РОЖДЕСТВЕНСКОЕ. Горизонты духовности:

ДОМАШНИЕ СЕМЕЙНЫЕ ЧТЕНИЯ

«…Знаем, Господи Боже наш, что Ты по премудрому

промыслу Своему допускаешь страдания избранных Твоих, чтобы, как золото, на огне и через огонь страданий очистились от земли и еще больше засияли. Но не допусти, Боже милости и любви, чтобы сатана долго насмехался и лицемеры долго издевались над твоим крестоносным народом русским…»

Из Молитвы о Русском Народе

епископа Николая (Велимировича)

В настоящее время предпринимаются попытки новых прочтений истории России. При этом становится очевидным, что наиболее плодотворными оказываются попытки прочтения отечественной истории прежде всего как истории

п р а в о с л а в н о г о многонационального содружества.

В своё время А.С. Пушкин говорил, что людям его эпохи казалось: Древняя Россия найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Велик нравственно-духовный подвиг Николая Михайловича Карамзина. Бессмертны его духовные уроки: «История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста… представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся…»

Уроки истории… Воспитание историей… Древняя Русь называли

с т р а н о й г о р о д о в. Двадцать пять городов значилось при Владимире. Непосредственно перед нашествием Орды зафиксирован 271 русский город. 715 городов функционировали в эпоху Ивана Грозного. Царствие Алексея Михайловича - 923 города.

Старинные источники сообщают прелюбопытную подробность: русской княжне Анне Париж Х1 века показался (по сравнению с процветающим Киевом) «большой деревней».

…Николай Семёнович Тихонов, замечательный мастер лирического эпоса, посвятил одно из своих стихотворений любимой дочери Ярослава Мудрого, ставшей королевой Франции. В те далекие времена столица Франции основательно уступала

стольному златоглавому Киеву, с его великолепием, храмами, такими как

храм Софии…

Над Днепром и над Софией славной

Тонкий звук проносится легко,

Как же, Анна, Анна Ярославна,

Ты живешь от дома далеко!

До тебя не так легко добраться,

Не вернуть тебя уже домой,

И тебе уж не княжною зваться -

Королевой Франции самой.

Небо низко, сумрачно и бледно,

В прорези окна еще бледней,

Виден город - маленький и бедный

И река - она еще бедней.

На рассвете дивами вставали

Облака и отступала мгла,

Будто там на облаках пылали

Золотой Софии купола.

Неуютно, холодно и голо,

Серых крыш унылая гряда,

Что тебя с красой твоей веселой,

Ярославна, привело сюда?

Из блестящих киевских покоев,

От друзей, с какими говоришь

Обо всем высоком мирострое,

В эту глушь, в неведомый Париж?

Может, эти улицы кривые

Лишь затем сожгли твою мечту,

Чтоб узнала Франция впервые

Всей души славянской красоту!

…В 1554 году английский путешественник Р. Ченслер признал, что Москва по размерам явно превосходит Лондон.

КИЕВ, НОВГОРОД, ПСКОВ, РОСТОВ ВЕЛИКИЙ, МУРОМ, ВЛАДИМИР, СУЗДАЛЬ, ЧЕРНИГОВ, ЮРЬЕВ-ПОЛЬСКИЙ, ПЕРЕЯСЛАВЛЬ-ЗАЛЕССКИЙ, ГАЛИЧ, РЯЗАНЬ, МОСКВА, ЮРЬЕВ, СМОЛЕНСК, ЯРОСЛАВЛЬ, УСТЮГ, МОЖАЙСК, КОСТРОМА, НИЖНИЙ НОВГОРОД, ТВЕРЬ, десятки других городов имеют великую историю предпринимательства, развития разнообразных производств. Вокруг городов - производственные «посады», торговые и промысловые поселения, «гостьбы». Тогдашние «промышленники» (разных дел мастера, зверололвы, смолокуры, лыкодеры, бортники, бобровники, купеческие люди) сходились и съезжались на «п ог о с т ы» ( от

слова «г о с т ь б а»).

