Екатерина ГЛУШИК. Доктор Багдаш, когда грянул экономический кризис, мне вспомнился наш разговор осенью в Дамаске, где мы встретились на конференции: вы говорили о том, что грядёт кризис, и назвали время — в начале будущего года. И надо быть готовыми к непростым временам. А каковы причины этого кризиса и к чему он может привести?
Аммар БАГДАШ. Действительно, ситуация была предсказуема, потому что циклический кризис присущ капиталистическому способу производства. Это открыл ещё Карл Маркс: пока есть капитализм, будут и циклические кризисы. И в 2008 году все марксисты ещё до банкротства Lehman Brothers были уверены и предупреждали: кризис произойдёт. Хотя тогда повсеместно шли уверенные разговоры, что либеральная экономика похоронила кризисы капитализма, что это всё уже позади. Но мы все убедились, что Маркс оказался более прав, чем эти оптимисты. И вся либеральная экономическая пирамида рухнула именно в силу циклического кризиса, органически свойственного капитализму. Весь ход событий доказывает правоту Маркса, который сказал: самое главное — не что производится, а как производится.
Конечно, со времён Маркса номенклатура товаров изменилась, но сама система сохранилась: эксплуатация наёмного рабочего труда — с одной стороны, а с другой стороны — анархия производства, которая присуща капиталистическому способу производства. Циклические кризисы являются результатом основного противоречия капитализма между общественным характером производства и частной формой присвоения продуктов труда И тут никакие попытки регулирования, так называемое программирование со стороны государства, не могли предотвратить эти кризисы. Иногда, если государственное регулирование сильнее, кризисы проходят менее остро. Но в условиях полной либерализации они очень сильны. Пример этому — кризис 1929-1933 годов, наступивший после полной либерализации, которая произошла в главных капиталистических центрах той эпохи.
Другой столь же яркий пример — кризис 2008 года. И то, что сейчас произошло, — это завершение капиталистического цикла и начало другого. Ведь Карл Маркс и Фридрих Энгельс определили также, что каждый капиталистический цикл начинается с кризиса. Так что мы прощаемся с одним 12-летним циклом и входим в другой.
Вспомним, как Маркс определил кризис. Он сказал, что это — насильный регулятор капиталистического производства. То есть когда из-за хаоса в производстве происходит перепроизводство продуктов, значит, предложение выше спроса. Спроса не реального, а платёжеспособного, то есть подкреплённого финансовыми возможностями. И тогда рушится вся эта система, чтобы прийти к правильным пропорциям, которые, тем не менее, длятся недолго именно в связи с капиталистической анархией и конкуренцией между разными капиталистическими группами.
Такова сущность кризисов с точки зрения марксистской политэкономии. Но каковы отличительные черты нынешнего кризиса, который мы ещё в конце 2018 года прогнозировали, исходя именно из марксистского анализа? Хотя ещё никакого коронавируса и в помине не было, мы уже знали, что данный кризис неизбежен.
Итак, отличительные особенности этого кризиса состоят в том, что он приходит в обстановке обострения противоречий между различными империалистическими группами и странами. То есть происходит то, о чём говорил Ленин, характеризуя империализм: борьба за передел рынков, борьба за передел мира в пользу тех или иных монополистических групп, которых представляют те или иные империалистические государства.
Эти обострения, как мы все знаем, имели место и до кризиса в разных точках планеты. Сейчас любые политические отношения между государствами будут идти в свете этого кризиса. То есть, с одной стороны, происходит сильное, может быть — на грани войны, обострение. С другой стороны (это уже диалектика), материальная база ведущих империалистических государств не даёт им сегодня возможности для полного осуществления этих агрессивных намерений. По сути, материальная база не соответствует в данный момент, в момент кризиса, всем империалистическим амбициям. Это общая картина.
Известно, что во время кризиса, а оно длится обычно от шести месяцев до года, каждый занят решением своих внутренних проблем. То есть каждая монополистическая, олигархическая группировка озабочена тем, чтобы у неё меньше были убытки; думает, как можно выиграть за счёт других, но только экономическими способами. И не очень интересуются внешней политикой.
Однако после экономического кризиса наступает период застоя, когда экономическое положение не улучшается и не ухудшается, но жизненный уровень населения пребывает на низком и очень низком уровне: царит безработица, происходит большое падение доходов... Это даёт почву для развития событий в двух направлениях. Разорившийся мелкий буржуа, лавочник, служащий той или иной компании, который оказался выброшенным на улицу, — любой человек из этих слоёв, пострадавших из-за кризиса, становится благодатной почвой для разного рода экстремистских движений, в том числе и для ультраправых. Он является как бы питательной средой, может поддаться на соблазн улучшить своё положение за счёт других народов. Обычно империалистическая пропаганда во время кризисов выдвигает именно такие лозунги. Самым ярким примером этого была гитлеровская Германия.
Гитлер, нацистская партия пришли к власти именно после циклического кризиса 1929-1933 годов. Конечно, с классовой точки зрения, фашисты представляли интересы монополий, но их движущей силой, то есть массовой базой, были как раз разорившиеся слои мелких буржуа, представителям которых говорили: ты — разорён, но ты — немец, и ты — выше всех, за счёт соседей ты можешь улучшить своё благосостояние. Послекризисная ситуация обычно усиливает такого рода фашиствующие экстремистские тенденции в обществе, особенно сильно это проявляется в империалистических центрах.
