Эпизод первый - Сто лет одиночества
По утру зазвонил колокол. Селяне поспешили к Храму, из края в край полетело радостное – Война закончилась. Но вместо долгожданной вести с фронта, приходской священник объявил – Царь отрекся. Повисло тягостное молчание, и тут же по Соборной покатился надрывный плач – как же так, не верим. Батюшка, широко улыбаясь, забасил – пришло новое время, Россия свободна, – и с жаром принялся объяснять, что все идет по закону. Заканчивая митинг, приходской священник громко, чтобы слышали все, произнес – Не надо плакать. Надо радоваться. (Из воспоминаний)
Противостояние Февраля и Октября набирает силу, сегодня понимают все – компромисса не будет и наследники семнадцатого года поляризуются в выборе нравственной доктрины – либо справедливый мир, либо новое рабство. Других мер и весов, нет. Стеклянная иллюзия девяностых, что вместо общины придет новый хозяин и обустроит Россию, хрустнула под каблуком прибывшего из небытия буржуа. Дворцовый переворот 91/93, отказ общества от светского христианства, месть инородцев и реставрация капитализма, взорвали страну. В конструкции российской государственности образовались чудовищные напряжения, перекосы и трещины.
Буржуазия страшится сравнения двух систем, ей нечего предъявить обществу кроме русской Катастрофы, а потому строит свою пропаганду на диффамации – тотальном антисоветизме и черной мифологии. В активной разработке: большая ложь о виновности пролетариата за Гражданскую войну и Красном терроре, о совершении Великой революции Орденом Красных тамплиеров, о Победе рядовых бойцов в Великой Отечественной войне без командиров. В идеологическом ряду находится и утверждение о генетической неспособности труженика к управлению государством. С каким сладострастием буржуа обсуждает первые ошибки республики Советов, и прячет неоспоримый факт, что человеком труда быстро овладел искусством управления.
И все же в арсенале буржуазии есть миф с особым значением, он расположен особняком и звучит так – большевики снесли все церкви. Идеологический тандем буржуа/монархистов, как минимум обвиняет трудовую Россию в преступном равнодушии к сносу православных Храмов, как максимум в участии. Если присмотреться к этому пропагандистскому трюку, то становится очевидно, что дело не в культовых сооружениях. По большому счету, речь идет о роли Русской Православной Церкви в Февральском перевороте и последующих событиях.
Количество снесенных Храмом является постоянным предметом буржуазной манипуляции, поскольку ее идеологи статистику принципиально не приводят, а оперируют исключительно средствами пропаганды, да обрывочными кадрами старой хроники. Если посмотреть на явление внимательно, то обнаруживается важная закономерность – до тридцатых годов, храмы в России никто не сносил. Во время Гражданской обе стороны при боевых действиях расстреливали культовые сооружения, поскольку они могли стать огневыми точками противника. Но из идейных соображений – Храмы не сносились.
В качестве примера можно привести ход Гражданской войны в провинциальном Сибирском городе Б. В начале двадцатого века в нем, на пятьдесят тысяч жителей имелось четырнадцать православных Храмов, четыре старообрядческих, два – католических, одна синагога. Из всего перечня, в лето тридцать второго года, были снесены лишь два Православных строения, остальные, в большинстве были приспособлены под светские нужды и спокойно дожили до нашего времени. Да и притеснения прихожан по религиозному признаку не отмечалось. Вот выразительная тому иллюстрация, сохранившийся календарь на 1929 год. В нем из десяти красных дат, мы обнаруживаем: один праздник светский – Новый год; пять памятных революционных дней: 22 января – Расстрел питерских рабочих, 12 марта – свержение самодержавия, 18 марта – день Парижской коммуны, Первомай и день Пролетарской революции; четыре праздника религиозных: Пасха, Духов день, Преображение и Рождество. Вполне нормальная пропорция, а не либеральный жупел. Каков же должен быть мотив для фундаментального сдвига общественного сознания, что в завершающей фазе Гражданской войны, в период с 1929 по 1933 год состоялось разрушение «Иерусалимского Храма»?
