«ЗАВТРА». Михал Саныч, разреши от лица редакции и читателей газеты "Завтра" поздравить тебя с присуждением Патриаршей премии по литературе за 2019 год! Мы за тебя болели. Хотя, говоря о Патриаршей премии, правильнее будет - молились. Что, конечно, не одно и то же...
Как ощущение? Готов "истину царям с улыбкой говорить"? Вообще, что для тебя - именно Патриаршая?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Про Патриаршую премию в первую очередь. Спасибо за молитвы. Ощущение – совершенно иное по сравнению с ощущением других премиальных церемоний. Впечатляет сама драматургия мероприятия, и чувство ответственности за награду – сильнейшее. Ведь в премии поощряется именно то, что мы сами почитаем за главное в литературе – чувство Веры и Родины. И это единственная премия, где радость омрачена, осажена тем, что ты пересёк дорогу собрату своему по короткому списку. И это не лицемерие.
Про истину царям – актуально. Кто из писателе́й, поддавшись мечте, не представлял, как глава страны в благожелательную минуту призвал тебя: «Ну что, брат, писатель? Вот не знаю, как быть, беспокойно как-то… за алюминий… И нехорошо, что правый руль обижают: ведь поддержка-то вышла не ВАЗу-КАМАЗу, а «мерседесу-фольксвагену»… Да и отток народа с Дальнего Востока продолжается. А если и уменьшился, то за счёт гастарбайтеров. Или: а не пора ли нам вернуть идеологию, а то сильно педераст голову задират, да за будущее боязно – сильно молодежь на Америку заглядывается. А главное… вообще – как-то слабовастенько с русским духом на Родине».
А ты, пылая очами, делишься сокровенным, в надежде, что наладится, наконец, жизнь на девяти тысячах промороженных вёрст меж Океаном и Океаном. А тебя ещё и в Туву на рыбалку зовут. И вот где-нибудь на берегу Хамсары вертолёт, обессиленно опустив лопастя́, стоит на галечной косе в окружении надёжных и крепких ребят. И вы, натаскавшись на пару ленков и хайрюзей, закрепляете студёным стопарём и крепким союз-уговор меж Царём и Поэтом. О том, как нам сообща помочь Родине.
«ЗАВТРА». Скажи, кого ты не видишь среди претендентов на Патриаршую премию по литературе? Или это неполиткорректный вопрос? Можно, не по именам - а, скажем так, типологически?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Политкорректность – разве не ругательное слово? Так вот – про тех, кого не видишь… хотя проще, конечно, сказать, кого видишь. Например, Владимира Личутина и Анатолия Байбородина. Ну а те, кого не видишь, туда и не сунутся. Поэтому вопрос теряет смысл.
«ЗАВТРА». Писатель, по твоему мнению, должен ориентироваться на премиальную палитру современности? Это не банальный вопрос, и банального ответа тоже не хотелось бы... Подчёркиваю, именно сегодня? Когда литературная жизнь осталась без государственной поддержки (вариант - излишней опеки), а писатели брошены на произвол судьбы (вариант - предоставлены сами себе)?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Вовсе не без поддержки: ведь есть премия «Большая книга», а это разве не опёка? Государство только с виду устранилось, не платя гонорары. Думаете, не в силах оно ремня какому-нибудь быкообразному дать за провокационную деятельность или изменить политику издательств и содержательную часть телевидения. Так что государство не только не отстранилось, а самый автор и есть. Как человек: не откорректировал, не подправил, попустил – значит, одобрил, разрешил, исполнил. Помнишь у Бунина… Цитаты нет под рукой. Смысл передам:
– Зайцы эти, такие сякие, яблоньки ваши объели.
– Да нет. Это я обгрыз.
– Да как ты?
