Трудно поверить, но «гейропы» нет на планете. Невозможно представить, но поляки приветливы с русскими. Невероятно, но факт: Старый Свет не считает нас варварами.
Осознание приходит не сразу. Сначала ты слишком ослеплен новыми впечатлениями, главное из которых: «они» – это «мы», но без «великого октября». Лица и улицы – все похожее. Особенности локальны. Общность тотальна. Слепец, кто не видит.
В Будапеште я оказался на спектакле «Онегин» английского хореографа Джона Кранко. Вряд ли данный балет заинтересовал бы меня сильнее, чем в Москве (а все представления «Онегина» в Большом театре я намеренно проигнорировал), но в венгерской столице в этот вечер на сцене выступали сразу две русские девушки, еще недавно – солистки балета театра Станиславского и Немировича-Данченко. В роли Татьяны Лариной выступила Таня Болотова (Мельник), а в роли Ольги – Лиза Чепрасова.
Обе девушки не просто знакомы москвичам – они блеснули ярко, запомнились публике и продолжили путешествие. Европа едина культурно. Границы национальны и условны. Публика одинакова всюду. От Москвы до Будапешта.
Путь в столицу Венгрии я начал четыре года назад, когда на сцену московского балетного конкурса вылетела красивая и неизвестная массам блондинка и станцевала «Привал кавалерии». К концу номера о ней знали все, ее любили, ею восхищались. Звали ее Татьяна Болотова. Теперь зовут Татьяна Мельник, но, поверьте, эта девушка – та же! Вскоре Таня перебралась в «Стасик» из своего не самого известного балетного коллектива. В театре Станиславского и Немировича ее карьера складывалась если и менее успешно, чем хотелось, то только в глазах преданных поклонников. Каким был и остается автор данных строк. Татьяну видели. Нередко в главных ролях. Для нас, влюбленных в нее, с некоторых пор стало все равно, где искать девушку. Поэтому ее переезд в Будапешт не стал трагедией. Более того, появился хороший повод для путешествий.
Елизавета. Она появилась для людей неспециальных на том же балетном смотре, что и Таня. Киевлянку увидела Москва и наградила не только конкурсными званиями, но и приязнью. Не сразу Лиза оказалась у нас. Пока было возможно, она не покидала Киев. Но как только «на» сменилось на «в», выбора не осталось: только русские, только Россия, только Европа.
И снова «Стасик». Мы еще не раз вспомним о лучшем его балетном сезоне за последние годы. Пока отметим, что он уже в прошлом (но не будем говорить, что впереди ничего нет), а Аню Оль будем искать в Амстердаме, Лизу Чепрасову в Будапеште, Таню Мельник – там же. И найдем сразу, ибо спрятать наших девушек невозможно!
Сам балет описывать сил нет. Кто хочет, может обратиться к форуму «друзей балета», где немало копий сломано вокруг премьеры опуса Кранко в Большом театре. Коротко: гусаки мечут икру под сенью тыквенных деревьев в этом сценическом произведении чуть реже, чем постоянно.
Огорчает?
Ничуть. Пусть для русских придуманы невероятные по нелепости народные танцы. Пусть аристократы ведут себя так, как позволяют себе лишь изредка, и совсем не в стиле Пушкина. Пусть. Пусть.
Главное здесь вот в чем: подданный Ее Величества Елизаветы II берет русского поэта и ставит его роман на музыку русского композитора. Идет ХХ век. Полыхает холодная война. Но остаются имперские константы. На сцене – родовая аристократия. Богатые бездельники. Crème de la crème Европы. Немного не соответствуют помещики от Кранко нашим представлениям о дворянах? Не бьют дворяне друг другу на балах физиономии? Это да.
Но! Во-первых, Джон Кранко – уроженец ЮАР, а это не совсем метрополия, т.е. монархическое чувство у него пожиже, чем у кокни. Во-вторых, рукоприкладство дворянам не чуждо вообще, русским – в частности. Достаточно вспомнить офицера и композитора Александра Алябьева, убившего голыми руками партнера по ломберному столику при подозрении о неладном. Не на балу, конечно, однако факт есть. Поверьте, к исторической России у Кранко огромнейший пиетет. Тáк любят своих.