Чтобы ответить на вопрос – почему были снесены Православные Храмы, а не мечети и дацаны, необходимо обратиться к мировоззрению социальных групп предреволюционного общества. Начать следует с того, что имущие классы, царя, как помазанника божьего, не воспринимали. Для них все цари были не более чем первые среди равных, этакие Ники и Алекс, не более, которым просто повезло. А потому и убить могли по-семейному, как Императора Павла. По мере развития капитализма в России, последний Ники, как самый крупный землевладелец мира, стал препятствием и, космополитичная буржуазия предпочла его устранить, нежели договариваться. Отречение же царя, будь оно записано карандашом на тетрадном листе или чернилами на гербовой бумаге, для имущих классов никакой роли не играло. Одним словом – царь вновь скончался апоплексическим ударом.
Отношения крестьянской и пролетарской России с царем принципиально иные – это отношения отца и детей, совсем недаром в русском фольклоре существует уникальный фразеологизм, нигде более не встречаемый – Царь-батюшка. Народный царь – выразитель чаяний, духа и ценностей человека-труженика. Да, царь далек, но он – плоть от плоти народа. Крестьянин Иван Сусанин отдает жизнь за царя, крестьянин Осип Комиссаров спасает императора Александра II от пули Дм. Каракозова. Можно даже вспомнить, как Николай II христосуется с низшими чинами, своими детьми. Присутствовала духовная связь особого порядка, что даже Кровавое воскресение не смогло отвратить народ от своего народного избранника. Не царь такой – бояре такие.
Февральский переворот опрокинул вековую систему ценностей, буржуазия и аристократия вступили в сговор и упразднили триаду: православие, самодержавие, народность. У народа был изъят Отец, семья распалась, Православие, как моральная доктрина, лишилась смысла. В условиях нравственного вакуума, восстановить моральную систему координат, а значит предотвратить грядущее кровопролитие, Русская Православная Церковь вне всякого сомнения, могла. От нее требовался нравственный поступок особого свойства, более высокого порядка, например, стать духовным арбитром сословий и вынести факт отречения на Поместный собор, где выслушать царя (отречение могло быть взято по принуждению и силой), сословия и народы (в том числе буржуазию и инородцев) и лишь затем объявить решение: принять Отречение, или не принять, хотя бы до окончания войны. Уверен, царь этого ждал. Достаточно было сказать в кафедральных Соборах о буржуазно-аристократическом заговоре, и братоубийственная Гражданская война стала бы невозможной. Но вместо этого вся архитектура православного клира – сверху донизу, освятила заговор, отреклась от царя и принесла присягу временному буржуазному правительству. В марте, высшие иерархи РПЦ выбросили царский трон из здания Синода, тем самым подписав смертный приговор монархическому правлению, а поместное духовенство этот мистический акт поддержало. Когда в провинциальных документах я обнаружил материалы голосования поместного клира по факту отречения царя, я был потрясен моральной ничтожностью сословного сговора. Ни одного голоса против. Ни один клирик не встал на защиту Помазанника, ни одного окрика аристократии и буржуа, ни одного слова осуждения в адрес взбесившегося местечка. Они отреклись от старого мира с какой-то мистической легкостью. Все они, как один совершили великое клятвопреступление во имя всевластия буржуазии. Так для духовенства в первый раз пропел петух.
Но для отказа в доверии Православному духовенству, одного факта предательства было все же недостаточно. Апостол Петр был малодушен, но искупил свой грех апостольским служением и основал Новую церковь. Заключительный акт русской трагедии сокрыт в Гражданской войне. Все приходы одновременно и бескомпромиссно встали на сторону имущего класса, их роль оказалась самой реакционной. Все те, кто ранее говорил о богоносной сущности русского народа, в минуту роковую с легкостью отреклись от него, расценив события, как восстание черни. Так в городе Б. отправной точкой для колчаковского террора стала заявленная на митинге нравственная максима – Восстала чернь (цитата дословная), после чего начались внесудебные казни. Как это сильно звучит, народ – чернь.
Во время Гражданской войны все нетрудовые сословия практически поровну поделились между Красными и Белыми – служилая интеллигенция и офицерство, чиновничество и ученые, поделись даже люди свободных профессии, все эти перелетные артисты, певцы, танцоры, маклеры и биржевые скупщики. Более всего в стихию Революции окунулось учительство и врачи, пришло их время – учить и лечить. Сословие же, которое до последнего звонаря было призвано оберегать православный трон, идти за него на костер, в схиму на эшафот, в Раскол, предало и Царя и его Народ. И ради чего, ради тридцати копеек?
