Мой Дагестан

О чём мечтает Дагестан, о чём мечтает дагестанский народ: аварец, лакец, даргинец, живущие в Дагестане русские, азербайджанцы, армяне? Как угадать мне эту таинственную сокровенную мечту, которая влечёт дагестанский народ в извилистом ущелье его исторической судьбы, переливая его волшебную таинственную мечту в русскую державную мечту, питает её и сама наполняется её могучим дыханием?

Я ищу эту мечту в цветущих виноградниках и садах, касаясь губами белых лепестков, вдыхая благоухание яблонь, заглядывая в глубину бездонных пропастей с хрупкими струйками водопадов, с недвижными облаками, присевшими на вершине Кавказских гор. Хочу услышать мечту, сидя в чайхане, разговаривая с простым людом, который зашёл сюда попить чаю, поиграть в нарды, посудачить о политике, жизни, о семейных делах. В научных лабораториях среди математических формул ищу эту мечту, желая угадать её таинственную формулу. Ищу дагестанскую мечту среди бесстрашных бойцов, побывавших под огнём террористов, получивших свои раны на горных дорогах и лесистых склонах. Любуюсь восхитительными танцами, отламываю от горячих караваев ломоть пшеничного хлеба, окуная его в солонку.

Дагестанская мечта — что она?.. Откройся мне в своём нежном волшебстве, в неукротимом могуществе…

Беседую с главой региона Владимиром Абдуалиевичем Васильевым. Седовласый, с офицерской выправкой, он подбирает деликатные слова и точные определения, говоря о сложнейшем мучительном процессе, который реализуется сегодня в дагестанском обществе. Процессе, именуемом очищением.

Россия озабочена скопившимися на окраинах городов мусорными кучами, свалками отходов, которые уродуют и губят природу, арктические льды, памятники архитектуры. Но мало одной борьбы с промышленными и бытовыми отходами. Наша общественная и социальная жизнь наполнена шлаками, вредоносным социальным хламом, отходами той социальной химии, в которой складывалось и продолжает складываться государство Российское. Борьба с этими общественными и социальными отходами является национальным проектом не менее важным, чем "Арктика" или "Дальний Восток". Здесь, в Дагестане, с приходом Васильева это очищение приобретает системный, многоаспектный характер. Само появление в Дагестане Васильева, опытного правоведа, борца с организованной преступностью, связано с прямым заданием президента Путина — провести эту работу в Дагестане системно, добыть системный опыт, который потом может быть транслирован в другие регионы России, где уже повсеместно началась эта грандиозная операция — очищение.

В Дагестане в недрах общества сложился болезненный сгусток из коррумпированных элит. Эти элиты создали непроницаемый экран: этот экран отделяет нуждающийся, бедствующий народ от финансовых вложений, которые федеральный центр осуществляет, отправляя в республику огромные деньги. Но деньги оседают в карманах крупных чиновников и не доходят до школ, больниц, университетов. Теперь же разрушается и рассекается сговор этих аморальных элит, проводятся аресты явных и беззастенчивых коррупционеров. В результате миллионы и миллионы рублей поступают в бюджет республики через пробитые тромбы, которые закупоривали финансовую систему. Резко увеличился сбор налогов, и эти деньги, вырванные из рук корыстолюбцев, теперь идут на строительство и ремонт дорог, на обновление изношенной инфраструктуры, на помощь неблагополучным слоям населения.

Но после этой санации, исправлений всех несправедливых уродств — что дальше? — спрашивает Васильев. Какой огромный план и проект увлечёт в себя обновлённое, поверившее в справедливость общество? Как использовать всплеск надежд и верований, это упование на рывок и развитие? Борьба с коррупцией, которую ведёт в Дагестане Васильев, — это не просто оперативная работа. Эта борьба складывается в системную теорию, в проверенные на практике знания, которые станут подспорьем для власти, занятой духовным и моральным очищением страны. Очищение — это не работа в белых перчатках, это не труд в лаборатории и аналитических центрах. Это жестокая, отчаянная борьба, встречающая сопротивление, борьба, которая переносится из роскошных вилл богачей, из вельможных кабинетов в леса, на ночные дороги, сопровождается засадами и спецоперациями.

