В 1899 г. в Лондоне вышла книга П. А. Кропоткина «Записки революционера». В предисловии к ней знаменитый скандинавский критик, историк и публицист Георг Брандес писал:
«В настоящее время есть только два великих русских, которые думают для русского народа и мысль которых принадлежит человечеству: Лев Толстой и Петр Кропоткин… Хотя эти два человека радикально отличаются друг от друга, можно наметить параллель в их жизни и в их понимании жизни. Толстой — художник, Кропоткин — ученый… Оба любят человечество и оба сурово осуждают индифферентизм, недостаток мысли, грубость и жестокость высших классов. Обоих одинаково тянет к униженным и оскорбленным…
Жизнь Кропоткина в одно и то же время велика и интересна… Он вел жизнь аристократа и работника: он был камер-пажом императора и был очень бедным писателем. Он был офицером, студентом, ученым, исследователем неизвестных стран, администратором и революционером. В изгнании ему приходилось часто питаться, как русскому крестьянину, чаем и хлебом, за ним шпионили и пытались его убить… Кропоткин называет себя революционером и совершенно справедливо. Но редко бывают такие гуманные и мягкие революционеры… Он никогда не был мстителем, но всегда мучеником…
Никто не был больше бескорыстен и больше его никто не любил человечество».
Так писал о Кропоткине Георг Брандес. А Лев Николаевич Толстой в письме к В. Черткову в январе 1903 года писал:
«Во время болезни хорошо думается… Особенно занимали меня в эту болезнь (этому содействовало чтение прекрасных Записок Кропоткина) воспоминания».
Позднее, в феврале того же года, он опять писал Черткову, который тогда жил в Лондоне:
«Передайте мой больше чем привет Кропоткину. Я недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним».
…...............
Позднее, в 1904 году, когда многие анархисты в России в своем отрицании «буржуазного парламентаризма» считали нужным относиться враждебно к политической агитации русских либералов за замену самодержавия конституционным строем, Кропоткин выступил против такой точки зрения:
«Пусть либералы, — говорил он, — ведут свою работу, мы не можем быть против нее; наше дело — не бороться с ними, а вносить в существующее революционное брожение свою идею».
Особенно резко Кропоткин выступил против «экспроприации» (вооруженных налетов), которые тогда практиковали революционеры в России. Кропоткин «заклинал молодежь отказаться от этого опасного пути», — пишет близко стоявшая к Кропоткину известная анархистка М. Корн в том же сборнике «П. А. Кропоткин и его учение».
«Только труд, — говорил Кропоткин, — должен быть источником как личной жизни, так и жизни партии. Наша пропаганда должна поддерживаться только сочувствующими рабочими, читателями наших газет».
В противоположность многим другим изгнанникам, которые вянут и блекнут, оторвавшись от родной почвы, Кропоткин, попав в Европу, стал быстро превращаться в величину международного значения. Кропоткин завязал близкие отношения с европейскими анархистами, — особенно с человеком родственного ему типа, крупным французским географом и анархистом Элизе Реклю, редактировал анархистскую газету «Le Rйvoltй», писал и публиковал много статей, памфлетов, листовок, брошюр и т. д. Три года Кропоткин провел во французских тюрьмах. В 1886 г. он попал, наконец, в Лондон и здесь окончательно бросил якорь. В Англии он прожил свыше 30 лет, вплоть до революции 1917 г.
Именно в этот период появилась большая часть важнейших произведений Кропоткина: «Речи бунтовщика», «Записки революционера», «В русских и французских тюрьмах», «Государство и его роль в истории», «Великая французская революция», «Взаимопомощь у людей и животных» и другие. И именно в этот период он превратился в общепризнанного лидера мирового анархизма, а вместе с тем — приобрел большую популярность и в кругах либеральной Англии.
В годы после первой русской революции Кропоткин находился в расцвете своей славы. Влияние его в Англии было очень велико. К словам Кропоткина прислушивались даже «министры Его Величества». Жил он постоянно за городом, в Брайтоне, на берегу моря, и держался несколько особняком от русской эмигрантской колонии, лишь изредка появляясь на собраниях Герценовского кружка. Авторитет Кропоткина был громаден.
Конечно, «принципиальное» отношение к нему у разных групп и лиц было различно: оно естественно вытекало из их партийно-политических воззрений. Однако все единодушно признавали, что Кропоткин большой человек и большой революционер.