– Да так. Не завернул с осени. Значит, я и объел…
По палитре. Писатель может вообще не знать никакую палитру, сидеть на каком-нибудь Верхнем Кангелане, ставить капкашки и писать книги. Писатель вообще не должен думать о премиях. Другое дело, если ты выехал с Кангелана. В чисто поле. И вступил в бой. И тогда премиальная палитра – это часть культурно-политического расклада и проявление воль. И ясно, что премии глубоко партийны, и ты знаешь, кто за что награждает. Одни за нападение, а другие за защиту.
«ЗАВТРА». Наше литературное поколение (не путать - с календарным) входило в литературу в конце 90-х годов ХХ века, ещё были живы великие: Астафьев, Белов, Распутин... Это как-то сказалось? Удалось возжечь свою свечу от их огня?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Конечно, удалось! Причём с каждой минутой их огнь всё ясней и спасительней. Именно он и тактически помогает, потому что если молодая учительша из модной гимназии, не чихнув, назовёт тебя мракобесом за проповедь о святости Русского мира, то непреложность классиков руки-то ей вяжет. И, слава Богу, есть целый ряд прекрасных молодых писателей, которые свечку и несут.
«ЗАВТРА». Ты часто говоришь о "сибирской литературе", ну, или точнее - о сибирском Слове в Русской литературе второй половины ХХ - начала ХХI века? На твой, взгляд – что это? И почему именно сейчас? А главное – кто (желательно с именами)?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Никто из нас никогда не противопоставлял Сибирскую и Дальневосточную литературу литературе русской или литературе средней полосы России. Речь шла о Сибирском Слове. И о его расцвете в ХХ веке, когда Шукшин, Астафьев и Распутин (двигаюсь с запада на восток) сказали в русской литературе… Нет, не так: когда русское слово сибирской чеканки засияло ярче среднерусского. Мой друг, подвижник Юрий Михайлов из Мариинска, как-то спросил меня, слетавшего в Москву: «Ну что, Михайло, пахнет ли в Москве русским духом?». На что я ответил, что нет, Михалыч, не пахнет. Дак вот в Сибири по ряду понятных причин русским духом пахнет сильнее, и это и объясняет Сибирское Слово. Хотя и либерасти́я здесь тоже присутствует и даже принимает более карикатурные и экстремальные формы, чем на Западе страны. Ведь представителям указанного мироощущения приходится буквально кричать через Урал: «Мы тоже такие! Заметьте нас и поощрите!»
«ЗАВТРА». Смотри, вот есть же такое явление – английская литература. Она может писаться гражданами США, или Океании, или Южной Африки? Русская литература, как ты знаешь – в ХХ веке тоже писалась и гражданами Франции, и Сербии, тех же США (русскими эмигрантами). Может для литературы на русском языке и не важно, где она пишется – в Орле или в Хайфе, Юрием Оноприенко или Гариком Губерманом, Александром Можаевым на Дону или Львом Лосевым на Брайтоне? Да и что с Россией – не важно. Вот живут же старообрядцы твоих повестей в лесах – и что там: война ли в государстве ("построенном Антихристом Петром Первым"), гонения большевиков ли на Церковь ("никонианскую", "неистинную") – не важно... А важно – блюсти своё, в случае с писателем – слово, язык, образный строй?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Я придерживаюсь деления литературы по Юрию Павлову: литература есть русская и русскоязычная. Под термином «русскоязычная» я понимаю использования наших букв, хотя при этом слова могут быть не только лишены вековечных их смыслов, но ещё и использоваться как раз для борьбы с последними – подспудной или явной. Больше всего возмущает подмена: появляется модная книга, которая, не имея никакого отношения к русской литературе (ни по стилистике, ни по содержанию, ни по общей интонации), за такую литературу как раз выдаётся, и массово пропагандируется, как у нас, так и за рубежом, где подаётся как «лучшее русское на сегодняшний день». Вернее, «российское». В результате зарубежье, где и так полная каша в бо́шках о всём, что касается Русского мира, получает ложную картину литературы, а наш читатель подвергается ещё более страшному: уже в его бо́шках происходит смещение представлений о том, какой должна быть книга. Идёт дичайшая порча вкуса, причём, поскольку противостояние серьёзное, то, чтобы не терять время, ребята сразу бьют в эту самую бо́шку же: например верхом гениальности считается смешение церковно-славянского с матерным. Дух этот мощно расповаживается премиями, на которые за версту не подпустят с Русским миром, и где наградят щедрейше за любые темы, кроме жития русского человека в сегодняшний день. Заказ – живописуй про любые другие этносы и про любое другое время, хотишь про прошлое, хотишь про грядущее. Но токо ни про тичас.
