Когда школьный фургон, работы умельцев находкинского судоремонтного завода, свернул с грейдерной трассы Раздольное –Хасан на раздолбанный артиллерийскими тягачами проселок, ведущий в Рязановку, его перестало трясти мелкой дрожью, зато начало раскачивать из стороны в сторону, и по дощатой, в три небольших окошка, будке, с долгим протягом, шумно захлестали ветки, швыняя в оконные проемы разноцветную листву.
«А может, к черту это домашнее задание?! - терзал я себя сомнениями, под их аккомпанемент, глядя сквозь зияющий дверной проем «теплушки», на залитые солнцем, осенние сопки.
- Половину-то, задания уже сделал. Глупо терять такой денёк!»
В этот момент, будто подслушав мои крамольные мысли, дверь фургона, еще утром сорвавшаяся на ухабах с петель, затряслась под ногами в истерическом припадке.
«Нет! Ну зря, что ли, так удачно, сорвались пораньше из школы?» – начал, было я возражать не столько мысленно, сколько ногами, изо всех сил прижимая припадочную оторву к пыльному полу. Но, в диалог вмешалась, видимо психанувшая на сей счет, скамейка. Она применила, впрочем, не только к моему седалищу, метод уже в те годы весьма осуждаемый педагогической наукой. На очередной колдобине, как теннисистка на подаче, она сначала подбросила всех, её попиравших, на четверть метра, а потом поддала влет так, что лязгнули зубы… Не наш метод…
«Живы будем, водитель к обеду точно успеет! – взглянув на часы, ободряю обескураженных попутчиков, перекрикивая лязг и грохот, пляшущей в углу чугунной «буржуйки».
- Что ж, полдня, считай, за пазухой. Патроны еще остались, можно будет поохотиться, на перелете, у моря. Волчка брать не буду. У него еще с прошлой прогулки лапы в кровь стерты… С копытными, вишь, тягаться взялся…»
Но чертить планы было уже некогда. Машина катила по городку и почти поравнялась с моим домом. Свиснув в переднее окно, для доходчивости, хлопнул, ладошкой по кабине. Сержант водитель с готовностью притормозил и в «салон» ввалилось облако, до сего без успеха гнавшейся за нами, пыли. Задержав дыхание, на десантный манер, под всеобщее «фууу!», вываливаюсь в дверной проем.
Шум, пыль, тряска остались позади. В доме тихо, никого. Швырнул дерматиновую папку с тетрадями на инвентарную КЭЧевскую кровать, сунул нос в холодильник, попутно стянув с гвоздя патронташ. Вынул стреляные гильзы, пересчитал взглядом оставшиеся патроны – четыре, обычный расход. Для этих молодцов и в кармане места хватит… Другой карман заполнил наскоро приготовленным походным провиантом. Прихватив за ствол старенькую курковую «тулку», вышел в коридор и, под аккомпанемент нетерпеливых повизгиваний, доносившихся из-за двери, обмотав новенькими портянками, сунул ноги в кирзовые «доходяги».
Вот чертенок! Каким таким чутьем, там, во дворе, он безошибочно определяет, когда я собираюсь на охоту, а когда просто жонглирую ружьем, тренируя стрельбу навскидку? Может дело в сапогах?
«Ну, извини Волчара – оглаживаю, навалившуюся на грудь овчарку, по прижатым ушам – Сегодня, друг, без тебя!»
Долго, еще очень долго доносились мне вслед его отчаянные, душераздирающие, полные негодования вопли и только когда, отошел от городка на добрый километр, их сменил протяжный, леденящий душу волчий вой. Под этот вой я и утопил в стволы две закопченные, не раз бывавшие в деле, латунные гильзы. Они были снаряжены бумажными стаканами с дробью, пересыпанной крахмалом. Такой заряд существенно повышал «кучность и резкость боя». Порох тоже был весьма экзотический, добытый из холостых патронов к автомату Калашникова. Все лучше, чем дымный, из взрывпакетов, или наточенный рашпилем артиллерийский…
Вот и родничок. Самое время применить, бутерброд с, диковинной теперь, китовой колбасой. Сдвинул нож набок, прижал двустволку к бедрам и, подмяв сухие былинки, плюхнулся на обочину неширокой, в одну колею, дорожки. Приморские сопки покрыты густой сетью таких путей тактического назначения. Пока расправлялся с содержимым окружного еженедельника «Суворовский натиск», осмотрел в бинокль смешанный лесок, лежащий чуть ниже, в пойме ручья. Местами он еще сохранил яркие осенние краски. Над ним были видны наслаивающиеся силуэты сопок, покрытых на зиму шапками рыжих листьев низкорослого маньчжурского дуба. Вправо они уходили наверх, к Сухановскому перевалу, слева обрывались крутыми утесами к морю.
Дальше, колея уходила, петлять между сопок, но я спрямил путь по узкой тропинке у края болота и через пятнадцать минут уже отдирал от брюк колючки, стоя на изрытом аппарелями берегу бухты Бойсмана. Справа, виден «Красный утес», до него, по идеальному песчаному пляжу, километра полтора. Слева, в полукилометре, скалистый мыс. Впереди, нанизанные на линию горизонта, тесно зажатую между великим океаном и бездонным синим небом, толпятся острова архипелага, названного в честь одного из офицеров команды Фрегата «Паллада», лейтенанта Римского-Корсакова. Примечательны и названия входящих в него островов: Де-Ливорна; Гильдебрандта; Дурново; Матвеева. Я бы и не знал, в ту пору, всех топографических наименований этих, удивительных по красоте, клочков суши, если бы не секретные карты, которые клеил отцу для штабных учений.
