Невзороф. Live

Глава 1. Сотворение

В современной палеонтологии широко используются методы Кювье, знаменитого учёного, который, отыскав клюв древней птицы, сумел по нему восстановить весь её образ: биологию, поведение, состояние внутренних органов. Однажды в степях Средней Азии, в холмах Туркменистана, там, где водятся куланы и лошади Пржевальского, учёные при раскопках обнаружили зуб, который датировали третьим тысячелетием до нашей эры. Зуб принадлежал пралошади, дикому древнему коню. Немецкие учёные, которые вели раскопки, решили по этому зубу восстановить первоначальный облик существа. И когда после долгих усилий с использованием биологического моделирования, дизайна, сравнительной анатомии, зоологии, а также астрологии и алхимии им удалось восстановить первоначальный образ особи, она поразительным образом напоминала Александра Глебовича Невзорова.

Конечно, это сходство было чисто внешним и не сущностным. Слепленный из воска, из глины, которую ласточки используют для создания своих гнёзд, этот восковой глиняный Адам нуждался в оживлении, в том, чтобы в него встроили живые гены. И германские учёные, среди них и внук известного доктора Менгеле, прославившегося своими экспериментами в концлагерях, для оживления данного муляжа использовали генетические коды, генетические материи дикорастущей крапивы, белой мыши и фон Риббентропа.

Когда оживлённая особь восстала из праха и заговорила, первое, что она потребовала, чтобы её фамилия "Невзоров" кончалась на "ф", и перед фамилией употреблялась приставка "фон". Исследователи, не желая травмировать вновь обретённое существо, решили пойти навстречу, и, действительно, оно стало называться Александр Глебович Невзороф. Впрочем, без приставки "фон".

Новоявленный Невзороф подвергся сложнейшим лабораторным преобразованиям. Прежде всего его завернули в кумранский свиток, написанный на пергаменте из свиной кожи, и держали несколько дней при температуре плюс 60 градусов. После чего рукописный текст с одной кожи перешёл на другую.

Затем, решив использовать Невзорофа как главное клерикальное оружие, его стали притравливать на выпускниках ближайшей духовной семинарии. Невзороф очень быстро брал след, догонял испуганного семинариста, рвал на нём одежды, и несчастный в панике укрывался в соседних приходах.

После того как ненависть Невзорофа к поношенным иноческим рясам была установлена и зафиксирована, его поселили на чердаке Казанского собора Санкт-Петербурга, где ещё сохранилась рухлядь Музея атеизма, который прежде находился в Казанском соборе. Там, среди неопознанных мощей, среди железных кандалов времён инквизиции, а также злобных антирелигиозных статеек Емельяна Ярославского Невзороф провёл не один месяц. После этого испытатели решили вывести его в свет. И из Казанского собора прямиком направили в фешенебельную гостиницу "Гельвеция", где в то время "Эхо Москвы" открывало свою студию. В этой студии подвизалась прелестная журналистка "Эха Москвы" Ольга Бычкова, которой подбросили Невзорофа в качестве собеседника. Перед началом передач Бычкова и Невзороф удалялись в закрытое помещение гостиницы, проводили там час или больше. И изумлённые обитатели слышали, как раздаётся звук, похожий на тот, что издаёт лошадь при пережёвывании овса. Ольга Бычкова выходила оттуда в раздумьях, недоумении, пыталась выпутать из своей прекрасной причёски конский волос. Но очень скоро этот восхитительный дуэт распался. Вместо очаровательной, робкой, застенчивой Ольги Бычковой появился Виталий Дымарский, который никогда не любил лошадей, страдал по отношению к ним настоящей фобией и всегда в своих поездках в засушливые зоны Средней Азии использовал не пони, не мулов, не лошадей, а ездовых собак. Теперь из закрытой комнаты раздавалось покрикивание "цоб-цобе!", и постепенно лошадиное ржанье сменялось жалобным собачьим поскуливанием.

