Сообщество «Форум» 20:40 27 октября 2018

НЕДОСЫП

Недосыпание блогеров, работающих круглосуточно на сайте Завтра, очень схоже с недосыпанием моряка в море.

Я чувствовал бы себя эгоистом, если бы не поделился опытом преодоления последствий большого недосыпания, профессиональной беды моряков. Но не только у моряка может возникнуть необходимость не спать продолжительное время; каждому надо знать, к чему это может привести.

Одно дело, когда об этом говорят врачи, и совсем другое, когда рассказывают те, кто прошел через этот ужас сам. Хотя и мне, много раз испытавшему эту жуть, не до конца понятно: как я ухитрялся выбраться из нее? Да и выбирался ли окончательно?

Первый раз я изведал крупное недосыпание еще лейтенантом. Шарова, моего лодочного дружка Юру Русакова и меня послали в автономку на лодке командира Родионова. Шарова – вторым командиром, меня – приписным штурманенком.

Когда до выхода в море осталось два часа, выяснилось, что на лодке отсутствует штурман капитан 3 ранга Журавлев. Экипаж, вообще-то, должен выходить в море в полном составе, и Родионов отправил меня разыскивать Журавлева.

Я долго стучал в его дверь – никакого ответа. Зашел к соседям, где было застолье. Те сказали, что Журавлев пировал с ними, недавно пошел домой собираться в море, но был очень пьян. Я с помощью соседей взломал дверь в квартиру Журавлева и нашел его вусмерть пьяным. Все мои попытки привести Журавлева в чувство: пощечины, обливание водой – не привели ни к чему.

Тогда сосед сбегал к себе домой и вернулся со стаканом спирта. Поднес стакан к носу Журавлева и тот ожил, потянулся к стакану.

Начались переговоры. Журавлев настаивал, чтобы ему дали выпить, а потом он решит, идти ему в море или не идти. Сосед не советовал этого делать, потому что Журавлев отключается с одного-двух глотков. Времени у меня ни на что не оставалось, я связал Журавлева и отвез на лодку, где его загрузили с помощью лебедки головой вниз через рубочный люк. Спустя три месяца, когда мы вернулись из похода, его выгрузили точно так и точно такого же.

***

В море я быстро понял, что алкоголизм Журавлева стал возможен, потому что экипаж Родионова был окончательно коммунистическим. На лодке царило абсолютное товарищество, абсолютное братство. Здесь всё позволялось всем. Даже не встречалось в штыки пьянство. Просто, кто-то вставал на место пьяницы и делал его работу. Ведь когда в семье появляется алкоголик, родственники часто не отказываются от него, а лишь проявляют досаду и сожаление.

Мне помогали все. Больше всех, пожалуй, шефствовал надо мной необыкновенно приятный в общении капитан 3 ранга Володя Кулешов, делавший вид, что вдруг увлекся вместо минного дела штурманским.

Да и Шаров с Родионовым были весьма толковы в штурманском деле.

Наверное, экипаж Родионова был похож на легендарный экипаж Фисановича, служить на котором мечтали все подводники Полярного во время войны.

При всем этом, не могу сказать, что экипаж Родионова был лучшим экипажем в моей моряцкой жизни. Встречались экипажи и получше, хотя бы потому, что там не было несчастий типа Журавлева.

Да и мое флотское сердце уже навеки принадлежало моей первой флотской любви, моему первому экипажу – экипажу Шарова.

***

Поход был чрезвычайно напряженным и для меня, и для всего экипажа. Мы впервые выполняли ряд оригинальных спецзаданий в абсолютно новых для нас районах. И я впервые был фактически единственным штурманом на лодке. Мне нравилась эта самостоятельность, я работал с воодушевлением. Журавлев, когда приходил в себя, бегал по лодке и клянчил спирт. Кто-то давал ему грамм двадцать, чтобы отвязался, и этого ему хватало, чтобы валяться без сознания пару суток.

И всё бы было нормально, если бы в самом конце похода Шарову и Родионову не пришла в голову дурацкая идея: не давать мне спать.

Возвращение домой всегда является самым тяжелым этапом для моряков. Только бы дотянуть. Именно на этом этапе уставшие моряки творят больше всего глупостей.