… Я отвлёкся. Итак, про место жизни… Бунин и Шмелёв жили за границей, а писали так, что любой внутриграничник позавидует. Поэтому в литературе главное, не – где написана, а – чтоб русская. Пишут же русскоязычную в Москве. Считаю, что в литературе важно блюсти и строй, и дух, и слово, и, конечно же, быть кержаком надо! Но и если любовь к Отечеству выражена в тошных для тебя формах, то это не повод её не поддержать. Молодой парень, горячий, модернистски рассказал о своей любви к Батюшке-Енисею, к его людям, да ещё и талантливо – безрассудно его оттолкнуть и наругать. Не так что ль?
И возвращаясь к месту жизни. Бунин со Шмелёвым от физической гибели бежали за границу. И там стали ещё большими патриотами. Но нынче жизнь русского властителя дум за границей вызывает недоумение. Другое дело, что некоторых властителей стоило бы как раз туда и отправить, чтоб не мутили воду, но их не выгонишь, потому что в каком-нибудь Израиле Быкова бы махом нахлобучили за расшатывание устоев. Да и оплачивается здесь провокационная деятельность жирнее.
«ЗАВТРА». Сегодня, после двух десятилетий, прожитых под лозунгом "Грабь, бухай и отдыхай", сформулированным в 90-е строителями "новой России" – государству (или властной элите) срочно понадобился "человек труда". То есть как раз те, о ком ты пишешь. Вернётся ли "человек труда" полноправно в нашу жизнь? На фоне той же "элиты из 90-х" (по которой судят о государстве)?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Я, наверно, тундра: первый раз слышу, что про пахаря надо. Трудовой же человек он как был, так и есть. Речь идёт не об его возврате, а о том, чтоб именно он стал главным героем в общественной повестке. А не банкир или «успешная» вертипопка с ящика. И чтобы работа была. В Красноярске в продуктовых магазинах вдруг молодые пареньки появились за кассой: работать негде. Таксиста-паренька встретил: он только с Кореи приехал: захлёбывается от восторга – как там отлично жить, как платят хорошо и как никто даже не знает, как руководителя страны звать. И знать не хочут! – привзвизгнул он от восторга. И опять туда поедет, потому что иначе не сможет завести квартирёшку и… уже совсем серьёзным и почти басовитым голосом: быть «мужем и батей».
Вернуться ли трудовые профессии? Конечно мы верим, что всё вообще наладиться и вернётся… А как будет – наши дети увидят. Помнишь, как в «Солнышке» (повесть Тарковского «Что скажет Солнышко») – всё будет зависеть от «нескольких слов», сказанных «одним человеком».
Идеологию следует возвращать немедленно. По радио слышал разумника одного, мол, сейчас многие жаждут вернуть идеологию, (я было воспрял) но это недопустимо, так как… «а вдруг пострадают несогласные», и, дескать, пусть каждый «чо хочет, то думает». Что вообще ничего объединяющего и здравомысленного нельзя ни сказать, ни предложить для основы, ведь обязательно найдётся кто-нибудь несогласный. И за него ужас как страшно. И мне хотелось крикнуть: да брось ты про «вдруг» и про «кого-нибудь», сам-то чего хочешь!??
«ЗАВТРА». Каким ты видишь будущее России? Роль Сибири и Дальнего Востока в XXI веке?