Россия преклоняется перед подвигом молодого лейтенанта полиции Магомеда Нурбагандова. Бандиты захватили его врасплох и взяли в плен, требовали отречься от офицерской присяги, обратиться к сослуживцам с призывом сложить оружие, предложили ему жизнь за предательство. Но у связанного по рукам и ногам, под дулами автоматов был ответ: "Работайте, братья!" Эти слова были оборваны пулей.

Я побывал на родине героя — в селе Сергокала. Именем Магомеда Нурбагандова названа самая оживлённая улица, его имя носит школа, которую он окончил с медалью, и где работает директором его отец. Жители собрали деньги на памятник герою. Школьники пишут сочинения о его подвиге. Эта жестокая видеозапись, где героя казнят, а он перед смертью обращается к людям со своим заветом: "Работайте, братья!", — поразила не только Россию. Видеосюжет показывали в Европе, в Америке.

За что отдал жизнь этот молодой, в расцвете лет, офицер, о чём помышлял он в последние минуты жизни? Он отдал жизнь за то, что дороже жизни, за ценность, которая непреложна, в которой сошлись для него офицерская служба, верность присяге, горская честь, верность отцу и родному селу, всему тому, что зовётся "государство Российское". Молодой дагестанец совершил подвиг, подобный тому, что совершил русский солдат Евгений Родионов. Он принял мученическую смерть, отвергнув предательство. Сегодняшнее государство Российское со множеством его огрехов и ошибок, далёкое от идеала, тем не менее является ценностью, за которую сражаются и умирают патриоты России. "Работайте, братья!" — это завет, оставленный всем нам героическим дагестанцем. Сегодняшняя Россия, восставшая из праха, где ещё сохранилось смятение и уныние, нуждается в подвиге, нуждается в сынах Отечества, подобных Магомеду Нурбагандову — мученику, герою, мечтателю.

Двадцать лет назад Дагестан спас государство Российское. Россия проиграла первую чеченскую войну: в Хасавюрте был заключен позорный мир, согласно которому Москва должна была примириться с созданием независимой Ичкерии. Террорист Яндарбиев сидел в Кремле в своей бараньей папахе, а Россия горевала, глядя на это зрелище. Уныние царило в русских сердцах. Шамиль Басаев создал ударный отряд, состоящий из отборных боевиков: чеченцев, арабов, уйгуров, — и через горы повёл его в Дагестан, чтобы поднять восстание, слить восставшие территории с Ичкерией и образовать здесь исламское государство, пресловутый халифат. Басаев пришёл сюда с автоматами, гранатомётами, с безоткатными орудиями, с бэтээрами. Он разослал перед своим нашествием эмиссаров, проповедавших в Дагестане принципы ваххабизма.

Дагестанцы ответили Басаеву отпором. Их не соблазнили посулы, они не стали вспоминать старинные травмы, нанесённые народу в период покорения Кавказа. Они встретили Басаева как чужеземца, захватчика, встретили его выстрелами охотничьих ружей. А потом, когда народу раздали оружие, встретили его автоматными и гранатомётными выстрелами. Дагестанские ополченцы, которых настигла весть о нашествии, бросали свои застолья, не успевали проститься с жёнами и детьми, двигались навстречу захватчикам. В Ботлихском районе, на окраинах Ботлиха, состоялись бои и схватки. Ополченцы сдерживали неприятеля до подхода основных сил, армии и милиции. Погибали, получали смертельные ранения, но остановили Басаева. В этот мучительный момент, когда государство Российское — хрупкое, шаткое после проигрыша в Хасавюрте — колыхалось, качалось, по нему разбегались трещины, ему грозило падение и распад. Но дагестанцы спасли государство Российское. В этом их величие, их национальный подвиг. За это им от Российского государства вечная благодарность, вечная слава. Все дагестанцы, которые погибали под Ботлихом, — погибали за Москву и Петербург, за Урал и Сибирь.

И когда всё грохотало и дымилось, сюда приехал Владимир Путин, тогда ещё не президент. Ещё не помышляя о будущем президентстве, он был среди ополченцев на передовой, в госпитале, на погребениях, руководил боевыми операциями. Именно здесь, в Ботлихе, в воюющем Дагестане, начался его президентский путь. Здесь он ощутил бремя, связанное со сбережением государства Российского. Разгром Басаева под Ботлихом перечеркнул позорный для России Хасавюртовский мир. Чечня вернулась в состав государства Российского.