Мысль религиозная и мысль

нравственно-политическая: «Думы мои, думы…»

«Не мешать ребёнку с а м о р а з в и в а т ь ся правильно…». Способствовать формированию жизненной позиции человека. Становлению его нравственной позиции.

Становлению его общественного и нравственно-эстетического идеала. Труднейшие задачи педагога, воспитателя, работника сферы культуры, образования, духовности.

Уроки истории… Воспитание историей… Главенство справедливости, истины, честности, «праведного богатства» («Неправедное богатство не желать, законными доходами и праведным богатством жить подобает всякому христианину», - учил «Домострой»).

Неиссякаемая вера в историческое предназначение православного Отечества. Обращаясь к великому князю Василию Третьему, старец Филофей пророчествовал: «Все христианские царства сошлись в одно твое… два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать».

Н.С. Лесков, поясняя замысел цикла рассказов «Праведники», писал: «Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одною дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?.. И пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя бы то небольшое число тех праведных, без которых «несть граду стояния», но куда я ни обращался, кого ни спрашивал - все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так как кое-каких хороших людей и тот и другой знавали. Я и стал это записывать. Праведны они, думаю себе, или неправедны - все это надо собрать и потом разобрать: что тут возвышается над чертою простой нравственности и потому «свято господу». Влечение «одушевиться со всей Русью», поиски автором «Очарованного странника», «Соборян», «Запечатленного ангела» «положительно прекрасного человека» весьма поучительны.

Обрушивались на Русь «вихри враждебные», «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Давно уже мятежно-беспокойный парус искал бурю. Давно уже мечтал романтик-пассионарий: «Буря бы грянула что ли…»; «пусть сильнее грянет буря!» И даже осторожно-скептичный Иван Бунин устами лирического героя провозглашал: «Я жду весёлых звуков топора, жду разрушенья дерзостной работы…» Уроженец Раненбурга Леонид Радин (1860-1900), слушая в родных селениях «Лучину» («Видно, свою вековую кручину пахарь в неё перенес»), испытывая «жгучую скорбь наболевшей души», напишет призывное, пафосное («Смело, товарищи, в ногу»). Михаил Пришвин

напишет в дневнике: «Время такое головокружительно быстрое, кажется, все куда-то летит… Новое страдание, новый крест для народа русского я смутно чувствовал еще раньше, неминуемо должен прийти, чтобы искупить - что искупить?.. Пламя пожара России так велико, что свет его, как солнца свет утреннюю луну закрывает…»

Православная публицистика. «Раздумья у

старого камня» Л. Леонова: ценности, которыми

нельзя поступиться

Л.М.Леонов отмечал: «Наши былины и живопись не раз брали темой раздумья могучего, в броне, конного витязя на распутье, посередь мертвой костью усеянного бранного поля. Заботливые деды и посмертно самими останками своими наставляют уму-разуму опрометчивых внучат. И в том состои их наука, что никому в нашей необъяности знать не дано: что поджидает тебя впереди - поганая Калка, ничейное Бородино или славное поле Куликово». Писатель говорит о «скрепляющем нацию воедино сотрудничестве поколений»: «Для меня любая, на сельском погосте, ромашкой да погремком заросшая могильная плита приобретает вещественную силу национального пароля. И вот почему до изощренности высоко и тонко поставлен в некоторых западных странах культ кладбищ, несмотря на жгучий соблазн обращения их в дармовые пригородные каменоломни». И далее: «Жизненно необходимо, чтобы народ понимал свою историческую преемственность в потоке чередующихся времен. Из чувства этого и вызревает главный гормон общественного бытия, вера в свое национальное бессмертие».

Нравственно-духовная позиция Леонова принципиальна и бескомпромиссна: «Атеистический топор в руках воинствующего невежды, о чем предупреждал еще Гете, становится величайшим культурным бедствием, потому что сопровождается уже невозместимым для человечества ущербом. А ведь при наших-то просторах стоит ли строить даже похвального назначения коммунальные агрегаты, вроде прачечного заведения, уж непременно, скажем, на месте храма Василия Блаженного, под предлогом, что, по слухам, оный Василий не возглавлял прогрессивно-освободительных тенденций своего времени».

