НА ЗАСТАВКЕ: У них есть Бог
Один с Христом беседует душою, другой ему – свечу лишь да поклон, - отметил я в «Историаде». Сам я «беседовать с Христом» даже не пытался, не было у меня таких побуждений, ибо, по личному выбору я – атеист; Высший разум, Волю, способные созидать и перестраивать материальный и духовный мир во вселенском масштабе, склонен признать, как сотворение некой сверхцивилизации, но никак не библейского дедушки с белой окладистой бородой (кстати, почему не бабушки? Созидающее божество в женском образе – логичнее). Эти соображения я честно изложил Алексию II в разговоре с ним прилюдно. Мудрый Патриарх только улыбнулся, церковной награды безбожнику не отменил. Правда, скромно говоря, я её заслужил за труды (так в наградном документе) во имя Православной Церкви. Предвижу замечания: мол, коли в Истинного Бога не веруешь, то нечего соваться к нему со своими поганскими «трудами», что они не от верующего сердца, значит, нет в них правды и т. д. Я бы частично согласился со справедливостью таких замечаний, если бы представлял собой пример безбожника из одноименного журнала, № 1 которого вышел с портретом неистового гонителя на Церковь, Ленина. Но в том особенность моего мировоззрения, что я – православный атеист.
Я - атеист особый, православный.
Парадоксально? Парадокса нет.
Без православия Руси державной,
моей страны родной, не знал бы свет.
Вот за нее, за светоч мой, Россию,
умом приемлю Бога и Мессию.
(«Историада», М. 2007, секстина 396).
Да, умом я признаю Русского Бога, Создателя и хранителя в Православии более 1000 лет нашей державы. Даже во дни роковые смертельных 1941-45 годов, Он, ранее отовсюду гонимый властью и воспитанными ею антихристами, остался со своим недостойным Его народом и сохранил корень русский. Разумеется, Русский Бог – это поэтический образ национального духа, притом, озвученный Пушкиным. Но как всякое явление духа, Он вездесущ и всесилен, Он, как небесная песня, и зовёт, и ведёт. Без Него (оглянитесь, братие и сестры!) ничто в отечественной истории не свершалось. Если говорить сугубо прозаически, наша традиционная религия – не механическая примесь к быту и культуре, буквально ко всему, где действует человек. Всё сущее во всех срезах времени насыщено религией, как живой кровью. Без неё русское общественное тело мертво, нет России. Но она будет жить до того дня, когда молиться за неё душой, искренне, в пустой храм придёт в последний раз одна истинно верующая старушка.
Сейчас храмы не пустуют. Но только ли вера ведёт сюда. Людьми движут также любопытство, доброе убеждение, что надо следовать традициям, память к ушедшим, которых (стойкое мнение) греет зажжённая возле иконы свеча, и… мода.
Да, к сожалению так. После десятилетий надзора (с последствиями) за входящими в храмовые двери, настоящая (не бумажная) свобода вероисповедания способствовала моде на неё. Среди неисчислимых грехов человеческих один из них последнее время у нас зацвёл пышным цветом.
В ХХ веке русское православное общество (по процедуре крещения, в основном) прошло три стадии. Сначала - разочарование в Церкви, в основном, просвещённого люда, как по известной вине самой Церкви, так и в связи с «либеральной революцией» в христианской морали и успехами естествознания (яркий пример Лев Толстой). После 1917 года – жестокие гонения на Церковь со стороны захвативших власть в стране воинствующих атеистов. И, наконец, дозволенное возвращение масс к Христу, с восприятием Его (моё мнение) в образе, мало похожем на библейский.
