"Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе моё усыпи, залечи, раствори".
Марина Цветаева "Молитва морю"
В годы моего детства коллизия под названием "Девятый вал" разве что конфетные обёртки не украшала. Иллюстрации журнала "Огонёк", репродукции на стенах колхозных клубов и студенческих общежитий, школьное сочинение по картине… Её часто поминали беллетристы. Персонажи рассказов: школьники и взрослые люди, — смотрели на эту драму и подпитывались мужеством. Длинноволосые юноши из соседнего ПТУ орали ужасными голосами "За тех, кто в море!" — о том, что буря — пустяк, и представляли сюжет Айвазовского, где смерть и надежда сошлись в последней битве. Разумеется, у феодосийского романтика-мариниста было много волн, парусов и рассветов, но знакомство с художниками почти всегда начинается с какой-нибудь известной и по сути — фоновой вещи. "Девятый вал" выглядит устрашающе и вместе с тем — легко, воздушно. Особенность романтического миросозерцания — мир красив даже в минуту гибели. Особенно — в минуту гибели. Художник даёт шанс крохотным человечкам, пытающимся уцелеть. Обломок мачты, напоминающий крест. За мрачной водой — живое сияние. Школьникам полагалось писать, что матросы непременно спасутся… Есть авторы, наилучшим образом формирующие детские вкусы. В первом ряду — Айвазовский. Его надо смотреть, когда читаешь "Алые паруса" и "Бегущую по волнам". Грин созвучен Айвазовскому. Феодосия, крымский воздух — вот, что их навек объединило. "Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли". Страсть к приключениям, любовь к трудностям, зов романтики. И — молитва морю.
В Третьяковской галерее (здание на Крымском валу, д.3) сейчас работает выставка, посвящённая двухсотлетию Ивана Константиновича Айвазовского. Конечно, он интересен сам по себе, но его основной мотив — Крым — сегодня как никогда актуален. Бывает так, что произведения художника или, скажем, поэта лежат в кладовых памяти, вспоминаясь безо всякой привязки к нашей бытности, но вот происходит нечто важное, требующее осмысления, и тогда мы по-новому читаем, смотрим, впитываем. Айвазовский — это не только очаровательные марины с неизменной луной и прозрачным тёплым светом — это, безусловно, "Крым наш!".
Искусствоведческие словари констатируют, что Иван Айвазовский широко известен не только в России, но и в Европе и стоит в ряду выдающихся маринистов. Художник много ездил по миру — в его галерее имеется и "Ниагарский водопад" (1893). Неаполь, Константинополь, Амстердам — везде он наблюдал свою любимую стихию — воду. Человек дивно счастливый, что редкость для творца. Этот оптимизм передаётся через его полотна — даже если это буря, морское сражение или сломанные мачты. Сломанная мачта — ещё не сломанная мечта. Айвазовский — умиротворяет и настраивает на несвойственную всем нам безмятежность.
Модная тема последнего времени — очереди "за искусством". Агрессивная, заряжённая публика, преференции для владельцев электронных билетов, издевательские таблички на лестнице "Осталось примерно 60 минут" — мол, ещё целый час тут проторчите. Я не берусь судить, кого в этой очереди больше — знатоков искусства, любителей разрекламированных и популярных выставок, фанатов Айвазовского или просто тусующейся молодёжи, которой всё равно, где стряпать селфи, ибо толпа — разнородна. Одни пришли пополнить запас впечатлений, другие — услышали, что привезли кого-то знаменитого, третьи — научены встраиваться в любой "хвост" под лозунгом "Значит, дают что-то дефицитное!". У каждого — свой путь и своя причина пойти или не пойти на выставку. "Можно сказать, что за две неполные недели работы выставки её посещаемость превысила по посещаемости известную выставку Серова", — сказал министр культуры Владимир Мединский. Инцидентов с выламыванием дверей пока не наблюдалось. Однако подытоживать рановато — выставка продлится до 20 ноября.