Леонид Максимович делает важные пояснения, расставляет нравственно-этические и историко-философские акценты:

«Не вдаваясь в теологические дебри, также и в обсуждение религии как социального инструмента правящих классов, беру на себя жизнеопасное мужество вкратце объясниться по существу довольно ясного и кем-то нарочно запутанного вопроса.

На протяжении тысячелетий верховное понятие б о г а, как исходного начала всех начал, вместившее в себя множество философских ипостасей, национально окрашенных в фантастических мифах, когда-либо двигавших людьми моральных стимулов, ко всему прочему, служило емкой и неприкосновенной копилкой, куда человек с большой буквы - мыслитель и труженик, художник и зодчий - вносил наиболее отборное, бесценное, свое, концентрат из людских озарений и страданий, беззаветной мечты и неоправдавшейся надежды, наконец, свершений нечеловечески тяжкого труда». И далее: «Неизменно, сверх положенной дани, в размере десятины от трудов своих, люди отдавали небу треть, и половину, и все достояние целиком, включая самое жизнь иногда. Бессчетная вереница одержимых детской верой в свое же создание благоговейно возлагала на возвышенья алтарей свои черные гроши, пофазно переплавлявшиеся затем через восторг художника и щедрость мецената в пленяющие воображение архитектурные конструкции, населенные поэтическими причудами и химерами, в свою очередь изготовленными из неупотребляемых в быту чистейшего света и плотнейшего мрака, - воистину божественные шедевры, уже тем одним священные для всех нас, что в них сосредоточился совместный порыв иногда нескольких подряд людских генераций».

Л.М. Леонов называет «вобравшие в себя всякие первостепенные ценности

эпохи, эти великие храмы» - храм Петра в Риме, стрелой устремленный ввысь Йоркский собор, циклопический Абу-Симбел; он напоминает о «прикосновении к церковной теме» Леонардо и Рублева, Баха и Микеланджело; он называет древние наши лавры и монастыри, Валаам и Соловки, Суздальщину и Троице-Сергиеву обитель

(они были в старину «боевыми и культурными форпостами русской государственности, так что сияние золота на куполах и звон колокольный звали предков наших к деяниям, в некоторой степени и обеспечившим их нынешнее благоденствие» - . «…И уж конечно не для праздного любования нужен нам блеск старинных куполов, ажурный узор башен, каменная мощь стен, под сенью которых предки наши отваживали от своего порога гостей непрошеных…»).

Леоновские уроки духовности…

«…с веками, кладовые великого трудолюбивого народа наполняются все новыми поступлениями его трудов и вдохновений, - пишет Леонид Максимович. - Но вот уже не видать под ними одного почтеннейшего, на самом дне хранящегося предмета, давно, в прошедшие времена называвшегося х о р у г в ь ю. Из-за своей несколько подмоченной репутации словцо это на нашей памяти вышло из обихода. Родившиеся было ему на смену были вскоре зашлепаны губами ленивых ораторов, не в меру захватаны типографской краской. С тех пор не изобрели пока термина посвежее для обозначения знамен высшей святости, под сенью которых выигрываются всемирно-исторические сражения, совершаются неповторимые подвиги. В малой вещице этой сосредоточивается вера нации в свое песенное бессмертие, помогающая ей пережить любую во всем диапазоне стихийных напастей: от орды до чумы, от безвременья до кукурузы.