И вот, когда до окончания похода оставалось пять суток, Шаров и Родионов испугались, что я вымотался, работая в одиночку, и могу уснуть так, что им не удастся вовремя разбудить меня, случись что-нибудь страшное. И они стали не давать мне спать: поочередно, но постоянно находясь рядом со мной. «Потерпи, – говорили они мне, – выспишься в базе».

Шаров никогда и на полметра не удалялся от меня. В штурманской рубке, где тесновато, Шаров залезал на прокладочный стол и сидел на нем. Вид у знаменитого подводника был препотешный.

Спорить с начальниками или управлять ими я тогда еще не очень умел. Пришлось терпеть.

***

Когда вернулись в базу и выгрузили Журавлева, я пошел на встречу с друзьями. Была у нас такая традиция: если вернувшийся из похода штурман был холостяком, для него снималась квартира, накрывался стол, штурмана флотилии собирались там. Слушали морские новости от прибывшего, рассказывая в ответ, что случилось на базе и в мире за последнее время.

Так было и в тот раз. В квартире, выделенной для меня, на столе красовался громадный торт «Наполеон», мой любимый, стоял самовар. Посидели, погоняли чаёк, поговорили. Где-то возле полуночи друзья, убрав со стола и вымыв посуду, разошлись. Я осмотрел квартиру и, чтобы не трогать ничего чужого, решил прилечь на кушетке.

И началось.

Как только я лег на кушетку, какая-то сила сбросила меня с нее.

Я поднялся и снова стал ложиться, но уже очень медленно, пытаясь понять, что происходит. Особенно меня заинтересовал момент сбрасывания с кушетки.

Вначале ничего особенного не происходило. Только когда я полностью улегся, комната начала вращаться. Меня сбросило с кушетки на пол, который вздыбился подо мной, и чтобы удержаться на нем, мне пришлось карабкаться, перебирая руками и ногами. Я врезался в стену с разбегу (насколько можно разбежаться, передвигаясь на четырех конечностях) и, изо всех сил стараясь не потерять сознание, сполз по стене и сел на пол. Всё вокруг меня поколыхалось с минуту и успокоилось.

Мне стало понятно, что пять суток без сна не прошли даром. Я не знал, что мне делать, но понимал, что дальше экспериментировать с кушеткой не стоит.

Встал, надел канадку и ушел в сопки, как Алитет.

Стояло полярное лето, солнце – круглые сутки, земля покрывалась зеленью прямо на глазах. Я, как больная собака, стал пробовать на вкус траву, листья и кору карликовых деревьев. Это не вкусно. Это не то. Это так себе, но опять не то.

И вот, наконец, то! Вкуснотища. И я начал объедаться тем, что мне понравилось.

Наступил момент, когда я почувствовал, что могу уснуть. Осторожно стал ложиться и уснул раньше даже, чем полностью опустился на землю.

В первый раз проснулся от жары. Солнце пекло немилосердно. Ползком, не вставая, забрался в тенечек под скалой, расстегнул канадку и опять уснул.

Во второй раз проснулся от холода. У нас, на Севере, снег в разгаре лета – обычное дело. Открыл глаза – лежу в сугробе и снег падает на меня. «Неужели, – вяло подумал, – проспал до зимы?» Смахнул снег с живота, застегнул канадку, повернулся на бок и снова уснул.

Проспал почти двое суток. Поднялся бодрым и жизнерадостным, пошел на лодку к Родионову, заявил ему, что на службу не выйду, пока Журавлева не уберут с флотилии, вернулся домой и снова завалился спать.

Через несколько дней ко мне прибежал посыльный и передал, что Журалев уехал преподавателем в военно-морское училище, и я могу вернуться на лодку.

***

Следующее мое крупное недосыпание я перенес гораздо спокойнее.

Одна наша лодка врезалась на полном ходу в подводную скалу. Нос лодки, с торпедными аппаратами, боевыми торпедами, арматурой и прочим, был смят и свернут набок. Спасла лодку лишь русская надежность, русский запас прочности. От американской, английской или французской лодки ничего бы не осталось.

Для встречи аварийной лодки в море и сопровождения ее в Северодвинск на ремонт была послана экспедиция на спасательном судне «Карпаты» во главе с В. С. Каравашкиным, того самого, про которого и разбитое стекло лейтенантами я здесь уже рассказывал. Каравашкин, ставшим к тому времени адмиралом и командиром дивизии. первым делом взял с собой на «Карпаты» меня. И дал мне одно задание – не спать. Я мог ничего не делать, лишь должен был находиться на мостике «Карпат» и не спать.