Возникла проблема, как нарядить Александра Невзорофа, потому что эти передачи транслировались не только по радио, но и по сетевизору. Был приглашён модельер, правая рука Юдашкина — с тем, чтобы подобрать Невзорофу туалет. Стилист очень долго рылся в реквизите, оставшемся от музея военных мундиров. И нашёл красные панталоны австрийского гусара времён Аустерлица, зелёный сюртук прусского жандарма с большими медными пуговицами и треуголку с плюмажем казнённого на Гревской площади Людовика Шестнадцатого. Невзороф был облачён в эти одежды. Опытному модельеру казалось, что не хватает последнего штриха в столь восхитительном образе. Тогда он сунул в рот Невзорофу сигару, и её дым, а также перстень на пальце с изображением черепа и перекрещенных костей, завершили образ.

Однако возникла проблема со странным отростком, который сам Невзороф именовал антенной веры. Предназначение этого отростка было не известно ни стилисту, ни хозяину оного. Когда Невзороф извлёк этот странный штырь, находившаяся поблизости девушка Красовский увидела в нём флейту, припала к ней губами и сыграла удивительной красоты и нежности ноктюрн. После чего стилист определил для антенны веры футляр, подобный футляру для флейты.

Невзорофа иногда утомляла сигара, ему хотелось покурить трубку, вырезанную из вишни в 1937 году. К счастью, эта трубка среди прочих внутренних органов находилась в чреве Невзорофа, куда её поместили палеонтологи в момент конструирования Александра Глебовича. Когда у последнего возникала потребность в трубке, он проникал перстами через одно из отверстий своего чрева, извлекал трубку, делал несколько долгих затяжек и вновь возвращал курительный инструмент на прежнее место.

Теперь Невзороф — гроза священно­служителей, исповедник кумранских тайн, возненавидевший собачьи упряжки и Виталия Дымарского, предстаёт перед нами всякий раз по средам в 15 часов на радиостанции "Эхо Москвы".

Глава 2. Пик Невзорофа

Александр Глебович Невзороф завершил своё феерическое выступление на "Эхе Москвы", где дал определение Российской империи как пустоты, наполненной непроезжими дорогами, cказав, что чем больше становилась империя, тем непролазнее были дороги. Ещё он сделал блистательное умозаключение о том, как родилась теория относительности Эйнштейна. Он поведал, что Эйнштейн создавал свою теорию относительности, думая о России. Русская пустота, полагал Эйнштейн, переходит в русское безвременье, а русское время переходит в бесконечную русскую пустоту. Невзороф утверждал, что русский язык рождался из скрипа падающих деревьев, брачного крика совы и воплей истязаемого на дыбе мученика. Что русский мат есть перевод с татаро-монгольского слов известной песни "Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь".

Окончив своё выступление, он собирался было покинуть студию "Эха Москвы", размещённую в гостинице "Гельвеция", которая с некоторых пор стала называться "Овсяный двор". И вдруг у выхода из гостиницы его перехватил гонец. У гонца было измождённое лицо землистого цвета, и Невзороф понял, что гонец, добираясь до него, загнал не одного коня, в том числе и знаменитую лошадь Вронского Фру-фру.

Известие, которое получил от гонца Невзороф, было ошеломляющим. Оказывается, именно он, Невзороф, является наследником русского престола. По достоверным сведениям гонца, великий князь Михаил Александрович не пал мученической смертью в окрестностях Перми, а продлил свои годы до середины ХХ века и под другим именем умер в Свято-Волочаевском монастыре, открыв своё происхождение настоятелю. В своём завещании великий князь передал право на российский престол Александру Невзорофу, чьё рождение было предсказано халдейскими звездочётами. С тяжёлым сердцем принял Невзороф на себя эту ношу, громадную, как глыба. И с тех пор стал называться Александр Глыбыч.

Теперь, когда он взял на себя бразды правления Российской империей, ему следовало подтвердить своё венценосное право. Империя нуждалась в расширении и утверждении, и он решил отправиться на её окраины. Его путь пролегал в Гималаи, к безымянной вершине, которую надлежало наречь Пиком Невзорофа. Глыбыч решил двигаться маршрутами известного путешественника Фёдора Конюхова. "Конюхов" — лошадиная фамилия, и с ней связаны представления о вкусном овсе и душистом клевере.

На проводах Невзорофа было людно. Ольга Бычкова отрезала у Невзорофа локон, а ему подарила серебряную ладанку со своей ресницей. Виталий Дымарский вызвался раздобыть для Невзорофа ездовых собак, которые оказались собачками Шувалова и не отзывались на возгласы Дымарского "цоб-цобе". Пришла проститься с Невзорофым монахиня Нектария, в миру Ксения Ларина.

