сути Советами. Сам факт их появления оказал колоссальное воздействие на Ленина, отличавшегося совершенно критическим отношением к капитализму и западной демократии. В результате в нём пробудился монархический архетип, позволивший в течение нескольких дней кардинальным образом преобразовать целую политическую партию, насчитывающую тогда, в апреле 1917 года, уже 100 тысяч членов. Свершилось некое чудесное превращение — из социалдемократической партии, всегда полемизировавшей с неонародниками, большевики сами стали во многом народнической и в чём‑то даже славянофильской партией. Они сорвали вестернизацию и тем самым сохранили Россию как государственно-политический субъект. Вне всякого сомнения, триумф чуждого нам вестернизированного, капиталистического уклада привёл бы к распаду страны на несколько десятков (если не сотен) «самостийных», враждующих друг с другом и зависимых от внешнего мира субъектов.
Произошло возвращение Русской Мечты, пусть и в коммунистическом формате. Русские осознали себя особым миром, который мечтает о возвращении гиперборейского Золотого века. Третий Рим неожиданным образом воплотился в Советском Союзе.
4. «Всех времён и народов»
Своего пика данный процесс достиг в правление Иосифа Виссарионовича Сталина, который воплотил монархический архетип даже полнее, чем Ленин. (Хотя и он не стал самодержавным царём в русской православно-монархической оптике.) Весьма показательно определение его «неофициального», но в высшей степени значимого статуса: «Вождь всех времён и народов».
«Всех времён» — здесь указание на нечто надвременное, пронизывающее разные исторические периоды и воспроизводящее бытие нашего изменчивого мира. Таковым надвременным началом, символизирующим вечность, и считалась сакральная власть царя.
А словосочетание «всех народов» указывало на всемирный характер данной власти, которая реальна даже в том случае, если не распространяется на все народы мира в директивном, так сказать, порядке. Самое главное, что она уже установилась на уровне духовном, мистическом. «Эмпирическое» же её установление — есть дело второе. (В этом важнейшее отличие от глобализма, который требует именно «эмпирического» объединения всех и смешения всех народов.)
Православный государь как раз и считался всемирным царём. Таковыми всемирными правителями и осознавали себя византийские базилевсы. И в 1561 году первый царь всея Руси Иоанн IV Васильевич Грозный был утверждён в сане вселенского императора соборной грамотой Константинопольского патриарха Иоасафа и всего восточного духовенства. Вне всякого сомнения, титул «всех народов» есть продолжение этой линии проявления Незримого царства в «конкретноисторических условиях».
«Народы» на Руси именовались также «языками», что свидетельствует о мощнейшей роли языка в жизни народов. И здесь необходимо вспомнить, что Сталин проявлял огромный интерес к языку. Он написал в высшей степени концептуальную работу «Марксизм и вопросы языкознания». В ней подчёркивалась надвременная и надклассовая роль языка, сохраняющего бытие народов. Немецкий исследователь К. Хюбнер дал интереснейший анализ данной работы и пришёл к потрясающим выводам. Представляется, что здесь будет уместным привести обширную цитату из «Нации» Хюбнера: «…Сталин, в отличие от Маркса и Энгельса, не говорит о связи базиса и надстройки более или менее расплывчатым образом, а категорически признаёт обратное активное воздействие надстройки на базис… Он, помимо всего прочего, выделил общественные элементы высшего значения, которые вообще не могли быть включены в марксистскую категориальную схему: язык и нацию. Ни один из них не мог быть упорядочен в рамках базиса или надстройки. Язык находится в теснейшей взаимосвязи с развитием народа. Он также не подчиняется диалектическим, а значит, скачкообразным процессам, которые являются выражением классовых противоположностей, а выказывает континуальный характер развития. Нация, следовательно, изображается Сталиным как некое целое, внутри которого выступают его классы и классовые противоположности. Если бы этого манифестированного в языке и нации целого не существовало, не могло — слышим и удивляемся — образоваться никакого общества, никакого, даже внутренне противоречивого! Лишь в силу объединяющих национальных уз «классовый бой, каким бы острым он ни был, не приводит к распаду общества». Однако язык и нация — это не только необходимые узы, связывающие в единство граждан государства, но они связывают воедино поколения в прошлом, настоящем и будущем, — поистине можно подумать, что здесь мы слышим голос Адама Мюллера (одного из классиков немецкого «романтического» национализма — А. Е.), поэтому нация переживает классы и сохраняется в бесклассовом обществе точно так же, как и язык, который выступает ее носителем. «Национальные языки, — пишет Сталин, — не являются классовыми языками, но суть языки народные, общие для всех звеньев общества».