За историю Гражданской войны мы не обнаруживаем ни одного православного священника, что повел бы крестьянский или рабочий отряд на борьбу с помещиком и капиталистом при том, что нравственный разрыв между трудом и капиталом был просто очевиден и он был всегда. Как будто не для них писал великий русский поэт – … от ликующих, праздно шатающихся, обагряющих свои руки в крови, уведи меня в стан погибающих, за великое дело любви. Как будто не для них сказал Евангелист про игольное ушко. Мы не обнаруживаем ни одного слова к восстанию против Интервенции – этой чудовищной своры капиталистических хищников. В конце концов, на русскую землю пришли оккупанты, которые торопливо вывозили из страны все – от золота до черноземов. Клир был и на их стороне.
Пожалуй, единственный раз мы встречаем красного священника в фильме – Неуловимые мстители, но это художественный вымысел, не более. Хотя из семейных преданий у меня хранится несколько историй, оставленных прадедом, о том, как сельский священник, еще в Дореволюцию, поднял село против сговора кулака-мироеда и инородца-откупщика. Значит, знали.
В Феврале православный священник проявил новую, докуда невиданную сущность, он поступил, как представитель класса собственников. В этом есть нечто зловеще порочное, но этого уже не изменить. Сословие связало свои имущественные интересы с буржуазией, а потому демонстративно порвало все связи с народом и откровенно встало на сторону Зла.
Вот типичный пример, зафиксированный в следственных мероприятиях коллегии Губ ЧК в городе Б. от 19.09.1919 по делу священника К.К.А.
Следствие установило: К.К.А. вел самые усиленные меры по уничтожению советских работников и даже сочувствующих. Использовал тайну исповеди, составлял списки сторонников Соввласти и посылал таковые известному карателю Бессмертному. Четверо из списка были расстреляны в поповской ограде ( Ф Р-2. Оп. 6. Д 245. Л.60. Машинописный подлинник).
Глядя в расстрельный, на несколько листов список, задаешь себе вопрос – в кого же стрелял тот священник-клятвопреступник? Может в мифических большевиков, коих в Октябре в городе было ровным счетом тридцать два человека. Нет, он стрелял в человека труда – в путейских рабочих, пимокатов и кожевенников, металлистов с купеческого завода и неграмотных поденщиков. Это они для него, не соль земли, а – чернь.
Когда буря Гражданской войны утихла , то человек, этот маленький атом большой империи, окончательно осознал реакционную роль духовенства. Когда раны затянулись и, Гражданская война пошла на изгон, пришло время разбросать последние камни – народ отказал в доверии клиру, совершившему клятвопреступление. Для Русской Православной Церкви наступило столетие искупления греха.
***
История повторяется. Помнят ли наследники о клятвопреступлении своих наставников? В кровавом девяносто третьем, Московская патриархия в полном составе встала на сторону рвущейся к власти буржуазии, она поддержала преступление Бориса-кровавого, она предала свой народ, а поместное духовенство вновь смолчало, развесив в своих приходах вместо Святого распятия, глянцевые портреты нового Иуды. Лишь Митрополит Петербургский и Ладожский - Иоанн, видя как уничтожается русский народ, возвысил голос - Так продолжаться не должно. Однако ни один поместный священник не встал с крестом между расстрельной ротой танкистов и горящим зданием, ни одного слова в осуждение кроваво-денежного разгула инородцев, ни одного голоса в защиту казненных защитников народовластия, ни одной анафемы внесудебным казням. Православный клир замолчал. В качестве оплаты за верность, сословию вернули утраченное состояние, новый клир надежно влился в ряды имущего класса, став важным инструментом буржуазного идеологического подавления. Вместо того, чтобы растить в лоне матери нашей Православной Церкви русские общины, спасать народ-богоносец и возвысить голос в его защиту, клир, эксплуатирует страх и боль народа.
Вместо того, чтобы призвать к ответу Содом и Гоморру новой буржуазии, клирики погрязли в роскоши и грехе, и с чувством исторического реванша продолжают бороться с героями Красной империи. Православный клир, мстит за сто лет народного забвения. Так почему он вновь выбирает дорогу Февраля?