Среди провожавших были замечены главный редактор "Эха Москвы" Алексей Венедиктов и его дама сердца Леся Рябцева, которая погружала свою нежную руку в шевелюру Алексея Алексеевича в поисках там уха. В конце концов, ухо было найдено. И Леся Рябцева извлекала оттуда акции Газпрома и прятала их у себя на груди.

Явился Шнур, который вернулся из Милана, где был на гастролях. В театре Ла Скала он собрал на своих выступлениях весь цвет европейских меломанов и натолкал им в рот такое количество половых органов, что евроманы в течение месяца принимали отхаркивающее.

Явились известный блогер Шендерович, носивший в правом ботинке ломтик плавленого сырка, и барышня Красовский, который переживал свою первую — восемьдесят четвёртую по счёту — любовь. Барышня Красовский тоже любила оперное пение, особенно оперу Пуччини "Севильский цирюльник" и арию, в которой многократно повторялось: "Пидаро здесь, пидаро там".

Невзорофа провожали под колокола и рыдания. По пути он сделал привал на ферме Маши Слоним. Маша ходила по двору в шлёпанцах и кормила гусей. Гуси приближались к Маше и общипывали голубоватый мох, которым порой обрастали её ноги. Невзороф провёл с Машей Слоним несколько упоительных дней. Но империя требовала подвига, и он продолжил свой путь.

На этом пути его подстерегли напасти. На него несколько раз налетали разбойники из газеты "Завтра". Это были страшные бородатые мужики в рубахах навыпуск. От них пахло луком и лежалой селёдкой. Они размахивали кистенями и набрасывались на Невзорофа, пытаясь отобрать у него серебряную ладанку, в которой тот хранил ресничку, подаренную ему глазастой обаятельной Ольгой Бычковой. Невзорофа спасла его подземная покровительница богиня Астарта, она же Юлия Латынина.

Недалеко от вершины, где дул морозный ветер, он набрёл на джакузи, полное льда. Из ледяной глыбы была видна очаровательная голая ножка вмороженной в лёд Леси Рябцевой. Александр Глыбыч собрался было ледорубом выкалывать Лесю Рябцеву, но подумал, что в этом виде она лучше сохранится.

Подходя к вершине, он услышал странные звуки, напоминавшие скрип падающих деревьев, брачный крик совы и вопли истязаемого на дыбе мученика. Кто-то на татаро-монгольском языке пел песню "Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь". Этим певцом оказался Алексей Венедиктов. Прелестная Леся Рябцева погружала свою дивную руку в волосы Алексея, нащупывая там ухо. На этот раз она извлекла бриллиантовые часы, подаренные Венедиктову Песковым, и Венедиктов смотрел на них так внимательно, словно хотел угадать, через сколько минут наступит конец света.

Невзороф был поражён, удручён: его опередили, отняли победу. Пик носил имя Леси Рябцевой. В гневе Невзороф извлёк из своих красных австрийских панталон антенну веры, пытаясь снести этим устройством двух негодников, отнявших у него блистательную победу. Однако то ли из-за холода, то ли из-за низкого давления, какое обычно бывает на вершинах высоких гор, антенна веры не выдвигалась.

Спуск с Гималаев был столь же продолжительным, как и подъём. Невзороф покинул гостиницу "Овсяный двор" в пору крещенских морозов, а вернулся, когда уже была весна. С крыши Зимнего дворца капало. Это были капли Вассермана. Сам же Вассерман восседал на кровле Зимнего дворца в характерном галифе с кожаной кобурой, в которую то и дело засовывал деревянный кольт. Вассерман был девственник от рождения. Рядом с ним Александр Глыбыч увидел Лесю Рябцеву, искусительницу и кокетку. Леся Рябцева погружала свою руку в галифе Вассермана, пытаясь обнаружить там то, что делало Вассермана девственником. Её поиски ничего не дали. В её ладошке оказалось семя льна, то самое семя, от которого не рождаются дети. Встреча Невзорофа и Вассермана ничем не напоминала встречу барышни Красовского с Элтоном Джоном

Обнимая за талию монахиню Нектарию, Невзороф удалился в сторону конногвардейских конюшен.

