По военной дороге
Подлинное творчество — это всегда откровение. Не игра, не карнавал, не лицедейство, не провокация, а таинство, моление о слове, в котором явятся смыслы, сокрытые в "предвечной лазури". Смыслы, заложенные в этот мир в первые дни Творения. Смыслы, что пребывают в безмолвных цветах и деревьях, разноликих образах воды, земли и небес.
Небесные тайны открываются в земном на грани жизни и смерти, когда смерть сковывает жизнь в плотное кольцо, когда жизнь прорывает это кольцо и струится по небесной вертикали, недосягаемой для смерти.
Потому в святой русской литературе слово и война связаны неразрывно. В битвах и ратных подвигах русское слово взрастало, крепчало, наливалось силой как богатырские латы, становилось стрелой и мечом, пулей и снарядом. "Слово о полку Игореве", "Хотинская ода", "Полтава", "Севастопольские рассказы", "Война и мир", "Тихий Дон", "Горячий снег" выплавили русское слово, как выплавляют металл, выковали, как выковывают кольчугу.
Это ратное русское слово унаследовал, испил из родника нашей литературы, взял с собой во все военные походы как путевую икону Александр Проханов. От Даманского до Донбасса война и творчество сомкнулись для Проханова в "Убийстве городов". Именно так называется его новый роман.
Города — это летописцы истории человечества, ее герои, мученики и страстотерпцы. Города кладут себя на жертвенный алтарь истории, когда войны вскипают черной лавой из-под земли, нависают черной тучей в небесах. Герат, Вуковар, Белград, Грозный, Дерайя, убийство которых Проханов видел своими глазами, "предсмертные портреты" которых он написал, воплощают в себе целые цивилизации, разрастаются до целого народа, мировоззрения, до представления о добре и зле, грехе и искуплении, покаянии и справедливости. И потому убийство городов — это убийство истории, Божественного времени и пространства.
Слово писателя "граду и миру" на войне — это попытка сдержать черную лаву, запереть ее в кратер адского вулкана. Романы Проханова о войне — это моление. Моление о Слове и о Победе.
Моление о слове
Действие романа "Убийство городов" происходит в "посткрымский период" русской истории, когда солнце Крыма, взошедшее над Россией, омрачилось кровопролитной войной в Новороссии.
Пролитая кровь детей и мирных жителей Донбасса образовала "тромб русской истории", который грозит еще большим кровоизлиянием, гибелью вековечного смысла о единстве русского мира. Президент и вся Россия уподобились витязю на распутье, где в дискуссионных передачах, блогах, семейных разговорах нарастают противоречия и противостояния, где звучат горячие суждения о грядущей русской Победе и о сдаче Новороссии Кремлем, где раздаются одновременные призывы о вводе войск и миротворческом диалоге с Украиной и Западом.
Корабль русской жизни раскачивается донбасским штормом. Этот корабль старается обойти подводные мины и водовороты. По-прежнему ковчегом спасения в назревающем потопе видится Крым, который явился хрустальным мостом между властью и народом, Москвой и Новороссией, стал "световодом, соединившим Россию с небесной бесконечностью, из которой в русскую души проливался голубой фаворский свет".
В этот спасительный ковчег стремятся русские патриоты самого разного толка, каждая из групп предлагает ковчегу свое направление. Патриоты собираются на митинг в поддержку Новороссии, который в итоге выливается не в победное шествие, а в потасовку: "В ненависти схватились "красные" и "черные", "желтые" и "белые". Дрались, рвали друг на друге одежды, а на них падал гремящий ливень, топил, глушил".
Все это с надрывом сердца наблюдает писатель Дмитрий Федорович Кольчугин, повидавший на своем веку множество войн и революций в самых разных концах земли: "Его книги были надгробьями, под которыми лежали убитые города. Названия романов были эпитафиями на могильных плитах. Тексты были надгробными рыданиями. Он стремился в эти города, чтобы закрыть им глаза. Услышать их предсмертные стоны".
Кольчугин мучительно ищет выход из сложившейся ситуации, пытается предугадать ход истории, разглядеть в разворачивающихся событиях Божий промысел. Стремится на новую войну, чтобы "своей ненавидящей волей, своим мистическим даром останавливать в воздухе снаряды и пули, сбивать самолеты, превращая их в дымные вспышки".