Экспозиция в Третьяковке — масштабна. Устроители сообщают, что они "стремились представить его творчество самыми значительными и наиболее качественными произведениями. Был проведён тщательный отбор: из 6000 написанных Айвазовским картин (по свидетельству самого художника) выбрано 120 живописных полотен". Войдя в историю живописи в качестве мариниста, Айвазовский зарекомендовал себя и как техничный портретист, хотя писать людей ему нравилось гораздо меньше. Лица — банальны и маловыразительны, как у мастера средней руки, — будто он спешил побыстрее закончить с этой чуждой рутиной и устремиться на берег моря. Кроме того, представилась возможность увидеть "сухопутные" пейзажи — "Петергофский дворец" (1844), "Вид с Воробьёвых гор" (1848), "Ветряные мельницы в украинской степи" (1862). Интересны его зимние петербургские виды — взгляд типичного южанина, которого не то пугает, не то восторгает холод. Ещё одна ипостась — Айвазовский-службист. В 1844 году он был причислен к ведомству Генерального морского штаба. Экспедиции, наброски, записи и — гигантские полотна с кораблями, дымом и пламенем. Сам Николай I высоко ценил способности Ивана Константиновича. Обладая безотказным вкусом, император выдвигал и одаривал наиболее цельных и ярких — всё тот же Айвазовский учился в Италии на средства Императорской академии художеств. Не будучи гуманитарием — а Николай говорил о себе "Мы — инженеры!" — монарх чётко видел главное: талант (ненависть к Лермонтову — печальное исключение). Николаевская эпоха закономерно совпала с золотым веком русской словесности, живописи и ваяния. "Десант Раевского", "Бриг "Меркурий", "Синопский бой", панорама Русско-турецкой войны 1877 1878 гг., созданная уже при Александре II, — добротные образцы батального искусства, но и тут мы не увидим боли и кровавой трагедии. Война — это смерть, а не только подвиг, но следует ли обвинять художника в искажении правды? Полагаю, нет, ибо то был стиль империи, говорящей с миром на языке высокого пафоса.
Ещё один неожиданный поворот — Айвазовский и библейские сюжеты. "Хождение по водам" (1863), "Сотворение мира" (1864), "Всемирный Потоп" (1864). Понятно, что из всего многообразия фабул он выбирает именно те, где можно узреть море, поток, волну. Рождающееся мироздание выглядит как яростный и несравненный шторм. Да. Главной темой для Айвазовского оставалось "просто море" — не историческое повествование с пушечной канонадой, а водный пейзаж в разном настроении. Самая выразительная его картина — это даже не "Девятый вал", а "Чёрное море" (1881) с подзаголовком "На Чёрном море начинает разыгрываться буря". Здесь нет никакого события, лишь волны да неопределённая чёрточка на горизонте — корабль. При всём желании мы не сможем его идентифицировать и рассмотреть. Низкое небо и — хмурое, холодное море, как в стихотворении Лермонтова: "Ревёт гроза, дымятся тучи / Над тёмной бездною морской, / И хлещут пеною кипучей, / Толпяся, волны меж собой". Возле этой картины много посетителей — вода представляется живой и "объёмной", вот-вот хлынет с нарисованной поверхности прямо на созерцателя.
Айвазовский относится к тому типу художников, которые, единожды найдя удачный ракурс, повторяют его из года в год. Это не плохо и не хорошо — просто особенность натуры. Есть беспокойные новаторы, не переносящие стагнации, — они постоянно меняют стили и привычки, пытаясь убежать от застоя, а иной раз — от самих себя. Иван Константинович, напротив, оставался верен излюбленной тематике. Утомляют ли его многочисленные приливы и заливы? Надоедает ли череда почти одинаковых лун и солнц над Крымом или Апеннинами? Нет. Потому что в каждой из картин заключена душа. Критики-снобы посмеиваются над тем, что "Лунная ночь в Крыму" (1859) и "Лунная ночь. Неаполь" (1892) — это не история с географией, а "лунная ночь где-то там", что в те же десятилетия французские импрессионисты писали настроения-переживания, искали будоражащую осмысленность… У них и море — с перчинкой, с нервной рябью. Тут есть важный момент: импрессионисты, что бы там ни говорилось, на любителя — на искушённого знатока всего, что есть в искусстве. Айвазовский — для всех. Он понятен и приятен ребёнку и взрослому, академику и простаку. Его картины не треплют нервы, зато создают фон для чарующих грёз. У тонкого литератора Константина Паустовского есть рассказ-воспоминание о том, как он, будучи гимназистом, сочинял приключенческие, пиратские истории:
"Это не было определённое море — не Чёрное, не Балтийское и Средиземное, а праздничное "море вообще". Оно соединяло всё разнообразие красок, все преувеличения, всю безудержную романтику, лишённую подлинных людей, времени и реального географического пространства. Тогда эта романтика окружала в моих глазах земной шар, подобно плотной атмосфере".
Выставка позволяет нам узнать и Айвазовского-коллекционера — для этого привлечены экспонаты из корабельного фонда Центрального военно-морского музея: подзорные трубы, штурвал, звёздный глобус, макеты кораблей. Документальный раздел включает портреты родственников, редкие фотографии, бумаги. Мы встречаем Айвазовского-благотворителя, почётного гражданина Феодосии и, как пишут устроители, "ключевую и системообразующую фигуру для города и Крыма в целом". У Максимилиана Волошина, которого тоже относят к знаковым крымским персонам, есть строки: "Я вижу грустные, торжественные сны, / Заливы гулкие земли глухой и древней, / Где в поздних сумерках грустнее и напевней / Звучат пустынные гекзаметры волны". Повторить природу — главное желание творца. Сделать её осязаемой. Иной раз написать "дышащий" портрет — проще, чем одухотворить море и небо. Айвазовскому это удавалось, как, пожалуй, никому в истории.
Илл. Иван Айвазовский. "Синопский бой "(дневной вариант)