Глава 3. Над пучиной

Имперская идея овладела Невзорофым. Желая воздвигнуть твердыню русской империи в Новом Свете, Невзороф решил повторить одиночное плавание Фёдора Конюхова через Атлантический океан. Он отправился к великому звездочёту и предсказателю Глобе и спросил, быть ли ему, Невзорофу, императором всея Руси и обретёт ли он царскую казну, золото царской империи. Глоба долго смотрел в телескоп, дожидаясь, когда другие предсказатели: Белковский, Павловский, Радзиховский, — сойдут с небес и откроют путь к звёздам. Рассмотрев небесные светила, Глоба сказал Невзорофу: "Ты будешь императором, и золото будет твоё, когда Уран встанет напротив Юпитера, Юпитер приблизится к Сатурну, Сатурн войдёт во взаимодействие с Марсом, и всё это закроется большой волосатой сущностью, о которой поётся в русских срамных частушках".

Предсказания Глобы произвели большое впечатление на Невзорофа, и с этой минуты он просил называть себя Александром Глобычем. Для странствия за океан он избрал ботик Петра Первого, родоначальника могучего российского флота. Ботик рассох и продырявился во многих местах, но любезный хозяин гостиницы "Гельвеция" (ныне "Овсяный двор") законопатил дырки и щели в лодке деликатесами из своего ресторана. То были грибы, светящиеся в ночи, сыр "Камамбер" и диетические котлетки из моркови. Ботик был готов к плаванью, и провожать Невзорофа на пирс явились его друзья. Пришла монахиня Нектария, в миру Ксения Ларина, которая предложила Невзорофу стать его надувным плотиком. Явилась писательница Татьяна Толстая, которая подарила Невзорофу кохэварку и баночку Коха. Явился Шнур и спел Александру Глобычу прощальную песню "В своём плавании не бойся никаких мужских половых органов, а также большой волосатой сущности, которой пугал тебя Глоба".

Пришёл Виталий Дымарский и принёс последний номер журнала "Дилетант", напечатанный на свиной коже: мореплаватель может съесть его, если на борту иссякнут прочие продукты питания. Пришёл провожать Невзорофа Сергей Борисович Иванов, который нёс на себе какой-то тяжёлый квадратный предмет, завёрнутый в белую холстину. Он просил Невзорофа беречь рыбные ресурсы Карибского моря, а на одном из островов установить памятную доску Маннергейма. Развернув холстину, он передал Невзорофу доску, которую тот, надкусив и убедившись, что она сделана из прессованного жмыха, бережно уложил на дно ботика.

Последней пришла Юлия Латынина и преподнесла Невзорофу хомячка с просьбой его препарировать и узнать, есть ли у того душа. От хомячка и Юлии Латыниной исходил запах дорогих духов.

Плавание по Балтийскому морю было сплошным удовольствием. Мореход научился у политолога Белковского правильно произносить букву "р". Учился у Павловского, говоря всё, ничего не сказать. Особенно ему был близок Радзиховский, который, подобно лошади, медленно и добросовестно пережёвывал интеллектуальную солому. Злоключения начались сразу же за проливом Скадеррак. Налетела страшная буря и помчала утлый чёлн в неизвестном направлении. Желая определить азимут, Невзороф развернул свою "антенну веры", направляя её то в одну, то в другую сторону, но внезапный удар молнии загнал антенну обратно внутрь.

Шторм стих так же внезапно, как и начался. Надёжный ботик плыл теперь среди ясной и чистой лазури. Рядом с ботиком, пленительно улыбаясь, плыла писательница Татьяна Толстая. Её розовая грудь восхитительно просвечивала сквозь лазурь воды. Невзороф пытался спросить её: "Откуда ты, прекрасная дева?" Но Татьяна Толстая загадочно улыбнулась, нырнула, показав Невзорофу свой чешуйчатый русалочий хвост.

По курсу ботика появилась Дуня Смирнова. Она была в заячьем тулупе, и большим деревянным гребнем расчёсывала рыжие блёклые волосы на чьей-то пустой голове. Голова и Дуня на глазах уменьшались, постепенно превращаясь в две крохотные светоносные точки размером с молекулу, пока обе не исчезли в пучине.