Похоже, что Каравашкин считал, будто я могу взглядом удержать на плаву лодку, утратившую часть запаса плавучести. Как же, ведь Каравашкин сам, своими глазами видел, как я, играючи, одним радостным взглядом прилепил Шумкова к подволоку.

Через несколько дней все на «Карпатах», а громче всех я, начали выражать возмущение запретом Каравашкина. Но Каравашкин был непреклонен и только и делал, что следил, как бы я не уснул. Хитрец Каравашкин легко пресекал наши заговоры по планированию хотя бы маленького сна для меня. И я сдался. Дал слово Каравашкину, что не буду спать, но вырвал себе право иногда по полчаса лежать горизонтально.

И этой малости мне хватило. Конечно, я не мог в той обстановке не работать. Организовал командный пункт для Каравашкина и работал там в полную силу. В принципе, со всем этим спокойно управился бы экипаж «Карпат». Это были превосходные моряки, особенно их командир. Но не бездельничать же мне было.

Когда, через много дней, спасательная операция благополучно закончилась, я вызвал во рту вкус той растительности, которая мне так понравилась в сопках, сполз по переборке на палубу и уснул, еще сползая. Сделал одну ошибку – не предупредил окружающих Они переполошились, начали тормошить меня. Мое счастье, что на «Карпатах» было полно хороших врачей, которые запретили будить меня.

В этот раз я выспался за сутки.

***

Если не употреблять медикаментов и иногда лежать горизонтально, считаю, можно, без значительного урона для здоровья не спать продолжительное время. Хотя всё зависит от человека и от обстановки. В любом случае, надо быть предельно осторожным с недосыпанием.

И крайне чревато бороться с недосыпанием лекарствами или еще какой отравой.

После случая с Журавлевым я пошел в очередную автономку единственным штурманом. Вместо второго штурмана мне дали двух мичманов.

Это для меня был курорт. Мичмана, старые морские волки пенсионного возраста, взяли на себя три четверти моей обычной работы. В конце похода они пригласили меня в гиропост. Я вошел и ахнул. Там был накрыт стол, за который было бы не стыдно пригласить английскую королеву.

Командир лодки в этом походе взял на себя астрономическую подготовку вахтенных офицеров, которой обычно занимался я. И, конечно, командир постарался провести эту подготовку на высочайшем уровне. Два-три раза в сутки вахтенные офицеры должны были предоставлять командиру места, определенные астрономическим способом, не менее чем из четырех-пяти линий положения. Вахтенные офицеры должны были потратить час на подготовку к астрономическим измерениям, час на измерения и по часу на обсчет каждой линии положения. Это для одного определения места. То есть вахтенные офицеры должны были, по мнению командира, сутками напролет только и заниматься астрономией. А ведь, кроме этого, они не просто несли вахту, но и руководили сменой вахты, участвовали в общекорабельных мероприятиях, командовали своими подразделениями. Желательно также, чтобы им удавалось поесть и поспать, ну хотя бы иногда.

И вот, мои мичмана пришли на помощь вахтенным офицерам, взяв на себя подготовку к астрономическим наблюдениям и обсчет изолиний. Даже я не знал, что мичмана выполняют столь большой и столь разнообразный объем работ.

А среди вахтенных офицеров был помощник командира лодки. Каждый толковый помощник, как каждая толковая хозяйка, помимо перловки и тушенки, имеет в загашнике и какую-то экзотику. А вдруг действительно на борт заявится английская королева? Кроме того, каждый толковый помощник неимоверно скуп.

И это ж как надо порадовать жадюгу-помощника, чтобы он выдал личному составу, а не английской королеве, ту экзотику? Не сидел бы за тем столом, ни в жисть бы не поверил, что такое возможно.

***

После успеха с мичманами мне предложили взять в поход двух лейтенантов, только что из училища. План был такой: лейтенанты сдают на допуск к управлению должностью штурманенка, проходят полный курс обучения по всем аспектам боевой службы и, после похода у нас есть два штурмана, прошедшие огонь и воду.

Это был, считаю, один из самых тяжелых походов в истории советского подплава. И в результате оба лейтенанта, Молчановский и Зарипов, были загублены для флота.

Это всё равно, что взять с собой в бой необученных и необстрелянных новобранцев. Было тяжело экипажу, было запредельно тяжело лейтенантам, а мне – так до сих пор непонятно, как я выжил и выжил ли.

