ОБЕРМАНЕКЕН. "Серпантин. Венеция" ("3plet")
В конце лета в клубе "Китайский летчик Джао Да" прошла несколько неожиданная презентация всемирного цифрового релиза альбома "Серпантин. Венеция", выпущенного в формате, максимально приближенном к аналоговому звучанию винила. Больше года альбом был доступен как пластинка лейбла "Мирумир", CD-версия прилагалась только к выпуску журнала Stereo&Video. В общем, строго в логике "оберманекенов" — без компромиссов со всеобщей уравниловкой и потребительским хамством mp3. Более того, несколько лет назад, после десятилетнего молчания в нулевые, был анонсирован почти готовый альбом "Бриллиантовый дым", который также внезапно растворился, был отложен, альтернативой ему и некоторым продолжением стал "Серпантин. Венеция".
Если "Оберманекен" выходит на новые рубежи, почему бы и нам не обратиться? Тем более, речь идёт об одном из наиболее интересных и необычных отечественных проектов, фактическая история которого начинается ещё в начале восьмидесятых, а главного "оберманекена" зовут Анжей Захарищев фон Брауш, и, насколько понимаю, псевдонимного тут немного. Название же группы вышло из романа Ганса Носсака "Дело д’Артеза". Возможно, помимо названия, на мировоззрение группы повлияло носсаковское представление о двух биографиях человека, которые лишь изредка пересекаются: "внешней", обычной, фиксируемой и "внутренней", духовной, — именно последняя принципиальна для художника.
"Оберманекен" много лет сопровождают эффектные (но порой действующие уже как клише) определения: эстеты, неоденди, неодекаданты. Группа — с одной стороны, явный продолжатель неоромантической "новой волны" 80-х, но обогащённой традициями русского Серебряного века. Что и декларировалось, и демонстрировалось. И если справедлив тезис, что русский рок 80-х в значительной степени — русская "новая волна", то "Оберманекен" являл собой подлинный образец new wave без плагиативного "импортозамещения". То есть влияние, например, Дэвида Сильвиана и Брайана Ферри никто и не скрывал, но представало это скорее как некий диалог, а не эпигонство. И фирменный паноптикум масок и героев "оберманекенов": "дракулы", "снежные короли" и "резидентки Моссада" — напрочь лишен привкуса навязчиво-искусственной эклектики, хорошо известной по опусам иных наших рок-героев. Нет табуированных тем, но решения, даже на грани фола, — со вкусом, что очень сложно и очень редко.
Порой невозможно представить, что "Оберманекен" — оттуда, из перестроечных времён: со всеобщей ориентацией на социальность группа, которой важнее была метафизика, явно не могла найти общий язык. Кстати, во многих рок-энциклопедиях "Оберманекен" вообще отсутствует, словно не вписавшись в "генеральную линию". В итоге в 90-е группа прописалась на Западе, откуда периодически выстреливала на родину яркими пластинками.
"Оберманекен" — что называется, настоящий "русский космополит", но обязательно учитывая, что в данном словосочетании принципиальны оба слова. Неслучайно, что некоторые европейские мистики типа Майринка, Штайнера искали в русских "встречу Востока и Запада".
Слушая альбом, лишний раз признаешь адекватность винилового формата — и по времени, и по драматургии. Пластинка одновременно и цельная, и разнообразная. Девять композиций с уверенным началом, триумфальным финалом и логичной кодой. Мягкое обволакивающее звучание, красивые мелодии. Есть новое вдумчивое обращение к эстетике 80-х — в частности, к софисти-попу; добавился чуть ли не романтизм ХIХ века. А вот промелькнула "женщина без тени" — "оберманекены" привлекли Штрауса и Гуго фон Гофмансталя. И Серебряный век предстаёт в бескомпромиссном прочтении, далёком от фальшивых "просвещенческих" интерпретаций.
"Серпантин. Венеция" — альбом-путешествие. Но даже модные туристические точки Санта-Доминго и Таиланд здесь безумно далеки от массовой картинки.
Не говоря уже про Венецию. "Оберманекен", имея за спиной массу русских "версий" города: "грёза" Лермонтова, гумилёвская "загадка", блоковская "мистерия", — выстраивает свою историю: это город мостов, город романтиков, место Паунда и Бродского.
"Оберманекен" — это "очарованный странник", который знает, что, где, а главное — как видеть, чтобы вырваться за пределы повседневности. Словно денди, он противостоит принципу уравнительности. В том числе — за счёт упрямого интереса к мелочам, тонкостям, обертонам. "Оберманекен" не оппонирует прагматическому времени, а скорее не замечает его, отталкиваясь от "внутренней биографии". В конечном счёте даже "космос — он уже рядом, он уже в нас".