Будущий советский посол в Англии Иван Майский, который до 1918 г. был меньшевиком и с 1912 г. жил в Англии, вскоре после своего приезда в Лондон познакомился с Кропоткиным и несколько раз бывал у него в Брайтоне.
Кропоткин занимал довольно большой дом английского типа и усердно работал в своем заваленном книгами кабинете.
«Меня сразу поразила, писал Майский, внешность Кропоткина: огромный голый череп с пучками вьющихся волос, острые глаза под резко очерченными бровями; блестящие очки, пышные седые усы и огромная, торчащая во все стороны белая борода, закрывающая верхнюю часть груди. Все вместе производило впечатление какой-то странной смеси. Дом Кропоткина в Брайтоне походил на настоящий Ноев ковчег: кого, кого тут только не бывало?! Революционер-эмигрант из России, испанский анархист из Южной Америки, английский фермер из Австралии, радикальный депутат из палаты общин, пресвитерианский священник из Шотландии, знаменитый ученый из Германии, либеральный член Государственной Думы из Петербурга, даже бравый генерал царской службы — все сходились в доме Кропоткина по воскресеньям для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяину и обменяться с ним мнениями по различным вопросам».
«С одной стороны, пишет Майский, Кропоткин мне очень нравился. Мне импонировали его огромные знания, его многообразные таланты, его мировая слава, его мужество, его благородный характер, вся великолепная история его жизни. Особенно я любил смотреть на Кропоткина, когда он говорил…
Он обладал особым искусством так изложить вопрос, так предвосхитить возможные возражения аудитории, так затронуть какие-то глубокие струны в душе слушателя, что сопротивляться силе его мысли и чувства было чрезвычайно трудно — не только для сочувствующего, но даже и для инакомыслящего. Слушая Кропоткина в Брайтоне, я хорошо понимал, почему лекции его в Петербурге за Невской заставой в 70-ых годах пользовались таким огромным успехом среди рабочих».
С другой стороны, -пишет Майский, -я никогда не мог преодолеть чувства какого-то смутного недоверия к Кропоткину, чувства, которое питалось двумя главными источниками. Прежде всего, между мной и Кропоткиным лежало основное противоречие анархизма — марксизма. Это противоречие, как известно, с чрезвычайной остротой обнаруживалось еще в годы Первого Интернационала. И, хотя на протяжении последующих десятилетий Кропоткин, Реклю и некоторые другие идеологи анархизма постарались в известной мере перекрасить свое старое знамя, тем не менее в годы моей эмиграции острота принципиального конфликта между обоими лагерями нисколько не ослабела.
….....................
С первого же дня вступления германских войск на территорию нейтральной Бельгии и нападения их на Францию П. А. Кропоткин, как и основоположник русского марксизма Г. В. Плеханов, выступил на защиту Бельгии, Франции и ее союзников. 10 сентября 1914 года Кропоткин писал своему другу, редактору еврейской анархической газеты «Фрае Арбайтер Штиме» в Нью-Йорке, С. Яновскому:
«Тяжелые мы переживаем времена. Каждый шаг, завоеванный этой ордой гуннов, которая пошла на Францию и Бельгию, каждый город, каждая деревушка, сожженные и разграбленные ими, каждая семья, пущенная ими по миру, жестокой болью отзывается в сердце. Каждая опустошенная ими деревушка и каждая обесчещенная ими женщина взывают к мести! Если бы не годы, да не гнилые легкие, не сидели бы мы здесь. Как в 1870-71 году Бакунин, Гарибальди, Либкнехт-отец и Бебельи все думающие люди понимали, что разгром Франции даст Европе полстолетия застоя, военщины, торжества алчущей наживы буржуазии и регресса во всей умственной жизни Европы, — так и теперь мы должны стать глашатаями тех же истин и звать всех на защиту Франции и Бельгии».
Кропоткин провозгласил право каждой нации свободно развиваться, как ей угодно, ее право восставать против тех, кто ей в этом праве отказывает, и долг всех трудящихся объединиться и сопротивляться всякой попытке одной национальности угнетать другую. 17 февраля 1915 года в письме к упомянутой выше М. Корн он жаловался:
«Все они — прежде всего националисты. Итальянцы думают об Италии и наплевать на Францию, ерунда, мол, считать ее во главе движения; поляки видят Польшу; евреи — еврейский вопрос, русские хотят “сокрушения” России ради “освободительной революции” — и у всех них никакого нет представления о каком-то европейском международном прогрессе».