Все в экипаже озаботились обучением и становлением лейтенантов, понимая, как важно закрыть кадровые прорехи. Старались изо всех сил и сами лейтенанты. Но через опыт, который приходит с годами, никак не перепрыгнуть.

Я нес свою вахту 8 часов, а затем оставался на вахте с каждым лейтенантом. Иногда, по обстановке, мы все трое по нескольку суток торчали вместе в штурманской рубке. Лейтенанты, кроме чисто штурманских вопросов, занимались изучением устройства лодки и решением множества других задач.

У меня редко в какие сутки выдавался час свободного времени, который я мог потратить на сон. Внешняя для лодки обстановка постоянно была очень напряженной. Американцы будто взбесились. Всё время наваливались какие-то случайности. Вот, казалось бы, какова вероятность, что лодка попадет на извержение подводного вулкана? Но мы в том походе и под эту бомбежку снизу ухитрились попасть.

И в тот час, который я изредка получал на сон, поспать толком не удавалось. Прибежишь в каюту, залезешь в койку и долго успокаиваешься, прежде чем заснешь.

Пошел к корабельному врачу Жене Абрамову, объяснил, как мне не хватает нескольких минут на сон, попросил его дать какое-нибудь снотворное.

Женя возмутился.

– Ты что?! Зачем тебе подрывать свое здоровье «колесами»? Сделаем так: как увидишь, что у тебя появляется час на сон, звони мне в каюту и приходи. Увидишь, всё будет в порядке.

Я так и сделал. Когда пришел в каюту врача, она же и его приемный кабинет, там было мягкое освещение, звучала классическая музыка. На столе стоял графин со жженкой (спиртом, залитым жженым сахаром) и банка с флотскими витаминами, которые крупными горошинами.

Мы с Женей посидели пару минут, выпили по рюмке жженки, закусили витаминами, поговорили о музыке. Затем я ушел к себе в каюту, где, действительно, сразу же уснул. За три месяца похода я зашел к Жене раз десять, не больше. Высыпался, по своим меркам, вполне прилично.

Когда вернулись в базу, Молчановского с Зариповым у меня сразу забрали и стали носить по дивизии на руках. Как же, флот получил двух штурманов, в которых так нуждался, способных провести лодку в любую щель и обеспечить штурманскими расчетами применение оружия!

Но Молчановский с Зариповым, ухватив вершины штурманского мастерства, не имели понятия о многих азах. Они не могли узнать за столь короткий срок досконально устройство лодки, не знали до винтиков штурманскую матчасть, не были умудрены опытом разнообразного общения с личным составом.

Ведь не каждый председатель колхоза, избранный за умение вести собрание, сможет, засучив рукава, поковыряться вилами в навозе, чтобы унюхать нюансы производства, которым вдруг стал руководить.

Вот и Молчановский с Зариповым не смогли. Зарипов ушел на синекурную береговую штабную должность, а Молчановский элементарно запил, потому что пока мы бороздили моря и океаны, его жена ушла к другому. Как будто бы выбор жены моряком может делаться непрофессионально.

Ну а я по возвращении в базу пошел на очередную квартиру. После «Наполеона» и чая проводил друзей, взял принесенные с собой свежие простыни и наволочку, соорудил постель, забрался в нее и … не смог заснуть.

Подумал, несмотря на возникшие в моей душе черные подозрения, что, возможно, отвык спать на берегу.

На следующий день остался на лодке и пораньше, в восемь вечера, улегся спать в своей каюте. Проворочался до десяти и не уснул.

Перешел в штурманскую рубку, на диванчик, и в час ночи понял окончательно, что без спиртного не усну. Всего с десяток раз выпил по рюмке жженки и стал калекой?!

Налил себе немного спирта, выпил и мгновенно уснул.

И начались мучения. Я поедал травы и прочую растительность в сопках тоннами. Я изводил себя всяческой медитацией, работой и физическими упражнениями. Я не спал по несколько суток. Но без спирта заснуть не мог.

Так промучился с полгода. А потом вырвался в отпуск, приехал домой в Слуцк и там через неделю осознал, что нормально сплю без всякого спиртного.

***

Правила штурманской службы официально не рекомендуют штурману спать более двух часов подряд, чтобы не потерять ориентировку в обстановке и, проснувшись, сразу же включаться в работу.