Невзороф заметил плывущее невдалеке стадо гренландских китов, и среди них обворожительную Марину Королёву. Киты пускали фонтаны, пускала их и Марина Королёва, состязаясь с китами в пышности и красоте фонтанов. Продукты на борту ботика кончились, и, чтобы не умереть от голода, Невзороф стал выгрызать из днища деликатесы Юниса: светящиеся фирменные грибы, диетические котлетки, пломбир с клубникой. Из открывшихся скважин ударила вода, и мореплаватель долго боролся за плавучесть ботика, накладывая на прорехи липкие и мокрые страницы "Дилетанта".

Муки голода были ужасны, и Невзороф решил заняться рыбной ловлей. Он насадил на крючок маленького подвижного червячка, который по мере того, как жало продвигалось сквозь его розовое прозрачное тельце, неустанно повторял: "Не волнуйтесь, я вам всё объясню". Невзороф забросил удочку, однако червячка никто не клевал. Видимо, морские рыбы сочли его несъедобным.

Чтобы не умереть от голода пришлось съесть хомячка.

Ночью из пучины поднялась на поверхность светящаяся голубоватая рыба.

У Невзорофа давно не было собеседника. Вместо журнала "Собеседник" ему подсунули "Дилетант". И он обратился к рыбе: "Знаешь ли ты, о, рыба, что это я написал "Слово к народу", а также "Слово о полку Игореве", "Слово о законе и благодати", "слово не воробей", "слово и дело" и слово из трёх букв, которое употребляет в своих песнях Шнур, а также главу "Великий инквизитор" из романа Достоевского "Братья Карамазовы"? Знаешь ли ты, о, глупая рыба, что я — последний квадрат империи?"

Рыба долго молчала, а потом произнесла: "О, добрый мореплаватель, когда-то я была Юрием Кобаладзе, но коварный Гусман превратил меня в морское существо. И я, прежде так любивший сациви, хинкали, чахохбили, теперь вынужден питаться одной морской капустой". И, тяжко вздохнув, рыба ушла в глубину.

Однако из глубин, похожая на морское видение, поднялась Наталья Ивановна Басовская. Она рассказала Невзорофу страшную историю о Марии Тюдор — Кровавой, которая на самом деле была Юлия Латынина. И на счету её было множество загубленных тейпов. На утренней заре он увидел, как из пены, подобно нереиде, нарождается Ольга Журавлёва. И по мере того, как с её прекрасных плеч спадала белоснежная пена, она превращалась в Майю Пешкову. А та — в Розу Люксембург. И все они вновь превратились в пену, в солнечные океанские брызги. Если Наталья Ивановна Басовская выплыла из глубин на поверхность моря, то напротив, плывущие в волнах Набиуллина, Силуянов, Улюкаев и Герман Греф тянули на дно чьё-то огромное, измученное, измождённое тело.

Многим опасностям подвергался Невзороф во время своего странствия. Однажды на него напали страшные бородатые мужики из газеты "Завтра". Все они плыли "саженками" и кричали в адрес мореплавателя бранные слова. Среди них были замечены лысый омоновец и пузатый писатель. Худо пришлось бы Невзорофу, если бы он не догадался и не кинул им памятную доску, посвящённую Маннергейму. Мужики из "Завтра" стали терзать несчастного маршала, и тень Сергея Борисовича Иванова промелькнула над океаном.

Над Невзорофым мелькнула и туманная тень его былого друга Бориса, чьё отчество связано с библейским преданием, а фамилия напоминает русские банные веники. Тень, проплывая над Невзорофым, печально улыбнулась ему и сказала: "Спасибо тебе за шарфик".

Вот в океане возник маленький прелестный остров. На нём размещалась ферма Маши Слоним, которая теперь разводила не гусей, а океанских мидий. Она обкладывала себя мидиями, которые остужали её пылающее юное тело. Невзороф причалил свой утлый чёлн к чудесному острову, и обворожительная Маша Слоним, улыбаясь, повела его в дивный чертог и уложила на брачное ложе. Однако на это ложе взошла не она сама, а прислала вместо себя Евгению Альбац, которая стала выпытывать у Невзорофа, не является ли он агентом КГБ, и где он спрятал золото царской империи, а также золото партии. Невзороф долго отпирался. Но ласки были столь изощрённы, что он раскололся: признался, что является Юрием Андроповым, а золото партии находится в Москве в подвальных помещениях детской библиотеки имени Ивана Грозного. Обе дамы нагрузили ботик Невзорофа мидиями, устрицами и креветками, похожими на креолок, и долго махали ему вслед зелёным флагом Хезболлы.