Штиль полный. Начало отлива. Море, как вода в стакане, молчит, не издает ни шороха. Только шелест крыльев, да гоготанье гусей где-то высоко, над головой. Их даже не разглядеть за лучами слепящего солнца.
Если пойти направо, вброд придется переходить пару ручьев, впадающих море, да еще, в моих-то, драных сапогах, а потом повторить эту глупость еще и на обратном пути … Нет, новых портянок реально жаль… Думаю, разумней повернуть налево. И солнце на активном участке охоты будет светить в затылок, и утку на мысу взять легче, ленится глупая облетать его стороной, вот и выходит прямо на выстрел. А вот достать её из воды … Тут уж – снимай штаны…
Выбрав таким мотивом приключения, которые ждут меня слева и похерив те, которые напрасно были приготовлены справа, я не спеша зашагал вдоль границы трех сред, цепляясь сапогами за гирлянды мокрой ламинарии, забытой на берегу отступающим морем. Из любопытства подбрасываю сапогом и подхватываю на ходу великолепный четырехметровый экземпляр.
Забавно … Бурые, коротенькие корешки «морской капусты», будто птичьи лапки, держат небольшой, меньше куриного яйца, камешек. Однако, вырвать его из когтей водоросли, оказалось сложно. Отдала она мне свой якорек только вместе с «пальчиками».
Вскоре, за невысоким мыском под ногами зашуршала мелкая галька. Заметив меня, с моря нехотя поднялась небольшая стая уток и, почти касаясь воды крыльями, ушла в сторону островов. Но на бакланов моя вооруженная личность не произвела никакого впечатления. Оседлав стометровый косяк «угая», в миру по-простецки именуемого красноперкой, они степенно охотились, не бросаясь, как обычно, с высоты в море черными стрелами, а лишь лениво обмакивая в него головы, поочередно выдергивая из воды добычу, зажатую в длинных тонких клювах, которыми они орудовали будто палочками для приема пищи. Птицы вскидывали над собой рыбину за рыбиной, достигающую, порой, размера более длинны шеи самой охотницы и, в три глотка, целиком, начиная с головы, как удав, запихивали в горло совершенно туда «невпихуемое». При этом изящные тонкие бакланьи шеи на короткое время становились больше похожими на голенище моих сапог.
Я даже засомневался в их способности подняться с таким уловом на крыло. Но проверять не стал - патрона было жаль больше чем несчастную красноперку.
Бакланий пир все еще продолжался, когда я вышел на острие мыса, разделяющего бухту на два больших пляжа. Впереди, в тени скал, совсем неподалёку, барахталась выдра, оставляя на вязкой, как машинное масло, воде гладкие темные круги. Мое появление и в этот раз, было вскоре замечено. Спинка зверька торопливо замелькала между валунами у ручья, стекающего со скал по заросшей кустарником расщелине. В этот момент в наблюдаемом мной секторе из-за валунов показался, идущий на встречу, знакомый силуэт.
Серёга. Два часа назад, в кузове школьной машины, мы оба были подвергнуты экзекуции на той самой черной скамейке. Но теперь былоабсолютно очевидно, что её методы никого из нас не вразумили.
Идти далее к устью реки для меня уже не имело смысла. Поэтому, привалившись спиной к теплому валуну, я стал поджидать товарища, разглядывая, копошащихся в лужицах, морских ежей, явно проспавших время отлива.
Когда слева заскрипели галькой его резиновые «болотники», я лишь поинтересовался, не поворачивая головы:
– Выдру видел?
- Угу.
Дальше, в том же темпе, не спеша, молча шли рядом. Достигли узкого места, но отлив уже освободил под скалой проход шириной метра в два и нам не пришлось перестраиваться гуськом. Так и вошли на этот, буквально пятиметровый, отрезок пути, бок о бок. Шаг, второй, тре… и ровно между нашими висками, как с ясного неба, бесшумно, по абсолютно отвесной траектории, в гальку, будто в подушку, с микронной, без преувеличения, точностью, слетает рыжая глыба величиной, с немалую человеческую голову. Споткнувшись о неё синхронно, мы, по инерции развернулись лицом друг к другу и, склонив головы, уставились. на лежащего у ног, «ангела смети».
Не от этой скалы камешек … Наша белесая – прокручиваю в голове мысль, пока приклад описывает дугу от бедра к плечу.
Отшагнули к воде, сколько могли и, покрыв тридцатиметровые скалы раскатистым матом, решительно вскинули стволы вверх, чем сильно перепугали, крякнувшего от неожиданности, селезня, метившего плюхнуться на воду, буквально в пяти метрах от нас. Он уже, было, выпустил для посадки свои растопыренные, просвеченные солнцем «ласты», перепонки которых горели на фоне голубого неба, как красные фонарики, но вместо того, будто ударился в воздухе о невидимую стену и, осыпая нас пухом, какой-то барахтающейся свечкой, взмыл вверх. Мы прыснули от смеха. Стрелять расхотелось, да было и некуда. Скала совершенно закрывала обзор.
Двинулись дальше, периодически оглядываясь на скалы и помешивая в голове сгустившиеся мысли. Повезло… Всем повезло, и нам, и селезню. А Серёге дважды…
Случись, хотя бы одному из нас, хоть чуть, качнуться, в этот момент, в шаге на другую ногу, как минимум тяжелейших увечий было не избежать. Досталось бы и плечу, и ноге. Но мало того… Не знаю, о чем думал Серега, а у меня выходило, что не пожалей я портянок, «ангелочек», с той же микронной точностью, сел бы ему прямо на голову…
