Пустынная захолустная платформа, утопающая в осенних сумерках и населённая множеством теней. От перрона, выпустив излишки пара из котла, отходит паровоз. Стуча колёсами и оставляя позади першащие клубы чадливого дыма, он набирает ход. На полустанке осталась в одиночестве стоять лишь светло-серая, в свете станционного фонаря, фигура.
Это единственный вышедший здесь пассажир. Он невидящим взглядом провожал проносящиеся мимо ярко освещённые окна пульмановских салон-вагонов, они мелькали как кадры тридцатипятимиллиметровой плёнки, на которой кипела жизнь, гремела музыка, сновали услужливые официанты. Поезд прогрохотал вдаль и скоро огни последнего вагона превратились в едва видимую точку. Оставшийся пассажир зябко поёжился, засунул руки поглубже в карманы пальто, и огляделся. Лязг состава потух вдалеке, поглощённый расстоянием и вокруг сгустилась плотная тишина. Это безмолвие было столь осязаемо, что, казалось, его можно резать ножом на слои.
Дремучий лес захлёстывал платформу с трёх сторон. Кряжистые деревья вплотную подступили к ней, протянув над перроном сплетающиеся сучья. Напротив за железнодорожной линией высится водонапорная башня для наполнения паровозных котлов. Кирпичное основание и деревянный, выкрашенный выцветшей и кое-где облупившейся тёмно-красной краской, вверх. А дальше вновь глухая стена леса. Полное отсутствие звуков, запахов, людей. Стерильность. Вакуум. Как будто ушедший вдаль поезд унёс с собой все атрибуты жизни, оставив лишь мёртвые декорации.
"Почему я здесь вышел?". Попытался вспомнить. Невидимая сеть, сплетённая из безразличия и одиночества, стягивала все внутренности в тугой напряжённый комок, мешая нащупать хоть какие-то воспоминания. Закрыл глаза. Пошарил внутри себя. Ничего. Лишь густой туман. Из мутных глубин сознания почему-то всплыла лишь одна только фраза — "Гипнос и Танатос — близнецы братья". И что это значит? Может, ещё что-то?
Осмысление, практичное. Нет. Только затянутая мглой и отдающая эхом пустота... пустота... пустота... В лёгком недоумении открыл глаза. Вокруг всё те же удушающие сумерки.
— Кап-кап-кап — сквозь ватную тишину в сознание прокрался стук капель. И тут же — щёлк... щёлк... — цепляют друг друга какие-то шестерни. "А что это?". Ответ пришёл как будто извне, а взгляд сам сфокусировался на паровозном гидранте, торчащем рядом с водонапорной башней. Из него одна за другой выскальзывали с хлюпающим звуком, и разбивались об рельсу, капли ржавой бурой воды. Через секунду взгляд выхватил станционные часы, висящие на притаившейся в другом конце платформы будке из жёлтого кирпича с надписью "касса". "Почему эти звуки такие громкие?" — пронеслась мысль — "Я же не могу их слышать отсюда!".
В будке светилось окошко, видимо, для продажи билетов. Решил двинуться туда. "И всё же, почему я здесь сошёл? Не помню... У меня не было билета? Я сел не в тот поезд? Не мог же я ехать именно сюда, в эту пустоту! Не помню... Не помню!".
Тем временем, рука в кармане пальто нащупала что-то. Плотный кусок картона. Достал прямоугольничек, положил на ладонь. "И что это?". Смутное воспоминание откуда-то из детства... "Да это же билет! Но почему-то без дырочек. Ведь должны вроде бы быть дырочки? Значит, билет всё же был. И что, он чем-то кондуктору не понравился что ли?".
Зарешечённое окошечко кассы, видны только руки кассира.
— Что это за место? Как называется эта станция? — голос звучит неестественно глухо и пугает непривычностью тембра.
— Это платформа, — кассир сух и безучастен.
— Но название-то у неё есть?
Скрытый за окошком человек неопределённого пола и возраста безмолвно высунул узловатый палец наружу и тянул им куда-то вбок. Там на краю платформы приварена табличка с названием. Налипшие влажные листья скрывают выпуклые буквы, которых, к тому же, не хватает. Пара движений рукой, вот всё, стряхнул. Теперь показалось название полустанка — "Без.. сход.. ость". Вернулся к окошку.
— Платформа "Безысходность"? — с трудом давят стремящиеся на волю комки истерического смеха.
— Там же написано, — невидимый кассир сама невозмутимость.
— А когда будет следующий поезд?
— Никогда, — в бесцветном голосе проступили едва уловимые нотки злорадства.
— А что тогда Вы здесь делаете?? — волна гнева готова всё сокрушить на своём пути.
— Жду Вас, — вновь ледяное спокойствие в ответ. — Вам письмо. Сквозь щель протискивается пузатый конверт, запечатанный массивной старомодной сургучной печатью. Извергнув его из своих недр, окошко кассы бесшумно захлопнулось.
Нетерпеливо сломав крошащуюся в пальцах печать, он разрывает конверт и извлекает оттуда толстую пачку листов. Как он мог забыть, ведь он так ждал это письмо! Может, за ним он сюда и приехал? А, может, это вообще другое письмо? Один-второй-третий — он ловко перебирает листы между пальцами, но все они пусты. Белоснежная, не осквернённая чернилами, бумага.