На берегу Гудзона Невзорофа встречали Алексей Венедиктов, Леся Рябцева и Виталий Дымарский. Леся Рябцева отгоняла от Венедиктова назойливых афро-американцев, которые требовали у него акции Газпрома. Виталий Дымарский величественно восседал на кресле, которое случайно захватил с собой из ресторана "Гельвеция". Юнис деликатно предлагал Дымарскому вернуть кресло, но тот натравливал на него собачек Шувалова. Невзорофа приветствовали, как русского царя. Трамп обещал ему вернуть России Аляску. А Хиллари Клинтон поцеловала его в нос и сказала: "Мой пупсик".

Путешествие на Родину через океан было будничным и неопасным, если не считать нападение на ботик пиратов Карибского моря, которые ограбили Невзорофа и отобрали золотой запас царской империи. Ботик пристал к берегу Мойки у Конногвардейских конюшен. Его встречала монахиня Нектария, в миру Ксения Ларина. В ожидании своего любимого она поседела и стала белой, как Сольвейг. Новостей не было. Если не считать за новость случившуюся с Юнисом неприятность: в его гостиницу "Гельвеция" поселилась воздушно-десантная рота, ела, пила и не желала платить за номера.

Невзороф обнял за талию монахиню Нектарию, и они, пройдя мимо Конногвардейских конюшен, скрылись в переулке, о чём тут же написала "Фонтанка.ру", назвав почему-то монахиню Нектариию монахиней Невзорией.

Глава 4. На воздусях

Невзороф решил повторить подвиг Фёдора Конюхова и облететь на воздушном шаре всю Землю. Найти материал для изготовления полой сферы не составило труда. Любезный Юнис, хозяин отеля "Овсяный двор", сам сшил оболочку из блинов, которые так искусно готовили его рестораны. Блины могли служить воздухоплавателю не только средством передвижения, но и пищей, в случае если все остальные продукты питания иссякнут.

Проводы Невзорофа носили библейский характер. Собрались его друзья: Алексей Венедиктов, Виталий Дымарский, маршал Петэн, Ганнибал, неизменный Сципион Африканский. Яша Кедми предложил исполнить обряд преломления хлеба. С этого момента Невзороф стал называться Александр Хлебыч.

Петербург провожал Александра Хлебыча как героя, обещая всем народом встретить его на Северном полюсе и венчать на царство. Однако обряд был омрачён одним обстоятельством: террористы из газеты "Завтра" измызгали доску Маннергейма черничным вареньем. Тут же прилетели осы, стали его поедать и свили своё осиное гнездо прямо на голове Маннергейма. Осиное гнездо жужжало. И в центре его находилась Мария Тюдор Кровавая, она же Юлия Латынина, губительница тейпов и тарикатов. Правительство города решило поставить у доски охрану: одного или двух финнов. Однако в Петербурге не нашлось ни одного финна. Выручил Минфин.

Воздушный шар, подхваченный лёгким муссоном, летел над Европой, которая страдала от потоков ближневосточных беженцев. Беженцы бессчётной толпой шли на Германию, и министр иностранных дел Штайнмайер метался перед ними и показывал квоту. Квота была столь мала, что едва виднелась в складках его одежды. Сирийские женщины смеялись над ним, с отвращением отворачивались, а тот всеми силами пытался увеличивать квоту.

С высоты полёта Невзороф увидел, как в толпах беженцев движется Анатолий Собчак и его суженая — дама в тюрбане. Дама в тюрбане несла на плече арфу, а Анатолий Собчак нёс на плече их обеих — это всё, что удалось вынести Анатолию Собчаку из своего пылающего месопотамского дома.