Да и как может быть иначе? Нельзя одновременно считать народ варварским и слушать его музыку: Чайковского, Мусоргского, Римского-Корсакова, Стравинского, Прокофьева. Танцевать Баланчина, наконец. Читать Достоевского, Толстого, Чехова.
Что произошло? Почему нас убеждают в том, что Европа загнивает в мультикультурализме, а Британия – враг? Недоумеваю. Теперь напомните, от чего она загнивала в прошлый раз вместе со всем капитализмом, и замените слово «враг» термином «спарринг-партнер». Справились? Тогда вас не удивит, почему в Вене поют «Трех сестер» Петера Этвёша, а сам автор стоит за дирижерским пультом. Исполняют текст Чехова на языке оригинала, т.е. на русском, солистки – русские девушки. Год назад я присутствовал в Венской опере на этом спектакле, сейчас в Будапеште передо мною журнал, на обложке которого – Этвёш. Человек известный. Наш современник.
Про любовь левых к СССР знают все. А вот про чувство сопричастности Европы к России догадывается не каждый русский. Мы – свои для людей высокой культуры. Они смотрят «Лебединое озеро». Мы – свои для польской продавщицы сигарет в Кракове. Она отказалась говорить по-английски с русским покупателем, сказав, что глупо славянам не пытаться найти общий язык, и мы вместе продирались сквозь русско-польский новояз, изобретаемый прямо на месте.
Подозреваю, нас не любит «прогрессивная левая общественность» Запада. В той же степени, в какой любила СССР. Объяснимо: мы, в глазах типичного левого интеллектуала, отступники, а повестку «публичной Европы» формирует левый дискурс. Признаю, что у нас множество недостатков, но не только Крым – наш. Наши и балет с оперой – вершина вершин европейской культуры. Да, у нас не встретишь запросто архитектуру art déco, но надо понимать, что когда она захватывала Европу и Новый Свет, наше естественное развитие было прервано конструктивизмом – и не только в искусстве, и вместо «природопослушного» нацбилдинга нам был предложен алгоритм создания неорганичного «социального тела».
Теперь мы возвращаемся к себе.
Поэтому для меня наивный интерес к России Джона Кранко важнее любви к СССР Ромена Роллана, Анри Матисса и классических французских «комми». Мне приятнее любое нейтральное упоминание России в детективах Джозефины Тей – она именно не наделяет нас экзотическими свойствами – любого количества слов о любом количестве «дней, которые потрясли мир».
Историческую Россию не любят еврокоммунисты, неприязнь у «новых левых» была и к СССР, свернувшему с пути перманентной революции. Но не будем равняться на них.
Петер Этвёш пишет оперу Tri Sestri, а именно он – проводник культурного будущего Европы, живущий в настоящем и настоящим, а не изобретатели всеобщего счастья с новыми смыслами.
Душа Европы по-прежнему созидательна, мелодична, танцевальна, жестока, склонна к насилию. На театре военных действий, на театре от драматического до оперного, в высокой культуре – повсюду иногда она столь же разрушительна, сколь и в ковровых бомбардировках. А ведь все, что я сказал о «душе Европы», слово в слово о нас. Мы тоже любим красоту рисунка кучного бомбометания. Мы веселые и злые, потому что знаем, что живем на планете «веселой и злой».
Поэтому нам просто вписаться в «заграницы». Мы из Европы и не выписывались. Вена, Бордо, Амстердам, Будапешт, Мюнхен, Прага, Мадрид. Вот названия только тех городов, где танцуют мои знакомые. Русские или связанные с Россией. Причем отличить последних от первых часто невозможно. Одна Европа.
Европа, в которой прошла реституция. В которой христианская церковь – значимый общественный институт. В которой давно достигнуто согласие по поводу бывших монархов и актуальных монархий. Это наше будущее. Будущее ничуть не «гейропы», но страны, где священников на улице не много, а очень много, как в Польше. Где церковь активно участвует в мирской жизни, как в Сербии. Где в храме в любое время может играть орган, как в Финляндии. Где собор – не только религиозное, но и общественное собрание, как в Нидерландах, Австрии, Германии. Где есть монарх и только он выше епископа. Где каждый даже поп-исполнитель поет о Рождестве, если не хочет быть маргиналом.
В Европу я ездил за русским балетом. Нашел Россию.