Раздражённо зарычал и выкинул, не глядя, всю пачку за спину, где помявшиеся листы подхватил неожиданно налетевший порыв ветра. Он же пригнал скомканную газету, уткнувшуюся в ноги как брошенный щенок. Нагнулся. Поднял. Развернул. Текст и даже заголовки не разобрать, буквы расплываются. Он щурится, подносит газету ближе к глазам, но буквы скачут и убегают прочь — нет, ни слова не разобрать... Даже название, набранное аршинными буквами, стоит на него взглянуть и оно тут же расплывается размытой кляксой. Снова скомкал газету и бросил её в урну, а сам сел на скамью, приткнувшуюся у глухой стены станционной кассовой будки. "Должен же быть следующий поезд! Хотя бы утром...". Навалилась усталость и он задремал, точнее, провалился в бездонный колодец сна.
Проснулся от уханья совы. Послевкусие сна. Дрожащая метареальность подсознания, путешествующего в тонких мирах... "Чьё это царство? Асмодея? А, точно — Морфея!". Кругом всё тот же сумрак. Бросил взгляд на висящие на жёлтой будке часы. Их стрелки не сдвинулись ни на минуту. "Когда я вышел из вагона? Пять минут назад? Или пять дней? А, может быть, лет?". В кармане что-то брякнуло. "Ну, конечно же! У меня есть собственные часы!". Запустив руку в жилетный кармашек, достал старый дедовский хронометр на цепочке. Их стрелки замерли в точно таком же положении, что и станционные. Вид часов пробудил какие-то смутные воспоминания. "Да, да! Они же отстают по ночам ровно на час, на самом же деле они так запасают время впрок, чтобы отдать его хозяину днём, в те моменты, когда ему его не достаёт... Что за бред?... Это же фельетон! Вспомнил! Это фельетон, что он написал для одной газеты. Да, точно! Написал... "
Он вновь полез за пазуху и на этот раз выудил из внутреннего кармана пиджака аккуратную, стянутую вертикальной резинкой, записную книжку с обрезанными полукруглыми углами и огрызком карандаша в специальной петельке сбоку. Резко сбросил резинку, раскрыл и принялся листать, может, хоть это поможет рассеять туман в голове... Вот! Что-то написано и буквы не разбегаются, а смирно стоят на своих местах. Резкий, мельчащий, угловатый почерк: "... Человек проживает жизнь как улитка, ползущая по листу и оставляющая жирный след. Вот эти сгустки слизи и есть так называемое творчество. Это просто отходы жизнедеятельности особей с деформированным сознанием. Иногда их называют выродками".
Резкий скрип тормозов прервал чтение. У края платформы остановился небесно-голубой автомобиль с мягкими, плавными обводами, посаженный на железнодорожную колею. В голове всплыло название — автодрезина. "Где я такую видел? Горы, лес, тоннель, река. Вроде бы Дрина или Дунай? Где это вообще? Или это была кинокартина?..."
Дверь распахнулась. На водительском месте сидит девушка, руки в чёрных блестящих перчатках лежат на руле.
— Привет, — она поворачивается и окидывает хрустально-ледяным обжигающим взглядом. Он наклонил голову и, поймав электрический разряд её глаз, вздрогнул всем телом. Она или не она? Он попытался воскресить в памяти ускользающий образ и спустя пару мгновений неуверенно произнёс:
— Я видел Вас во сне.
— Я знаю. — она совсем не удивлена, даже наоборот. — Садись. Пора ехать пока стрелку снова не перевели. — Она вновь смотрит вперёд, в нетерпении теребя рычаг переключения передач.
— Ехать куда? — недоумение и удивление в его глазах.
— Вперёд. Скорее же! Ты же хотел уехать. Или ты правда хочешь захлебнуться и утонуть? — капелька отчаяния проступает в её голосе.
— Утонуть? — теперь он по-настоящему удивлён, — В чём?
— В безразличии, конечно же! — Она поднимет глаза вверх, поражаясь его непонятливости. — Давай быстрее, мы и так опаздываем. Пора выбираться отсюда.
— Выбираться куда? И что там? — он очень медленно соображает и задаёт множество глупых вопросов.
Она глубоко вздохнула и резко выдохнула.
— Какая разница? — нотки нетерпения и раздражения, теперь она и правда злится, — Главное — движение, цель не важна, да и вряд ли достижима. Она лишь символ... — на секунду замолкнув, она смахнула выбившуюся прядь волос и резко закончила — Хватит слов! Просто садись! — хлопает ладонью по креслу рядом с собой. Звук от шлепка будто взрывная волна наполняет стерильный вакуум пустоты.
Он устроился на пассажирском сидении, сразу почувствовав, что придавил что-то спиной. Запустив руку за спину, он вытянул куклу, сшитую из кусочков тряпочек, вместо глаз пришиты две разномастные пуговки, а под ними заштопка, изображающая рот.
— Это — Потеряшка, — коротко пояснила Она, включая радио. Сквозь шум и треск помех откуда-то издалека пробивалась всё крепнувшая мелодия с оттенком оранжевой грусти.
— Но теперь он нашёлся... — Она нажала на стартер, — в общем, неважно. Просто пересади его назад. Только аккуратно. Тупой мыс её ботинка надавил на педаль и небесно-голубой автомобиль бесшумно тронулся, прорезая синеватый мглящийся вечерний туман струёй искрящегося электрического света.