Пролетая над Украиной, Невзороф познакомился с Надеждой Савченко. Она показалась ему удивительно знакомой и близкой. У неё была такая же причёска, как у Ольги Бычковой, и она, как и Ольга, разгуливала босиком по Крещатику. Невзороф скинул свою обувку, и вместе с Савченко босиком они расхаживали неподалёку от Луганска и Донецка по линии фронта. Надежда Савченко растрогала Невзорофа своим рассказом о том, как детство своё провела в плену у африканских пигмеев. Она обещала, когда станет президентом Украины, вновь перевести Украину под скипетр русского царя, коим непременно будет Невзороф. Но лишь в том случае, если русский патриарх станет, наконец, католиком.

На прощание Невзороф подарил Надежде Савченко туфли на шпильках — изделие Карло Пазолини. Савченко подарила Невзорофу один из двух своих стоптанных солдатских башмаков. Пролетая над Босфором, Невзороф видел, как несчастная Светлана Сорокина мечется в круге тьмы, куда посадил её жестокосердный и жестоковыйный Алексей Венедиктов. Светлана Сорокина заламывала руки и взывала к пролетавшему над ней Невзорофу, и Невзороф кинул ей сверху спасательный круг, который на деле оказался всё тем же кругом тьмы.

Пустыня Сахара дохнула на воздухоплавателя жаром своих песков. Он увидел, как в песках, едва переставляя ноги, плетётся монахиня Нектария, в миру Ксения Ларина. В пустыне она питалась одними пауками и соками ядовитых трав. И это обессилило её вконец. Вдруг перед ней возник страшный лев. Было видно, что тот собирается съесть Нектарию. Но та перекрестила льва, и лев превратился в Льва Гулько, перекрестила Льва Гулько, и тот превратился в Льва Яшина. Перекрестила Льва Яшина, и тот превратился в Льва Пономарёва. Все три льва были звери. И они удалились, унося с собой число зверя. Невзорофу хотелось крикнуть монахине, как он любит её, но подхваченный раскалённым ветром шар уносил его дальше и дальше.

Он увидел в пустыне маленький оазис, на котором размещалась ферма Маши Слоним. Мимо Невзорофа со страшным рёвом промчалась ракета "Сатана". Это была Маша Слоним. Она вытянула свои стройные ножки, сжала над головой ручки, как это делают пловцы, ныряя "рыбкой", и мчалась по баллистической кривой в сторону Америки. Неизвестно, попала ли она в выбранную цель, но с некоторых пор на карте Америки исчез штат Пенсильвания. Маша Слоним на своей ферме разводила собачек Шувалова. И, оставшись без хозяйки, оголодавшие собачки растерзали и изгрызли до костей Виталия Дымарского. Удаляясь от оазиса, Невзороф видел, как в песках свирепые собачки Шувалова грызут одинокую ногу Дымарского.

Над Африкой его поджидало злоключение. Навстречу ему вынесся другой воздушный шар, он сиял золотом, как церковный купол, и в гондоле находился неистовый Всеволод Чаплин. Он стал метать в Невзорофа куличи, желая сбить его на землю. Невзороф холодно и бесстрастно воскликнул "Ну, блин!", оторвал блин от обшивки шара и запустил его во Всеволода Чаплина. И блин, прилипнув к лицу, ослепил Чаплина. Но Чаплин прогрыз в блине дыру и стал обличать Невзорофа в отпадении от католичества и в исповедовании культа африканских богов. Невзороф презрительно захохотал и повернулся к Всеволоду Чаплину спиной. Тот, не выдержав оскорбления, превратился в Анну Чапман. И та с угрожающим криком "ты у меня посмотришь!" покинула воздушный шар и исчезла в африканских джунглях.

Не успела пройти боль в плече от угодившего туда кулича, как Невзорофа ждала следующая напасть: ему навстречу вынесся огромный белый шар, который при ближайшем рассмотрении оказался громадным грибом, именуемым "дедушкин табак". Из гриба вырывался дым, в корзине этого чудовищного воздушного шара находились страшные мужики из газеты "Завтра", перепачканные сажей, оголодавшие и преисполненные ненависти. А за ними летели "комарики на воздушном шарике". Всё это ужасное скопище надвинулось на Невзорофа и с криками "тебе осталось жить всего 666 секунд" стало принуждать его опуститься на землю. Эта операция именовалась "Принуждение к покаянию".