Как правило, реликвия эта представляет собой прямоугольный отрезок старой ткани, простреленной и обгорелой местами, с подозрительнобурыми пятнами на ней. Но никому же в голову не придет отдать ее в химчистку. Опять же изображено на ней не клюшка хоккейная, не экскаватор или, скажем, мопед и другие эпохальные завоевания технического прогресса, а нечто давно отжившее и даже в ярость повергающее иных лукавцев, искусно задрапированных под передовых мыслителей;;

а порой даже вопиющий анахронизм мистического содержания, вроде, например, ликов архангельских, как известно полностью ныне опровергнутых посредством современных наук. Но почему-то выясняется на практике: чем старее, чем глубже уходит корнями в прошлые века такая, наивной рукой вытканная, картинка, тем большей, почти магической она обладает силой воздействия». Раздумья, тревоги психолога и философа: «И оттого, что все на свете подлежит тлению, самые твердокаменные скрижали в том числе, то подобным до крайности хрупким сокровищам полагаются особая ласка и бережение. Предки наши от случая к случаю выносили из-под спуда на воздух сей изредившийся лоскуток, под колокольный звон поили весенним ветром досыта, молодили солнышком потускневшее золотое шитье».

По велению сердца. К полемике вокруг поэмы Ю.Кузнецова

о земной жизни Иисуса Христа

Священник Дмитрий Д у д к о опубликовал на страницах журнала «Наш современник» (2001, № 2) свои читательские впечатления о поэме: «Не знаю, почему вдруг забили тревогу - и совершенно преждевременно: поэт Юрий Кузнецов не случайно, а по велению сердца обратился к христианским истинам… Начинаю вчитываться,

сразу же поражают первые строчки:

Памятью детства навеяна эта поэма.

Встань и сияй надо мною, звезда Вифлеема!

Знаменьем крестным окстил я бумагу. Пора!

Бездна прозрачна. Нечистые, прочь от пера!

Да, в самом деле, все серьезно, значительно. А все ведь начинается от того

рокового древа познания добра и зла, ведь мы хотели решить умом этого мира только: будем как боги… Поэма меня начинает захватывать…»

Прислушаемся к авторитетному мнению такого читателя, как Дмитрий Дудко:

«…Поэма Ю. Кузнецова… Самая значительная за время с 1917 года. Удивительные стихи, многозначительные образы наводят на очень большие размышления… Поэма не для спешного суждения… В поэму надо вчитываться…» Отец Дмитрий Дудко напоминает о «Иисусе неизвестном» Д.С. Мережковского ( хотя то произведение написано не стихами, а прозой): «Тоже заставляет задуматься. Мережковского обвиняли в мечтательности, меж тем как это не просто мечты. Лучшего произведения о Христе у литераторов я не нахожу. Здесь и основательность, и глубина чувств, и не меньшая глубина в размышлениях».

Искусство быть читателем… Дмитрий Дудко владеет этим искусством, наряду с даром православного просветителя, педагога, воспитателя. Процитируем его заметки, навеянные вызвавшей полемические отклики современной талантливой поэмой:

«Если сказать просто, как о литературном произведении, то стоит поставить перед собой вопрос: знаем ли мы Христа?

Я тоже был сбит с толку, особенно суждениями Ивана Ильина, которого я глубоко уважаю, но когда вчитался внимательно, меня потрясло. Мережковский подошел ко Христу не как богослов, а как человек, ищущий во Христе спасения.

Так и Кузнецов, говоря о юности Христа, ставит нам вопрос: а не состарились ли мы в суждениях о Христе? То есть, веруя в Христа, не просто ли чувствуем и живем по шаблону?

Спасибо Ю. Кузнецову за удивительную поэму, заставляющую нас думать и жить не по привычным законам и шаблонам, а, отрешившись от своих привязанностей и предвзятостей, смотреть на все с чистиым чувством. Тут можно даже воскликнуть по-евангельски: «Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло» (с.25-26).

…Ушли из жизни и Юрий Поликарпович Кузнецов, и отец Дмитрий Дудко. Каким-то особым светом и смыслом наполняются сегодня читательские заметки отца Дмитрия: «…Помоги Вам Бог… Помолимся друг за друга Богу. Помоги Бог всем литераторам, особенно русским, нести слово истины, пробуждая свои и другие души. Много горя и грязи сейчас у нас на Русской земле… Время ли нам ссориться, протянем друг другу руки любви и примирения» (с. 27).