Во время беседы с президентом в загородной резиденции Кольчугин советует ему поставить в храме три свечи: "Тонкую свечу за упокой, в память о погибших ополченцах. Вторую тонкую — за здравие, во славу воюющих героев. А третья, большая, та, о которой Иван Калита, собиратель русских земель, сказал: ''Чтобы свеча не погасла''. Третья — во славу и незыблемость Государства Российского".
Свет третьей свечи способен принести как Благодатный огонь из Донбасса в Россию только писатель. Но преклонные лета не дают Кольчугину, как прежде, решительно отправиться в бой.
В этих сомнениях и устремлениях происходит зарождение, зачатие нового романа в душе Кольчугина. Этот роман возникает как молитва, он преследует автора, не отпускает, ведет по каким-то неведомым тропам. Он еще не написан, но уже существует в таинственной пневматосфере — сфере духа и творчества. Писатель, как ловец жемчуга, выхватывает из пневматосферы героев, ситуации, фразы, сюжет будущего романа.
Роман назревает в загородном доме Кольчугина среди множества написанных им книг, среди фетишей, привезенных из дальних походов, среди семейных икон и святынь. В доме все напоминает Кольчугину об усопшей жене, когда-то собиравшей его на каждую войну. Ее молитва, преодолевая любые расстояния, останавливала пули, отворачивала бомбы, уберегала от смерти, когда казалось, что спасение уже невозможно. Услышанный в храме во время Богослужения голос жены, так явственно промелькнувшей в момент целования креста ее силуэт укрепляют Кольчугина в решении ехать на новую войну.
Для него уже проложены потаенные тропы и найден проводник. "Я Бог, Бог отца твоего; не бойся идти в Египет, — вспоминает Кольчугин слова Священного Писания, — ибо там произведу от тебя народ великий; Я пойду с тобою в Египет, Я и выведу тебя обратно".
"Не бойся идти в Донбасс", — произносит он, и этой сакральной фразой окончательно взрывает пневматосферу, где таится новый роман. Рябина в саду навевает на Кольчугина перед отъездом "сон золотой", в котором на войну отправляется молодой и полный сил писатель.
Моление о Победе
Двадцатипятилетний писатель Николай Рябинин едет в Новороссию, чтобы написать свой первый роман, в котором русская литература его устами скажет новое слово и не даст кануть в лету подвигу героев.
Ополченцы, среди которых оказывается Рябинин, призваны пробить тромб русской истории, "открыть путь русскому времени". Это люди "светлого образа", исповедующие "благоговение перед человеком, перед цветком, перед звездой, перед всем мирозданием".
Они воплощают в жизнь "русскую мечту" о справедливости: "мы хотим жить в стране, построенной по закону Божьему. А закон Божий есть божественная справедливость, которая соединяет человека с человеком, человека с народом, народ с государством, а государство с Господом Богом. Из Новороссии свет Православия хлынул когда-то по всей Руси и превратил Россию в Святую Русь".
Батальоны ополченцев — "Пушкин", "Марс", "Аврора" — это представление русской души о слове, Космосе и заре, с которой пробуждается историческая память, силы нашего народа, его мессианство: "Мы воюем за русское дело, за русское слово, за Тютчева, Блока и Шолохова, за государство свободных русских людей — Новороссию. Но государство наше будет русским в том смысле, в каком понимал это Пушкин. Русский — значит, всемирный, открытый миру. Мы предложим миру нашу русскую любовь и справедливость, русскую доброту и божественную красоту".
Русская мечта небесна, она отрывается от земли как космический корабль, грезит о райских садах на других планетах, как когда-то грезила о граде-Китеже.
На эту войну под знамена Новороссии пришли ратники из России, Осетии, Чечни, Сербии, Италии: "Каждый оставил дом и пошел воевать, побуждаемый, — кто праведной местью, кто божественной заповедью, кто мечтой о справедливой стране, кого подхватило безымянным ревущим вихрем, что несется над обветшалой землей".
Эта война стала не просто геополитической схваткой, но оказалась священнодейством. Ополченцы, пережившие каждый в свое время убийство родных городов, как на Тайной Вечери, преломляют хлеб, молятся перед схваткой. Облачаются в простреленную военную форму как в одеяние и продолжают в себе жизнь погибших. Комбат, благословляя каждого на праведный бой, дает позывные: "Так монахам, принявшим постриг, присваивают новое имя. Чтобы в новую жизнь из прежней они не брали ничего, — ни имя, ни судьбу".
