«С марта 2016 года Playboy прекратит публиковать фотографии обнаженных женщин. Журнал станет «немного доступнее и немного интимнее», говорит исполнительный директор издательского дома Playboy Скотт Фландерс. Банальная обнаженка больше не цепляет — современному читателю подавай что-нибудь этакое. Пикантное — и в то же время пристойное. Фландерс напомнил, что сайт журнала не публикует ню уже больше года. За счет этого удалось привлечь более молодую аудиторию (средний возраст посетителя снизился с 47 лет до 30 с небольшим) и увеличить посещаемость (с 4 миллионов уникальных посетителей в месяц до 16 миллионов), пишет The New York Times. Радикальный шаг одобрил основатель журнала Хью Хефнер». Из СМИ
Это был журнал, шуршащий страницами журнал, который трепал нью-йоркский ветерок, который (перед высадкой с вертолета во вьетнамских джунглях) прятал в вещмешок американский «зеленый берет», а небо прорезали трассеры, и потом (у сбитого вертолета) страницы с красотками, запачканные кровью, рассматривал партизан с грустными раскосыми глазами, в остроконечной шляпе (волшебник страны Оз?). Они были прекрасны, девушки «Плейбоя», словно сошедшие с фюзеляжей боевых самолетов; наследницы, младшие сестры военного пин-апа, они были не похабны, нет, ну может только самую малость: в отличие от «Хастлера», это была почти целомудренная античная нагота, и, одновременно, это были образы – да что там образы – просто соседские девчонки, официантки, отошедшие от стоек, и расстегнувшие свои тугие блузки; сельская Америка с запахом сена и бензина, косыми скулами океана, пляжами, по которым бежит Памела Андерсон в купальнике: мазок алой краски в сине-золотом мареве волн и песка. В нем скакал Белый кролик Льюиса Кэрролла, в него, в этот журнал, писали рассказы Старый Хенк и бабочколов-Набоков, в нем печатались Лем и Стивен Кинг: у него был запах старого виски, прокуренной трубки, раздавленных мокрых окурков, белья, сушащегося на ветру, жаркой конфорки с пролитым кофе, ранних заводских сумерек, помады стриптизерши; он лучился блеском какого-то нездешнего счастья, которое открывается путнику, когда под крылом самолета проплывают огни городов. Его, «Плейбой», тайком провозили через границу советские дипломаты, артисты и туристы – и он (в заснеженной великой империи), многократно размноженный на фотографиях, пускал прекрасные и ядовитые побеги бодлеровских Цветов зла.
Он тоже старел, этот журнал, его аудитория смещалась в область тех, кому за сорок, за пятьдесят, за восемьдесят, за сто; Чарльз Буковски всё писал в него, да письмо не дошло с того света, Мэрилин Монро хотела еще раз сфотографироваться на обложку, но камера сняла только белое облачко; он состарился вместе с вьетнамскими партизанами и «зелеными беретами», вместе с Памелой Андерсон, и красный купальник больше не летел вдаль, подобно парусу, а мягко алел, словно закатное окно. Это было бы достойное время, протяженное осеннее время, но нет, современных менеджеров заботила только эффективность, больше эффективности. Они разворошили и опошлили журнал, сделав его подобным бездушному глянцу, они запретили антично-соседскую наготу, заменив ее на «соблазнительные позы» современной гламурной дешевки. Хью Хефнер кивнул головой, как бедный больной Фидель Кастро (разрешая переговоры с гринго), он кивнул головой, потому что поезд ушел, а он остался на станции: вместе с «Энолой Гэй», Мэрилин и Старым Хенком – наверное, им будет о чем поболтать в синих сумерках.
...Смеркается, далекий путь лежит перед моряками и дальнобойщиками: впереди простираются волны и дороги. Надеюсь, у них найдется подшивка-другая старого доброго журнала, чтобы было что полистать под сырым ноябрьским небом, чтобы было чем согреться одинокой ночью.