Шар Невзорофа сел в африканских джунглях, и сам Невзороф был доставлен в православный храм, который был воздвигнут на берегу реки Нигер. В храме находился Всеволод Чаплин. Увидев Невзорофа, он сделал страшное лицо. И Невзорофу показалось, что у того открылись жабры. Чаплин, направив на Невзорофа перст указующий, воскликнул:

— О, нечестивец, готов ли ты к покаянию?

Испуганный Невзороф прошептал:

— Как не быть готовым, батюшка?

— Раскаиваешься ли в том, что ты убил эрцгерцога Фердинанда?

— Каюсь, батюшка, — ответствовал Невзороф.

— Раскаиваешься ли в том, что искусил невинную девицу Надежду Савченко, а сам пошёл свататься к Элле Панфиловой?

— Раскаиваюсь, батюшка.

— Раскаиваешься ли, что тобой написана богомерзкая поэма "Гаврилиада?"

— Раскаиваюсь, батюшка.

— Раскаиваешься ли в том, что увёл монахиню Нектарию от Господа?

— Раскаиваюсь, батюшка.

— Ну что ж, иди и впредь не греши.

Своим коронным страшным пинком отец Всеволод Чаплин вышиб Невзорофа из храма и, к великой досаде мстительных мужиков из газеты "Завтра", позволил ему продолжать свой путь.

Голод заставлял Невзорофа лакомиться блинами, из которых состояла оболочка шара, в результате чего шар стал терять высоту. Зная, как в этих случаях поступал воздухоплаватель Фёдор Конюхов, Невзороф стал избавляться от балласта. Сначала он выкинул за борт корзины годовую подшивку журнала "Дилетант". Потом выкинул Лесю Рябцеву. Следом полетел скальп Венедиктова, а также литерный вагон, на котором царь Николай II прибыл на станцию Дно. Пришлось расстаться также с ладанкой, в которой хранилась ресничка Ольги Бычковой. Именно последняя своей прелестью и невинностью тянула воздушный шар к земле. И теперь, расставшись с ресницей, шар вновь взмыл в небеса.

Невзороф приближался к Северному полюсу. Там, среди сверкающих льдов, полярных радуг ждали его дивные ледяные дворцы, ждал хрустальный трон, над которым сверкала волшебная Полярная звезда. Там он станет императором Полярной звезды, государем Всея Руси. Там, на Северном полюсе, встретит его русский народ с колоколами, хлебом-солью и станет умолять взойти на русский престол.

Воздушный шар пролетал над льдиной. На льдине лежало стадо тюленей, и Марина Королёва, глядя в их тёмные, чудесные верящие глаза спрашивала: "Вы согласны с тем, что тюленям плохо жилось при советской власти?". И те хором отвечали: "Мы были лишены свободы слова".

Приближался Северный полюс, приближался час торжества, приближались праздничные ликующие толпы. Но каково же было удивление Невзорофа, когда на Северном полюсе он не увидел ликующих толп. Там встретил его Марат Гельман, окружённый множеством деревянных красных человечков. Эти красные человечки имели одну особенность: каждый был одновременно и мужчиной, и женщиной и назывался гельмофродитом. "Куда же вы, ваше величество?" — кричал ему вслед Гельман, когда Невзороф, отпихиваясь от красных человечков, покидал негостеприимный край.

Петербург, куда он прилетел, удивил Невзорофа своей молчаливой пустотой и безлюдьем. На набережных Невы не было ни души. Только дама в тюрбане сидела на парапете и играла на арфе буги-вуги. За время, что он отсутствовал, исчезла доска, посвящённая Маннергейму, и её место занимала доска, посвящённая Розенбергу. Его не встречала, как обычно, монахиня Нектария; говорили, что в пустыне её съел Лев Пономарёв. Но потом отрыгнул. Велики были печаль и разочарование Невзорофа. "О, варварская Россия, варварский непросвещённый народ", — бормотал он. Ему не хотелось жить. Он нашёл группу палеонтологов, радению которых был обязан своим существованием. Просил вернуть его туда, откуда он вышел. Те, недолго посовещавшись, вновь превратили его в зуб пралошади, отвезли в азиатские степи, где обитают куланы и лошади Пржевальского, и закопали в землю. Там он лежал под слоем песка и дёрна. И ему снились прекрасные кобылицы, украшенные золотом уздечки. Сладкий голос Наргиз Асадовой каждые 49 минут вещал ему о вечном блаженстве.