На этой войне будущая книга Рябинина зарождается как священный текст, как житие и божественный гимн: "Я напишу книгу, которая будет похожа на церковь. Ее главы будут, как фрески. Герои моей книги будут, как святые с нимбами. В руках у них будут автоматы и гранатометы. На стенах церкви я нарисую сцены боев за Донецк, штурм аэропорта, схватки на блокпостах. Опишу оборону Луганска, охваченные пожаром дома, рукопашные бои".
Задача ополченцев — остановить детонацию мира, когда свет Божественной справедливости поглощает вселенская тьма, когда вместе с памятниками уничтожаются история и великие смыслы прадедов и пращуров. Так, герои-поруганного монумента Саур-могилы уподобились "возопившим камням", когда мироздание стенает и молит о спасении даже в неживом: "Ярость, с какой уничтожался монумент, была безумным порывом. Этот порыв опрокидывал не монумент, а событие, которому тот был посвящен. Опрокидывал память о победителях. Обращал вспять время, в котором страшными трудами и тратами добывалась Победа. Выскребал, выкалывал из времени эту Победу. Снаряды и пули уничтожали не памятник, не металлические изваяния, а тех, кто прошел по Донбассу, сметая захватчиков. Павших героев убивали вторично". Кажется, что эти истерзанные великаны ожили в ополченцах, приобщили их к "религии русской Победы".
Божественная справедливость противостоит вселенской тьме, когда взрывом с корнями вырывается древо русского Рая и кажется, что полюса земли поменялись местами: "Ночью ему приснилась яблоня, застывшая в стеклянной синеве, корнями ввысь и кроной, обращенной к земле. Корни яблони питались хрустальной силой небес, а глянцевитая листва и чудесные плоды были обращены к Рябинину".
Тьма стремится поглотить свет, когда взрываются библиотеки и в них может погибнуть не только наследие минувшего, но и замыслы грядущего: "Он вдруг подумал, что в этой сельской библиотеке, если бы ее не сожгли, могла оказаться его книга, которую он напишет. Бомба, что разрушила библиотеку, целила в его книгу, чтобы она никогда не появилась на свет".
Но "свет во тьме светит, и тьма не объяла его", потому что в мире Божественной справедливости, соединенном с небом, по-прежнему живут святые источники — текучие, плавные, спокойные и размеренные, вопреки рваному, пульсирующему, как кровь из артерии, ритму войны.
Эти святые источники остужают злобу и ярость, утоляют жажду жизни: "земля, изуродованная взрывами, засеянная сталью, изрытая траншеями и могилами, продолжала кротко поить людей. Желала остудить их непримиримую ярость".
Эти святые источники уподобляются крестильной купели, омывают раны, снимают тяжкое, как вериги, бремя войны: "Он вдруг подумал, не для того ли явился в эти края, участвовал в жестокой схватке, уцелел среди боев и казней, чтобы найти это дивное озеро. Смотреть с обожанием на его синеву, на божественную красоту, непорочную чистоту… Озеро омывало его, ласкало и нежило. Оно смывало пот и гарь, следы слез и крови. Все его рубцы, царапины, темные синяки заживали. Его утомленная плоть и ожесточенная душа молодели и просветлялись. Озеро его к чему-то готовило, о чем-то тихо шептало и нежно звенело. Он верил озеру, любил его, отдавал себя его светлой и благой воле".
Ангельским сладкозвучием эти святые источники, как мелодия сербской песни "Тамо далэко", уносят от взрывов и смертей туда, где цветут травы, зреет хлеб, ждут за семейным столом отец и мать: "Она несла его в сладкие туманы, где кончаются все разлуки, сбываются все мечтанья, соединяются все любящие сердца. Нет места болям, огорчениям, но есть место нежности, искренней дружбе, длящемуся бесконечно блаженству".
Рябинин Божьим промыслом уберегся "от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго": уцелел при артобстреле, рукопашной схватке, расстреле на краю обрыва. В плену он видел, как жестоко казнят его собратьев, но сам остался жив. Неведомый голос настойчиво повторял ему: "Стой и смотри", будто до Рябинина далеким отголоском донеслись библейские слова: "Не вам сражаться на сей раз; вы станьте, стойте и смотрите на спасение Господне, посылаемое вам".
Роман, живущий в Рябинине, уберег его. Спас его, как драгоценный сосуд, хранящий Божественный дар. Молодой писатель стал "носителем мысли великой" и потому уже не может умереть. Он идет по дороге в сторону России и несет домой "спасение Господне", как пламя той свечи, которая не гаснет из века в век.
Фото Дениса Григорюка