Но у монополистических олигархов есть и другое оружие, которое они тоже используют, — это социал-демократическая демагогия. И во время кризиса империалистические круги на определённое время могут привести к власти социал-демократов, которые все — хорошо говорят. Могут пойти на некоторые социальные преобразования, не затрагивая суть капиталистической собственности и не трогая власть монополистической олигархии. Это более приемлемый способ, потому что демократия всегда, как говорил Ленин, — это самый дешёвый и самый безболезненный способ буржуазной диктатуры. Я называю социал-демократов "аспирином". Но если этот аспирин не помогает при лечении больших проблем, если кризис назревает, то финансовая олигархия переходит от аспирина к топору. И к власти приходят ультрареакционные режимы. К тому же, в период стагнации, то есть после кризиса, очень нарастает опасность войн.
Особо сложное положение будет у стран капиталистической периферии. Обычно, хотя и не всегда, кризис начинается в империалистических центрах, но большие удары, можно сказать, вторичная волна землетрясений, бьёт как раз по странам капиталистической периферии, которые называются странами второй и даже третьей категории. Потому что обычно через некоторое время после начала кризиса происходит большой отток капитала от стран капиталистической периферии в капиталистические центры. Это первое. Во-вторых, чтобы кризис проходил более благоприятно для капиталистических центров, особенно старых империалистических центров, идёт большое давление на национальную валюту капиталистической периферии с целью её девальвировать, что тоже усиливает приток в капиталистические центры.
Вы можете спросить, почему в России происходит тот же самый процесс? Россия, конечно, с точки зрения своей военно-политической мощи — не периферия. Но так получилось, что со времён разрушения Советского Союза однобокая, сырьевая структура экономики сделала Россию в какой-то мере похожей на страны периферии. Поэтому к ней иногда применяют те же методы, которые могут быть применены к Нигерии, Бирме или Аргентине. Сейчас в Аргентине, кстати, очень плохое положение, вновь "революция кастрюль"...
И что ещё является негативным фактором? Раньше, особенно после Второй мировой войны, капиталисты не могли сильно "зарываться", доходить в своих противоречиях до войны, потому что была сдерживающая их сила, общий враг для капитала — Советский Союз, социалистическая страна, органически чуждая всей структуре капитализма. И капиталисты Советского Союза боялись. А сейчас такого сдерживающего фактора нет, поэтому последствия кризиса могут быть намного более серьёзными.
Екатерина ГЛУШИК. Вы сказали о проблеме перепроизводства. Но люди не понимают: что сейчас является перепроизводством? Во всём мире — бедность, голод. У нас не работают заводы и фабрики, так что же перепроизвели так, что это спровоцировало кризис?
Аммар БАГДАШ. Я уже отметил, что перепроизводство связано с платёжеспособным спросом. Например, когда империалистические компании в 80-х годах прошлого века говорили об Индии, они заявляли: Индия для нас — очень важная страна, так как там 200 миллионов потребителей. А ведь тогда население Индии насчитывало 950 миллионов человек. Но для капиталистов важно — не сколько людей, а сколько потребителей. И производят капиталисты больше, чем платёжеспособные потребители могут купить. Ну а то, что есть голодные — их не интересует: голодный — не потребитель их продукции. В Индии только 200 миллионов из миллиарда жителей могут пользоваться смартфонами и пить кока-колу. Вот они их и интересуют, а на остальные 800 миллионов человек им наплевать. То же самое происходит и в России: когда народ беднеет, перепроизводство увеличивается, потому что люди не могут купить продукцию. Перепроизводство связано с платёжеспособным спросом, это относительное перепроизводство: не то, что нужно человечеству, а то, что может удовлетворить платёжеспособный спрос в данном обществе и на мировом рынке.
Екатерина ГЛУШИК. А изменения Конституции России, на ваш взгляд, связаны с кризисом?
Аммар БАГДАШ. Это внутренние дела России, в которые я не хочу вмешиваться. Но замечу, что ваши изменения, поправки к Конституции потерпели метаморфозу с началом кризиса. Когда разразился кризис, последовали дополнения, которые предложила госпожа Терешкова. Это тоже связано с кризисом, потому что до того, как он разразился, были одни поправки, которые соответствовали тогдашнему положению. А когда грянул кризис, в этот период власти правящих классов нужна более сильная концентрация и централизация, если говорить дипломатическим языком.
Екатерина ГЛУШИК. Получается, что наши экономисты, которые сплошь — лучшие министры финансов мира и прочее, не видят дальше собственного носа? Приходится в аварийном порядке, корректируя в связи с кризисом, вносить изменения в Конституцию, которые вообще-то не вчера задумывались. За день до кризиса наши экономисты ещё ничего не ожидали, у них не было плана для часа икс?
Аммар БАГДАШ. Повторю: я не считаю себя вправе комментировать ваши внутренние дела. Но я смотрю на ситуацию с политэкономической точки зрения, потому что любое экономическое смещение впоследствии будет влиять на политическую обстановку. Кстати, это взаимосвязано, это не односторонняя дорога. Как сказал Энгельс, экономика определяет политику в последней инстанции. А до того политика, то есть надстройка, может идти более-менее независимым путём. Я заметил, что предложение госпожи Терешковой было, словно "скорая помощь" во время кризиса.
Не могу не отметить, что в советское время в вузах изучали политэкономию. Но после разрушения СССР этот важный предмет убрали из программ обучения. А в лучших университетах мира — в Кембридже, в частности, — политэкономию изучают, и очень серьёзно. Сейчас и в России стали кое-где вводить этот предмет, но знание этой дисциплины пока на невысоком уровне.
Развитие экономической ситуации в мире ещё раз подтверждает правоту характеристики, данной Сталиным: "Главные черты основного экономического закона при современном капитализме есть обеспечение максимальной капиталистической прибыли путём эксплуатации, разорения и обнищания большинства населения данной страны, путём закабаления и систематического ограбления народов других стран, особенно отсталых стран, наконец, путём войн и милитаризации народного хозяйства, используемых для обеспечения наивысших прибылей." И разве не это мы наблюдаем в настоящий момент?