Причины лёгкого отречения крещённого множества от Христа 100 лет назад раскрыты давно и полно. Нас крестят, как правило, во младенчестве, не спрашивая на то нашего согласия, потом внушают нам библейские заповеди. Мы их на каждом шагу нарушаем, стараясь скрывать проступки, страшась не божьего наказания (когда оно ещё будет!), а общественного осуждения, которое в России веками было тождественно юридическому. Но когда гнёт государства стал ослабевать, языческие инстинкты, всегда властвующие в русском человеке, стали вырываться наружу аморально, с уголовной окраской. Вернёмся мысленно ко времени, когда Бога официально упразднили. Тогда народные массы, освобождённые большевиками от религии, как от одного из видов собственности, быстро освоились: таперча, робяты, усё можно! Например, оклеветать, открыто обворовать (грабь награбленное!), даже безнаказанно убить обухом топора соседа только за то, что он, в отличие от тебя, профессионального бедняка, - работящий, и от этого имеет масло к хлебу, тось мiроедъ.
Я не говорю здесь об истинно верующем меньшинстве. Были, есть и всегда будут наши соотечественники, у которых Бог в душе. От рождения или пришедший позже на внутренний зов, который не заглушить никакими приёмами рассудка. На таких людях всегда держалась, пережила 1000-летие смутных времён чистая вера, буквально выжила в десятилетия гонений до войны 1941-45 годов и после неё. И, как ни покажется Вам странным, само время сегодня призывает их опять спасать веру от опасного замутнения модой на неё. Ведь, повторюсь, с начала перестройки, сломавшей, представлялось, железные рогатки официального атеизма, в церковь вломились со свечками, держа их как цыгарки, странно крестясь, словно стряхивая перхоть с лацканов, толпы наследственных безбожников. Редко кто с покаянием за отступничество в былые годы. Немногие - с желанием отдать должное той духовной опоре, на которой столетиями стояла Русь со всеми её институтами. Массами «новых православных» движет соблазн в числе первых прибежать к Богу, в годы оные «не рекомендуемому» строителям коммунизма для общения. Другие стремятся не отстать от первых. Третьи, вчера ещё старательно обходившие церковь стороной, чувствуют желание обновить путь. Четвёртые жажду неведомых ощущений. Пятые делают это в пику твёрдым атеистам. Шестые – их большинство – хотят быть «как все».
Я под своды храма захожу редко. Даже год назад, при получении медали Св. Иннокентия за просветительскую деятельность, упросил иерархов провести церемонию награждения в моём домашнем кабинете в присутствии только очень близких мне людей. Мне неуютно в толпе. Я люблю полупустые храмы: в них, думаю, и Богу, если Он есть, уютней. Я ни в чём не каюсь, Грехов, если их вспоминать, за мной водится столько, что и скороговоркой перечислять – остатка жизни не хватит. И есть непростительные…
В церковь зовут меня мёртвые, дорогие лица, которые хотят, чтобы их помнили, и болящие живые, которые мне дороги. Как положено, жертвую на храм и неимущим, ставлю свечи, мысленно называя имена, - о здравии и о упокоении. Потом, отойдя в сторону от свечных подставок, выбрав удобное место, наблюдаю за выражением лиц молящихся. Это уже профессиональное. Литератор во мне любопытствует при созерцании живого церковного пространства. Вот молодая женщина с тихим во все время службы ребёнком на руках. Эту бы, наверное, Бог выбрал Мадонной. Вот юноша с испитым лицом, он знает, что скоро ему предстать перед Ним, но, он не лицемерит, просит продлить земную жизнь, А вот, похоже, «новый русский» с новорусским типичным лицом. Он и миллион даст на церковь, чтобы спасать и спастись, но защищать храм ценой свой жизни не пойдёт. Ни за что! Не сомневаюсь.
… Выйдя из храма, направляюсь прямиком домой и в уме «записываю»:
Мерцают свечи. Бас рокочет.
В движенье руки и уста.
Горят пронзительные очи
на тёмном образе Христа.
И видят всё: и грех твой тайный,
и покаяния обман,
и твой приход к Нему – случайный,
ведь сердцем ты сюда не зван.
И говорят, без слов, сурово:
Выдь, с покаяньем не спеши!
Не оскорбляйся ложью новой,
будь честен, праведно греши!