Как-то летом 1916 г. Майский вместе с Георгием Чичериным, будущим большевистским Комиссаром Иностранных дел, был у Кропоткина по делам комитета помощи политическим каторжанам в России. Комитет хотел привлечь в свои ряды нескольких видных англичан и просил Кропоткина обратиться к ним с письмами по этому поводу. Кропоткин охотно согласился исполнить их просьбу, и они уже было поднялись, чтобы откланяться, но как раз в этот момент Кропоткину принесли вечернюю газету. Он взглянул на нее и вдруг громко выругался.
— В чем дело? — невольно спросил Майский.
— Да вот опять на русском фронте неудачи!
Это послужило искрой. Сразу вспыхнул острый разговор. Чичерин не без ехидства заметил:
— Неужели вы хотите победы русскому царизму?
— Что значит русскому царизму? — с раздражением воскликнул Кропоткин. — Речь идет не о судьбах русского царизма, а о судьбах человечества… Я прекрасно сознаю все язвы капиталистического общества и, кажется, сделал в своей жизни достаточно для их разоблачения…
Но… если германский империализм победит, путь к освобождению человечества от капиталистической скверны сильно удлинится… Поэтому я за победу Англии и Франции, несмотря на то, что их союзником сейчас является царизм».
Чичерин в то время еще не был большевиком. Он еще не порвал формально с меньшевизмом. Но он был решительным противником войны, ибо считал ее «империалистической». Чичерин стал возражать Кропоткину, доказывая, что истинный социалист и революционер должен вести борьбу как против германского, так и против англо-французского империализма. Спор с минуты на минуту делался все острее. Лица Кропоткина и Чичерина покраснели, голоса повысились, глаза загорелись враждебными огоньками. Майский вмешался и в духе его тогдашних настроений сказал:
— Пролетариат не заинтересован ни в германской, ни в англо-французской победе, пролетариат заинтересован в своей собственной победе… Вот из чего надо исходить при определении нашей стратегии и тактики!
Кропоткин страшно вскипел и, повернувшись к нему, резко ответил:
— Все вы больны марксистским догматизмом… Пролетариат, конечно, заинтересован в своей победе, но для этого сначала нужна победа Англии и Франции над Германией… Это необходимая и неизбежная ступень… Поэтому я за войну до конца!.. До конца германского милитаризма!»
Майский и Чичерин встали и холодно простились… Как только, в марте 1917 года, в России вспыхнула революция, Кропоткин всей душой стал рваться в Россию. 31 марта (18-го по старому стилю) 1917 года Кропоткин послал следующую телеграмму в петербургскую либеральную газету «Речь»:
«Так как в настоящее время мне невозможно приехать в Россию вследствие военных событий, то я прошу дать место в вашей газете этим строкам. Я прочитал, что Россия находится в опасности. Германский император сосредоточивает войска, чтобы пойти на Петроград и восстановить господство абсолютизма.
Абсурдно говорить о миролюбивых намерениях Германии, пока она находится под самодержавным управлением Гогенцоллернов. Мужчины, женщины, дети России, спасите нашу страну и цивилизацию от черных сотен центральных империй! (Германии и Автро-Венгрии).
Нельзя терять ни одного часа. Противопоставьте им крепкий объединенный фронт. Теперь, когда все так доблестно справились с внутренними врагами, каждое усилие, которое вы сделаете для изгнания вторгшихся врагов, послужит к утверждению и дальнейшему развитию нашей свободы и к прочному миру.
П. Кропоткин».
Справка:
В 20-30-х годах большую работу по изучению творчества Кропоткина вела группа эитузнастов, объединившихся вокруг Музея П.Л.Кропоткина и Комитета по увековечиванию его памяти. В этот период издаются такие работы русского анархиста как "Записки революционера", "Дневник П.А.Кропоткина", "Переписка Петра и Александра Кропоткиных".
3 мая 1933 года Кропоткинский комитет, который возглавляла В. Н. Фигнер, рекомендовал выпуск собрания сочинений Петра Алексеевича Кропоткина в
27томах. Спустя 4 года, в апреле 1937 года, на заседании президиума редакционно -издательского совета АН СССР была образована комиссия по подготовке издания объемом 1500 печатных листов, которое предполагалось в 1942 году, в год столетнего юбилея Кропоткина. И только в 60-е годы возобновляется публикация работ русского ученого и революционера. Но собрание сочинений выпущено так и не было.