5. Общинные волны СССР
Сталина часто представляют как некоторого абсолютного этатиста. Это, конечно, большое упрощение. Безусловно, при нём произошло мощнейшее и часто весьма травматическое ужесточение государственного контроля. Оно сильно затронуло и общинную жизнь. Вместо «классических» общин возникли колхозы (именуемые в своём составе «артелями»). Здесь сельский коллектив оказался под «тяглом», что было во многом вызвано необходимостью мобилизации ради нужд промышленности и обороны. Однако, несмотря на весь «этатизм» сталинского периода в стране, существовал мощный артельный (по сути, общинный) вектор, выпускающий 8% всего ВВП.
В 1953 году в СССР было 114 000 предприятий, функционирующих в самых разных отраслях — в пищевой промышленности, в металлообработке, в ювелирном деле, в химической промышленности и т.д. В артельном секторе было занято примерно два миллиона работников. Артелями и промкооперацией производились: треть всего трикотажа, 40% мебели, 70% металлической посуды, все детские игрушки. На артели работало около сотни конструкторских бюро, 22 экспериментальных лаборатории и два НИИ. В рамках сектора существовала даже собственная пенсионная система. Артель предоставляла своим членам ссуды на строительство жилья, а также на приобретение скота, инструмента и оборудования. (В данном плане весьма интересно исследование Андрея Песоцкого «Артели и кооперативы: основа трудового среднего класса».)
И вот этот самобытный, неообщинный сектор был запрещён в 1956 году по инициативе Никиты Хрущева. Весьма символично, что в том же году был разоблачён и «монархический» культ личности Сталина. Таким образом, при Иосифе Виссарионовиче был создан уклад, который вполне мог бы распространяться на более крупные предприятия — в условиях грамотной реорганизации и постепенного отказа от мобилизационной экономики. Однако «прогрессивный реформатор» Хрущёв провёл не реорганизацию, но дезорганизацию, сокрушив при этом советскую артель, что весьма характерно.
Однако артельная организация всё же пробила себе дорогу — в 1970‑х годах. Тогда стал активнейшим образом распространяться бригадный подряд. Обычная схема управления, по сути, игнорировала самое «низшее» базовое звено предприятия — бригаду. Она находилась под жёстким контролем партийно-государственных органов, с ней не заключались никакие договора, вознаграждение за труд отдельного работника бригады не зависел от труда других её работников.
А вот в рамках бригадного подхода «низовой» трудовой коллектив уже выступал в качестве субъекта управления. Он заключал договор с администрацией, переходя на хозрасчёт. Данный метод вполне успешно распространился на четверть всех предприятий страны. К примеру, Калужский турбинный завод, после введения бригадного подряда, увеличил производительность труда в 3,4 раза.
6. Сумерки мечты
Таким образом, структуры Русского общинного мира неизменно пробивали себе дорогу, проявляя чудеса живучести и укоренённости в национальной почве. Однако сама энергетика Русской Мечты стала угасать. Коммунизм воспринимался русскими, советскими людьми как нечто в первую очередь идеальное. Поэтому они и творили невиданные чудеса в жутко неблагоприятных материальных условиях. В последующем эти условия становились всё более и более благоприятными. Но именно тогда и возникла острая нужда в новой идеалистической подпитке. Необходимо было преобразование официальной материалистической идеологии в духовное мировоззрение, прямо апеллирующее к сакральному. Возможно, здесь сыграл бы важную роль русский космизм (прежде всего, имеются в виду идеи Николая Фёдорова). К слову, это вполне соответствовало бы космическому настрою Советской империи.
Однако материализм остался неизменным официальным «дискурсом». Он не мог дать новый импульс Русской Мечте. Сам коммунизм всё больше воспринимался как общество материального изобилия. Достаточно вспомнить по‑своему даже гениальное высказывание Хрущёва: «Коммунизм — это когда много сала». Но в том‑то и дело, что обеспечить «изобилие» могла только прежняя духовная энергетика, которая в своё время и преодолела невероятные тяготы материальных «трудностей». Но когда эта энергетика иссякла, то трудности уже стали преодолеваться с большим трудом. Возник великий соблазн решать все проблемы сугубо материальным путём, к чему подталкивал и «марксизм-ленинизм» с его экономическим детерминизмом, доставшимся от Запада. Этому же способствовал и нарастающий эгоизм многих элитариев, которые тайком завидовали материальному процветанию западных «коллег».
В результате Русская Мечта оказалась преданной. Но, несмотря на это, советское чудо всё же свершилось, и оно спасло Россию. Архетип Золотого века, земного рая не исчез, он просто заснул. И он может пробудиться в любую минуту, к чему надо быть постоянно готовыми.
