Новый сборник С.А. Шаргунова «Свои» — логическое продолжение уже начатой писателем линии родовой памяти, глубокое и личное переживание ускользающего. На одном из выступлений перед московскими студентами он как-то сказал: «Я даже не знаю, насколько то, что я сейчас говорю, актуально для вас. Понимаете ли вы меня? Я ведь почти ископаемое».
Семейный портрет на фоне горящего дома. Огненная стихия — узнаваемый образ творчества Шаргунова, неизменно губительная и тревожная сила. В романе «1993» пламя этой стихии охватывает всю столицу, в кострах которой задыхается и провинция. Именно огонь становится двигателем, детонатором первого рассказа «Своих»: всё начинается с пожара в отцовском доме, с трещин на высоком зеркале, пятен копоти на старинных картинах, поразивших главного героя: символы, якоря долговременной памяти исчезают почти в мгновение. Фамильные реликвии в представлении Сергея — не просто повод дворянской гордости, в некотором смысле это координаты его родового хронотопа: Владимир Русанов — север, Сергей Герасимов, Александр Фадеев, Анастасия Цветаева — центр. Екатеринбург, Челябинск, Москва, Ленинград, непрестанная смена декораций, смута за смутой, красные за белыми, насыщенность образов доходит порой до пределов самой мистики (там, где речь заходит о царских останках). Маркс, Энгельс, Гамсун, Розанов, собеседники горячих и сильных предков, — бунтарское в Шаргуновых, лихой прищур нацбола, с мальчишеским «Ура!» ворвавшегося в солидную компанию творцов 90-х. Первые ночные клубы, конфликт с отцом, таким же бунтарём в молодости. Писательский дом в Лаврушинском переулке, Ефросиния Колюпановская, поповичи, Замоскворечье — другое. Там хохочет маленький Ваня...
Шаг навстречу читателю, смелый шаг — говорить о детях. Пересказывать только ребёнку понятный лепет, передавать другим то, чего могут не понять, чему могут позавидовать. Не любитель публиковать личные фото, Шаргунов сам же открывает читателю нечто большее. «В зоопарк пойдём мы вместе» — поэтика трогательного, небольшой рассказ, посвящённый сыну писателя, поднимает всё тот же вопрос: как сохранить? «Когда мы останавливаемся, он сразу утыкается в планшет. Его занимают бои без правил, интернет-каналы, рэп-баттлы и прочая муть… Айпад не запретишь, когда весь мир — айпад. Офисы, рестораны, банки с тёмными зеркальными окнами — окрест лакированные предметы, начинённые механикой». Как уберечь своё, своих в этом переменчивом мире? И всё же они очень похожи, отец и сын, внук — и дед.
Интересно, что в круг «своих» писатель включает не только родственников: ему одинаково интересны и пенсионер, статист телевизионного шоу («Человек из массовки»), и кутила-депутат, и официантка из Северной Кореи, таинственная муза москвича по имени Андрей. Семейная летопись по первым главам, по общему содержанию книга обретает чуть ли не проповеднический пафос: границы семьи расширяются до каждого из живущих (одним из вариантов названия сборника было «Всех жалко»). Старушки клуба «Сладостное слово» Шаргунову, пожалуй, из неродных самые родные: это его Алтайский край, драма далёких российских регионов, трагедия ждущих и просящих. «Наша Бия весной разливается, а дамбы нормальной нет. Паводок сойдёт, мы соберёмся, воду откачаем и всё, как можем, в Божий вид приведём, картины повесим…». Поистине сила Господня совершается в немощи: после «Слова» идёт «Полоса», известная история спасения лайнера уволенным сотрудником забытого аэродрома. «Свои» — книга о мгновениях. Приземление аварийного самолёта туда, где условий для посадки не ожидалось, для Андрея Сокова тоже было мгновением, а ведь он «просто помнил долг…».
Заключительное — Валентин Петрович Катаев, картину жизни которого уже вместил в себя очередной томик ЖЗЛ. Слово «свои» в финальном рассказе сборника обретает двойной смысл: для своих современников-соотечественников Катаев становится чужим. Интересно, что в рассказе «Валентин Петрович» главный герой говорит очень мало и воспринимается читателем скорее через ощущения, сны и воспоминания, чем через собственную речь. Присущее Катаеву «ассоциативное письмо» пробует и Шаргунов, на грани какого-то пуантилизма вырисовывающий пульсирующие, живые образы, способные обогатить добрый десяток романов. Романов скорее о грустном, однако в «Своих» эта грусть идёт наравне с ненавязчивым, но уверенным оптимизмом: с верой в бессмертие, надеждой на встречу, любовью — к жизни.
Еловый аромат — мне памятью о предке.
Иду я глубже в лес, как в давнюю войну.
Колючие поглажу нежно ветки,
Иголки пожую и деда помяну.
(С.А. Шаргунов, 2016)