На мой взгляд, это не верно. Ведь все зависит от корабельной и внешней обстановки, от опытности самого штурмана. Наоборот, следует рекомендовать штурману высыпаться как можно больше, когда обстановка позволяет, чтобы быть готовым к длительной непрерывной работе, когда того потребуют обстоятельства.

Я со временем вырвал себе право решать, когда мне спать, и научился засыпать в моменты, когда это никому другому бы не удалось.

Например. Совершаем пробное погружение на предельную глубину. Лодка уже в возрасте, так что это весьма опасно, но нам надо знать, на что способна наша старушка.

И вот, когда лодка еще не прошла первую сотню метров погружения, в центральный отсек по системе отсечной связи «Каштан» проходит доклад от командира первого отсека.

– Течь сальника кабеля размагничивающего устройства на подволоке …

Слышен шум воды и голос пропадает.

Старший на борту капитан 1 ранга В. А. Панов, заместитель командира 7-й дивизии подводных лодок, которого все мы чрезвычайно уважали, реагирует сразу:

– Продуть балласт! Обе турбины – полный вперед! Боцман! Рули на всплытие!

Лодка выскакивает на поверхность и пляшет на волнах. Но никто не идет открывать верхний рубочный люк. Никто в центральном ничего не делает, все сидят с убитым, горестным видом. Все понимают, что только что потеряли часть экипажа, своих друзей. Если вырван сальник кабеля размагничивающего устройства на подволоке, отсек заполняется водой мгновенно, воздушной подушки не бывает, не остается времени надеть изолирующее снаряжение.

И вдруг в центральном, в этой гробовой тишине, зазвонил телефон из первого отсека. У всех глаза полезли на лоб: «Что это? Звонок с того света?»

Оказывается, течь, которую мы слышали, была не очень большой, но лило прямо на отсечный «Каштан», его и закоротило. Сальник поджали, течь устранили, принято всего несколько тонн воды, о чем и докладывают из первого отсека.

Выдохнули. Откачали воду, снова начали глубоководное погружение. Все вслушиваются с особенным напряжением, как трещит корпус, а я заваливаюсь спать на диванчике в штурманской рубке.

Потому что я всегда спал на глубоководном погружении. Все напряженно работают, на лодке объявлена боевая тревога, а я сплю. Потому что при глубоководном погружении лодке не угрожают навигационные опасности. А вот после, я знаю, мне не придется толком спать две недели, работая тяжко и беспрерывно.

В центральном отсеке слушают треск корпуса и принимают доклады из других отсеков, нервы напряжены до предела – выдержит ли корпус лодки громадное давление воды? А из штурманской рубки раздается храп.

Панов взревел.

– Волобуев! Нашел время для шуток!

Панов и допустить не мог, что кто-то на лодке в этой обстановке мог уснуть. Он ринулся в штурманскую, убедился, что я в самом деле сплю, и… вернулся в центральный.

***

Сны штурмана совершенно не похожи на сны обычного человека. Это я говорю, как знаток того и другого. До того, как стать штурманом, я же был обычным.

Штурман, когда спит на корабле, не выпадает из обстановки. Он движется в этой обстановке, прокручивая постоянно все изменения у себя в голове, чтобы, проснувшись, сразу же включиться в работу. Я часто вместе с этим сном выбирал себе и еще какой-нибудь. Например, очень любил посреди Атлантического океана прогуляться по ленинградским улицам. Такая прогулка успокаивала, освежала и радовала.

А когда штурман возвращается домой, он не может сразу отключиться в своих снах от моря.

Вернулся я домой после двухнедельной парусной регаты, довольно напряженной, лег на диванчик, закрыл глаза. И сразу же у меня в руках оказываются шкоты громадного паруса, привязанного к балкону моей квартиры. Ветер рвет этот парус из рук, тащит пятиэтажный кирпичный дом. Всё это так явственно, так реально, что я вскакиваю и бегу, полный любопытства, на балкон. Никакого паруса там нет. Ложусь в другой комнате, где нет выхода на балкон. Закрываю глаза – тот же сон, только парус привязан к углу дома.

Только через несколько дней после возвращения домой сны моряка становятся земными, обычными.

Хорошо, когда у моряка есть дом, где можно придти в себя после штормов, бурь и прочих катаклизмов.

8 марта 2024
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
1.0x