Дагестанская мечта — это неразрывное единство с Россией. Это братство, родившееся из трагедий и схваток, окроплённое кровью и окрылённое великой мечтой о прекрасном, благом, справедливом государстве, где каждый народ является его создателем и хранителем, является государствообразующим народом. Дагестан вместе с великим русским народом и другими народами России держит над собой купол нашей великой Родины.

В центре Махачкалы у памятника дагестанцам, павшим смертью храбрых за Дагестан и за государство Российское, я встречался с героями полиции и Национальной гвардии. И все они, будь то глава Ботлихского района Магомет Патхулаев или потерявший ноги при взрыве противотанковой мины ботлихский герой Мурадис Алидибиров, все они — мечтатели, отстоявшие свою мечту с автоматом в руках.

Я путешествовал по Дагестану с изумительным литератором Магомедом Ахмедовичем Ахмедовым, возглавляющим Союз писателей Дагестана. Мы двигались по диким ущельям, и казалось, одно неосторожное движение руля, и мы упадём в бездну, туда, где чуть мерцает ледяная струйка реки. И вдруг оказывались у горной электростанции с могучей плотиной, сдерживающей напор бирюзовых вод. Мы остановились у каменной башни — крепостного сооружения горцев. Это место поклонения. Когда полки Ермолова покоряли Кавказ и двигались по ущелью, в этой башне засели дагестанские воины и вели смертельный оборонительный бой, в котором погиб первый имам Дагестана и участвовал будущий имам — Шамиль, отважный воин. Когда штык русского солдата вонзился в его тело, и длина ружья мешала Шамилю дотянуться саблей до противника, Шамиль качнулся телом, насадил себя на штык, подвинувшись таким образом к противнику, и достал его саблей. Не так ли поступил на Куликовском поле монах Пересвет, позволив копью Челубея проткнуть его тело, чтоб достать самого нападающего остриём своего копья?

Стоя перед этой башней, мы беседовали о поразительном явлении: русские офицеры, русские воины, посланные царём на Кавказ, сражались с горцами, убивали их и сами падали под их пулями. Эти русские офицеры не питали ненависти к противникам, а напротив, испытывали почтение и уважение, иногда — восхищение перед мужеством и гордой красотой свободолюбивого воинственного народа. Все русские великие писатели, побывавшие на Кавказе: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Бестужев-Марлинский, — отдавали честь кавказскому воину, кавказскому человеку. В поэме Лермонтова "Валерик", где описывалась страшная сеча, есть фраза "резались жестоко". В этой поэме просматривается поразительное обожание Кавказа, кавказской природы и кавказского народа. Русские писатели, поэты, офицеры царского войска, побывав на воюющем Кавказе, привнесли в русскую литературу неповторимую музыку этих гор, водопадов, красоту и честь кавказцев.

Повесть Толстого "Хаджи-Мурат" — это гимн свободолюбивым горцам, чья жизнь и смерть овеяна благородством. Хаджи-Мурат со своими сподвижниками был окружён русскими солдатами, горцы умирали от русских пуль, а вокруг них пели соловьи. Словно Толстой хотел сказать, что души убитых превращались в соловьёв, а быть может, в ангелов. Души убитых горцев и души убитых русских солдат, оставив на земле окровавленную ненавидящую плоть, возносились в небеса и, встречаясь в райском застолье, угощали друг друга виноградом и ароматными яблоками.

Шамиль Басаев, вторгаясь в Дагестан 20 лет назад, рассчитывал разбудить старинные боли и горести. Не вышло. Русские и дагестанцы преодолели ту давнюю боль, пережили давнюю травму, слились в единое сообщество с единой историей и общим историческим путём, вместе переживают все напасти и огорчения, все победы и откровения. Братство дагестанцев и русских оказалось незыблемым.

Махачкала — это большой шумный столичный город с прямыми улицами, ресторанами, университетами, домами культуры, где дышит цивилизация. Дербент — совершенно другое, это нежный восточный град.

Дербентская крепость Нарын-Кала — громадная твердыня с зубчатой стеной, которая расходится в обе стороны от крепости — к морю и в глубинный Кавказ — и именуется Великой кавказской стеной. Дербент — это множество крохотных узких улочек, где не разъехаться двум автомобилям. Это низкорослые восточные домики с балконами, на которых висят узорные ковры. Рынок, поражающий своим цветущим многолюдьем и щедрыми торговками, которые, завидя меня, расщедрились и дарили, не требуя денег, вкусные соленья и ароматные плоды, горькие едкие специи, позволяли мне надкусывать ароматное дагестанское яблоко, прикасаться к серебряным рыбинам, лежащим на прилавке, как драгоценные свитки.