«Поэзии божественная власть» - так назвал свои заметки историк богословия

Николай Лисовой, напоминая о необходимости учитывать специфику жанров искусства, обращенных к религиозной тематике. Древнейшие памятники: «Стих о Голубиной книге», апокриф «Хождение Богородицы по мукам», «Никодимова книга», «Повесть об Иоасафе, царевиче индийском». Русская литература Золотого и Серебряного века: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Толстой, Достоевский, Бунин, Блок, Есенин… Включаясь в дискуссию, Н.Лисовский говорит? «…не думаю, чтобы Евангелие нуждалось в современных поэтических переложениях. Лучше - и поэтичнее! - евангелистов никто о Христе не скажет. Но если Юрий Кузнецов, большой поэт, много думавший, много перестрадавший в своей творческой жизни, в пору зрелости и духовного расцвета обращается к евангельской теме, осознает «Путь Христа» как цель, к которой он - может быть, подспудно, может быть, не всегда осознанно и последовательно - шёл всю жизнь, - слава Богу. Честь и хвала поэту, решившемуся на такое труднейшее, очень редкое в русской и мировой поэзии творческое свершение. А то что встретятся в поэме те или иные непривычные для нас, даже шокирующие кого-то, решения, есть художественные домыслы и субъективность поэтического видения - это естественно, без этого не было бы художественного произведения, не было бы поэзии. Поэзия - не грех. Грех - только плохая поэзия»(с.38-39).

И. С т р е л к о в а, вступая в дискуссию, отмечает, что публикация данной поэмы

не есть только внутреннее дело редакции, но «большое событие в русской литературе, ответ на вопрос, может ли современный художник обратиться к великой теме Христа».

Ей представляетсяправильным, что поэт «не прибегает к приемам стилизации под старину» («Школярский пересказ поэту вообще противопоказан. Поэт идет от поэзии евангелистов Матфея, Марка, Луки, Иоанна, но он современен, и в этом правда: так может писать только человек верующий») (с.27-28).

Вадим Кожинов, включаясь в полемику, отметил, что появление на страницах журнала «Наш современник» поэмы Юрия Кузнецова о земной жизни Иисуса Христа «вызвало резкий протест у некоторых (слава Богу, очень немногих) священников и их прихожан, причем речь идет не столько о каких-либо «неугодных» критикам элементах этого произведения, сколько о том, что поэт вообще не должен был его создавать».

Ведущий критик и культуролог современности, В. Кожинов аргументированно

доказывает несостоятельность позиции тех, кто отказывает Ю. Кузнецову в праве

на самостоятельное «прочтение» и трактовку великой темы. «Однако, если мы пойдём по этому пути, придется отвергнуть значительную часть классических творений литературы и искусства, ибо художественное претворение религиозной темы не

может полностью совпадать с каноническим богословием, - справедливо

полагает культуролог. - Стоит напомнить, что никем, кажется, ныне не оспариваемое полотно Александра Иванова «Явление Христа народу» в своё время подвергалось суровым нападкам со стороны чрезмерно «ортодоксальных» критиков…».

Процитируем суждения В. Кожинова: «…в поэме Юрия Кузнецова нет и намека на отрицание божественности Христа и какой-либо хулы на Его Церковь. Что же касается таких элементов поэмы, которые могут быть оспорены с точки зрения канонического богословия, они в х у д о ж е с т в е н н о м творении поистине неизбежны. Точно так же, например, некорректно судить о художественном воссоздании явлений природы с точки зрения естественных наук». И далее: «Художественные произведения на религиозные темы создаются не для весьма узкого круга людей, обладающих существенными богословскими знаниями, но обращены ко всем людям, для которых восприятие таких произведений нередко становится наиболее доступным для них путем к обретению Веры», - убежденно констатирует В. Кожинов. Культуролог

делает существенное уточнение. За последние три четверти века русская литература (кроме эмигрантской и «подпольной») в сущности не обращалась к религиозным темам. Единственным, пожалуй, исключением стал опубликованный в 1966-1967 годах в патриотическом журнале «Москва» роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».

Это произведение, полагает В. Кожинов, «наверняка вызывает у нынешних «ортодоксов» гораздо более резкое неприятие, чем поэма Юрия Кузнецова. И есть все основания - несмотря на любые возможные «несогласия» - радоваться появлению этой поэмы, -продолжает он. - Верю, чтио абсолютное большинство приобщающихся Православию людей воспримут ее как достойное свершение крупнейшего нашего поэта…»

(«НС», 2001, № 2, с. 29).

Читатель Валерий Фокин обращается к Ю. Кузнецову: «…Вашу «Юность Христа» перечитал десяток раз - пытался понять, откуда при внешней простоте стиха возникают такие духовная высота и нравственная мощь. В этом, видимо, и есть загадка Поэзии!»

«…д у х о в н а я к р а с о т а и н р а в с т в е н н а я м о щ ь…» - современному автору

удается достойно продолжить традиции классики.

Протоирей Александр Шаргунов, настаивая на необходимости самого серьезного подхода к осмыслению сложной проблемы, напоминает о мысли из Послания апостола Иакова: «…язык - огонь, прикраса неправды, смотри, как много вещества зажигает». «Слово, произнесенное с огненным вдохновением, может делать ложь привлекательной для многих, - предостерегает протоирей А. Шаргунов. - Совершенно понятно, что хуже всего - самая главная ложь - ложь о духовных событиях и явлениях. Христианское искусство - самое трудное, потому что, как всякое искусство, оно требует быть правдивым и подлинным… Человек призван к высшему созерцанию - к Божественной красоте…»

Крупный мастер исторического повествования, Владимир Личутин размышляет о философско-лирическом цикле Ю. Кузнецова: «Нынче с помягчевшим взором Кузнецов вглядывается в небеса, чтобы разглядеть Спасителя, рожденного от земной женщины, еще того, юного, полного соков, не утратившего земного обаяния, полного земных чувствований, но уже Бога. Наши предки могли ощущать Христа как человека, но мы за тьмою веков почти утратили это удивительное чувство. Опираясь на бытийные книги, Юрий Кузнецов пытается выстроить единое древо национальной культуры, корнями прочно стоящее в почве, а кроною тающее в занебесье…».

В.Личутин особо отмечает художественное мастерство своего собрата по перу, отдавая Ю. Кузнецову пальму первенства («Первый поэт России. Эту его высоту признают даже самые ревнивые братья по цеху»). Юрий Кузнецов - поэт настоящий,

талантливый, вдохновенный. Поэты же, истинные Поэты - «это странное неземное племя, ближе всего к Богу; они не пишут стихов, не добывают их из черниленки, не соскабливают с кончика пера, не разглядывают на дне рюмки иль в кармашке портмоне, но они вышептывают свои песни с небесных пюпитров. Ткань стиха настолько тонка порою и необъяснима, что похожа на кудесы, на мираж, она настолько блистающа и неуловима, что напоминает перламутровые чешуйки стрекозы, воспаряющей под облака. Поэты играют на тех духовных струнах, которые доступны лишь самым глубоким молитвенникам…»

Прав прозаик В. Личутин, любуясь необычайного мастерства художесвенной тканью поэмы. Вот, например, большой психологической мощи сцена воскрешения Лазаря. Чудо свершилось… Возвращенный к жизни Лазарь «напевал про себя золотистую песню, И растекалась она по всему поднебесью»; «Песня Лазаря»:

В тесных земных преисподних

Дремлет великий покой.

Можно проснуться на подвиг

Только по вере святой.

Братья и сестры, вставайте!

Вера сияет во мгле.

Богово Богу отдайте,

А остальное земле.

Кончилось время земное.

Солнце над вами стоит

Легкое и золотое,

Ваши грехи золотит.

Даже в земных преисподних

Светит оно широко.