В Джума-мечети, в самой древней, как говорили мне, мечети в Европе, я благоговел, стоя перед гигантскими 700-летними платанами. В их древесных кольцах столько исторических эпох: нашествия, караванные походы… Столько воинов, мудрецов, молитвенников стояло под этими многовековыми кронами. Может быть, они запомнят и меня, внесут память обо мне в свои древесные хранилища.

Мой поводырь по Дербенту, историк Вели Мирзамагомедович Юсуфов поведал мне множество легенд, сберегаемых памятью дербентцев. Войска Чингисхана, полчища Тимура, конная армия Александра Македонского, персидские цари, хазарские каганы, Пётр Первый во время Персидского похода, Ермолов со своими полками — все побывали тут, все оставили в Дербенте свои невидимые оттиски. Дербент драгоценен не только для Дагестана, но и для всей России. Дербентское общество состоит из множества народов. Оно, как драгоценная мозаика, переливается и сверкает неповторимыми расцветками. Здесь, не враждуя, мирно живут аварцы и лакцы, армяне и азербайджанцы, евреи и русские. Здесь — симфония народов. Благодаря поразительному такту дербентцев, сумевших сложить эту удивительную мозаику, здесь соседствуют православный храм и исламская мечеть, синагога и капище зороастрийцев. Дербент иногда называют дагестанским Иерусалимом, потому что здесь веет дыхание пророков, создававших великие авраамические религии.

Из Дербента льются в государство Российское, в его великие пространства, в леса, в северные города волшебные энергии Востока. Веют духи, соединяющие современную Россию с цивилизациями Древнего мира. Эти духи с веками никуда не исчезли, их тихое дуновение чувствуешь, когда идёшь по этим улочкам, и на тебя вдруг посмотрят тёмные глаза с их библейским пророческим блеском.

Если Дербентская крепость Нарын-Кала — свидетель древней исчезнувшей цивилизации, и вызывает у нас острейшее любопытство и преклонение, то в городе Каспийске на берегу моря я вижу руины недавней советской цивилизации, грандиозной и могущественной, распавшейся и сохранившей после себя величественные руины. Здесь у пирса стоит экраноплан — гигантская боевая машина, наречённая американцами "каспийским монстром". То ли самолёт, то ли корабль, оснащённый восемью реактивными двигателями, на гигантских крыльях, над которыми во время движения возникают упругие воздушные подушки. Это "чудище" с рёвом несётся над морем, оставляя за собой огромное облако водяной пыли. Экраноплан во время движения похож на гигантскую фантастическую бабочку. На нём ракеты "Москит", способные поражать воздушные и морские цели. В отсеках его фюзеляжа размещается полк морской пехоты. Целое соединение таких экранопланов находилось на вооружении советской армии в составе знаменитой Каспийской флотилии. От всей армады остался один-единственный экземпляр, не способный ни плыть, ни летать. Он являет собой величественную руину, по которой можно судить о могучей техносфере Советов. Он ещё здесь, у пирса, этот состарившийся "каспийский монстр", но скоро он будет переведён на север, ближе к Москве. И станет таким же музеем, каким стал космический челнок "Буран" — ещё один памятник исчезнувшему советскому прошлому.

Но здесь, в Каспийске, на заводе "Дагдизель", сложилась и продолжает складываться новая цивилизация. Я восхищался прекрасными, с иголочки, цехами, где расставлены великолепные станки не только из Германии и Японии, но и наши, отечественные, способные с точностью до микрона обрабатывать сверхсложные детали. Здесь создаются торпеды нового поколения. В сборочном цеху они лежат, как чудовищные рыбины на прилавке. Я трогаю их холодные тела, оглаживаю головки наведения, отсеки с боезарядами, аккумуляторы и винты. Эти торпеды, способные к манёвру, достигают любой движущийся по морю объект — авианосец или десантный корабль. Завод в Каспийске — плод дагестанской мечты, прорвавшейся сквозь разруху и опустошение и устремлённой в грядущее.

В конструкторском бюро завода, в его интеллектуальном центре, я беседовал с удивительным человеком, дагестанским мудрецом и учёным, философом, математиком, конструктором Шамилем Гимбатовичем Алиевым. Среди математических формул, описывающих движение торпед, среди графиков, изображающих такие понятия, как "неопределённость", "незавершённость", "ошибочность", я думал: есть ли формула, которой можно описать мечту? Существует ли теория, которой можно описать движение народов в бесконечность, стремление души в беспредельность? И я не нашёл ничего лучше, чем знаменитая формула: E=mc2, где Е — это мечта, m — народ, а с — скорость света, с которой народ движется в беспредельных пространствах истории. Мечта — это движение со скоростью света.

Есть мечта неизречённая. Она не в словах, а в шуме горных водопадов, в блуждании горных туманов, в ароматах цветущих яблонь, в великих трудах людей, которые обживают эти каменные ущелья, сражаются, падают под пулями, сберегают свои семьи, свои города, свою страну.

А есть мечта изречённая. Эта мечта ищет для своего изъяснения голос поэта, поэтическую душу, поэтическую судьбу, в которой она проявляется как чудесная поэма или чудный стих. Таким выразителем был и остаётся для Дагестана поэт Расул Гамзатов. В его стихах — дагестанская красота, дагестанская боль, дагестанская молитва, дагестанская горская этика, воспевающая честь и достоинство. Как Расул Гамзатов, родившийся в малом горном селе на краю ущелья, как он стал сначала любимцем этого села, потом любимым поэтом всего Дагестана, а потом поэтом всея Руси, всего Советского Союза, когда его стихи переводились на множество языков и читались во всех советских городах? Как потом с пьедестала великого Красного государства он перешагнул на пьедестал всемирно известного поэта? Как произошло восхождение и возвышение горского юноши к величию вселенского певца? Как Расул Гамзатов стал из лирика и дагестанского гения поэтом, перед которым склонило благодарную голову само государство? Как он стал для советского государства тем, чем были для государства Байкал или Волга? Об этом я говорил в махачкалинском доме Расула Гамзатова с его дочерью. Салихат Расуловна водила меня по тихим комнатам чудесного гамзатовского дома. Позволила мне сесть за его рабочий письменный стол, касаться руками тех предметов, которых касался Расул Гамзатов. Я испытывал благоговение, какое испытывает человек, посетивший святилище. Помню Расула Гамзатова по кратким московским встречам в Доме литераторов. Теперь же, в Махачкале, я встречался с духом Расула Гамзатова, с его бессмертной сущностью, которая для дагестанского народа является ангелом-хранителем, духовной путеводной звездой, помогает людям в наши нелёгкие времена преодолевать уныние, побеждать апатию и печаль, превращая их в красоту, в обожание, в немеркнущую мечту.

Я побывал на родине Расула Гамзатова в селе Цада, в тесной сакле с низкими потолками, где на домашней белёной печи, выложенной из камней, красуется голова рогатого овна — талисман дагестанской сакли. Во дворе стоит деревянная арба с большими колёсами. В маленькой комнате, накрытая ковриком, таится люлька, куда укладывали новорождённых детей. Аул Цада окружают высокие Кавказские горы. Мне сказали, что именно здесь, среди этих гор, родился аварский литературный язык. Тот язык, на котором изъяснялись и писали знаменитые аварские поэты, на котором писал Расул Гамзатов.

Есть тайна появления этого великого поэта здесь, где случилось удивительное совпадение времён и пространств, звёзд и цветов, снегов на далёких хребтах и садов в цветущей дали. Здесь родословное соединилось с народным, земное — с небесным, былое — с грядущим. По склонам гор в эту чашу сливались ручьи народных сказаний, преданий, молитв, плачей и восхвалений. Наполнили эту чашу и создали божественный напиток — язык народа, а вместе с ним и сам благородный народ. Расул Гамзатов, владея этим божественным языком, сумел перевести язык этих гор на язык всего человечества. Он раскрыл каменные книги хребтов, прочитал безмолвные строки, нанесённые на камнях, и превратил каменную симфонию гор в свои стихи и поэмы. Не все свои тайные стихи горы передали Гамзатову. В этих сумрачных каменных книгах таятся не разгаданные, ещё не открытые миру стихи. Они ждут появления нового поэта, нового языкотворца. Отсюда, из этих молчаливых гор, выйдет на свет новый великий поэт, новый дагестанский мечтатель.