Трудно подняться на подвиг,

Все остальное легко…

Владимир Чивилихин, поясняя замысел своего романа-эссе «Память», свидетельствовал: «…давно ушедшие люди с их страстями, помыслами и поступками, движения и подвижения народов, царства и кумиры, великие труды миллионов, моря их крови и слез, разрушающее и созидательное, пестрые факты, широкие обобщения, разноречивые выводы - в этой бездне минувшего так легко и просто потеряться, растворить себя в том, что было и больше никогда не будет, и поэтому будто бы так легко и просто обойтись без всего этого, прожить оставшееся время сегодняшним днем, найдя радость в честном заработке на кусок хлеба для своих детей. Однако память - это ничем не заменимый хлеб насущный, сегодняшний, без коего дети вырастут слабыми незнайками, неспособными достойно, мужественно встретить будущее…».

…Памятный каменный православный крест у Козельска напоминает издали человека с раскинутыми руками. Автор-повествователь в публицистическом отступлении раскрывает охватившие его чувства: «Не перед камнем стою, а перед глубокой многовековой тайной! Победоносное степное войско было сковано железной цепью организации и послушания, умело применяло осадную технику, обладало огромным опытом штурма самых неприступных твердынь того времени, руководилось поседевшим в жестоких боях главнокомандующим и - сорок девять дней штурмовало деревянный лесной городок, семь недель не могло взять Козельск! По справедливости Козельск должен бы войти в анналы мировой военной истории наравне с такими ратоборческими гигантами, как Троя и Верден, Смоленск и Севастополь, Брест и Сталинград».

Николай Николаевич Миклухо-Маклай произнёс 26 августа 1878 года речь на собрании членов Линнеевского общества в Сиднее. «Если мы, взявшие на себя бремя науки, намерены быть гуманистами в истинном значении слова и заботиться о благе человечества не только в настоящем, но и в будущем, мы должны, на мой взгляд, помнить об обратной стороне всех наших гуманистических идей, которые с течением времени, несомненно, восторжествуют. Мир освободится от человеконенавистнических предрассудков, от рабства, от будто бы обоснованных претензий одного народа угнетать другой народ, человечество поймет преступность насилия, жестокости, неравноправия, люди всех наций и рас поймут, что между собой они равны и каждый из них наделен от рождения равным правом на жизнь и жизненные блага. Наука избавит человечество от эпидемий, многих пока неизлечимых болезней, облегчит труд людей, обогатит их душу и мозг прекрасными идеалами».

Юрий Бондарев. «Звезда детства».

Серебристые поля сверкали в темном небе над спящей деревней, и одна из звезд, зеленая,

по-летнему нежная, особенно добро мерцала мне из далеких глубин Галактики, из запредельных высот, двигалась за мной, когда я шагал по пыльной ночной дороге, стояла меж деревьев, когда

я остановился на опушке березняка, в прохладе тихой листвы, и смотрела на меня, лучась ласково из-за черной крыши, когда я дошел до дома.

«Вот она, - думал я, - это моя звезда, вся теплая, участливая, звезда моего детства! Когда я видел ее? Где? И может быть, я обязан ей всем, что есть во мне хорошего, чистого? И может быть, на этой звезде будет последняя моя юдоль, где примут меня с тою же родственностью, которую я ощущаю сейчас в ее добром, успокоительном мерцании?»

Не было ли это общение с вечностью, разговор с космосом, что до сих пор все-таки пугающе непонятен и прекрасен, как таинственные сны детства!

* * *

Николай Рубцов. «Звезда полей».

Звезда полей во мгле заледенелой,

Остановившись, смотрит в полынью.

Уж на часах двенадцать прозвенело,

И сон окутал родину мою…

Звезда полей! В минуты потрясений

Я вспоминал, как тихо за холмом

Она горит под золотом осенним,

Она горит над зимним серебром…

Звезда полей горит, не угасая,

Для всех тревожных жителей земли,

Своим лучом приветливым касаясь

Всех городов, поднявшихся вдали

Но только здесь, во мгле заледенелой,

Она восходит ярче и полней,

И счастлив я, пока на свете белом

Горит, горит звезда моих полей…

* * *