Михаил ТАРКОВСКИЙ. Я не «эксперт» и не пророк.
Но все знают несколько вариантов:
1. Путём морального разложения народонаселения России, разбавления с помощью приезжих из стран бывшего СССР и прочего, про что сто раз говорено, Россия помаленьку теряет целостность и гибнет как самостоятельная цивилизация;
2. В России нарастают протестные настроения, совершается революция и настаёт гражданская война;
3. Россия с Божьей помощью, теряя дорогое, наконец, доживает до грядущего Государя-отца и встаёт с колен;
4. Россия долго и мучительно живёт, меняется, и потихоньку становится похожей на все остальные страны;
5. Россия долго и мучительно живёт, меняется и остаётся Россией…
Вместо прогнозов – давайте молиться и делать своё дело!
… Роль Сибири и Дальнего Востока в этом веке. Опять же в каком плане? В экономике? В геополитике? Лично? В художественном плане Сибирь – территория силы, воли и прибежище русского духа. Дальний Восток, как рубеж и форпост, уже много получает от центра и за него не так тревожно, как за восточную часть Сибири. Читинская область особенно вызывает тревогу, потому что словосочетание «депрессивный регион» становится официальным. То же касается и западной половины Амурской области. Красноярск и Новосибирск – влиятельные регионы, Иркутская область тоже сильна, но разграбление природы здесь особенно неистово. И как забабахают китайцы завод по бутилированию байкальской воды, так и рухнет ещё на метр уровень Моря. Дух разобщения, волчьей борьбы за ресурсы при их наличии и великолепии – здесь особенно силён, и порой сводит на нет окружающую красоту. И всю от неё подпитку.
А для пишущего человека конечно здесь есть всё – и ощущение того, что у нашего имперского орла две головы, и что тело-ствол его – Батюшка-Енисей… И что два крыла по-над нами. И что восточное, порой недолюбленное, непонятое, но сильное и прекрасное – особенно моё. Моё! И я хочу с этим моим быть, жить, обнимая простор и быть дома в любой точке. Будь то Уймонская долина с музеем старообрядчества Раисы Павловны Кучугановой, Мариинск с Юрой Михайловым и его песнями под гармонь, Владивосток с писателем Василием Авченко, поэтом Иваном Шепетой и просто моим другом Романом Трофимовым… Уссурийск с филологом Натальей Беляевой…
Магдагачи, Чита, Танхой… Иркутск с Владимиром Скифом, Василием Козловым, Василием Забелло, с Альбертом Семёновичем Гурулёвым… С Анатолием Байбородиным…
И ещё Урал – Юрий Беликов. Берег правый и берег левый. И оно и правильно. Но не в политике.
Если музыка с левого берега
изгоняет тебя на правый,
если музыка с правого берега
изгоняет тебя на левый,
ты на правый берег не плавай
и на левый берег не плавай…
Стань рекой, человек!
И, пока ты не станешь рекой,
изгнан будешь ты музыкой левого берега,
да и музыкой правого берега…
А ещё Бодайбо, которое знаю с 1977 года, и куда мы не так давно неслись по зимникам вдоль БАМа с писателями Андреем Антипиным из Усть-Кутского района и Василием Авченко из Владивостока, который родился в Черемхове в одном роддоме с Александром Вампиловым… Ехали от Иркутска через верховья Лены, через приверх Байкала, и дальше, дальше… Через Северомуйск и Таксимо́… И снова дальше – к северу на Бодайбо… А потом дальше, дальше… На Угахан и Хомолхо́… И подписывали книги, говорили о сокровенном с трудовыми нашими мужиками-кормильцами и неунывающими женщинами, матерями и хозяйками… Смотрели в благодарные очи, и мураши бежали по нашим совместным хребтам, потому что нет больше счастья для сочинителя, чем быть дома и читать стихи об этом доме, об этой земле – её людям, прямо сегодня, сейчас и навсегда будто.
И летела, завиваясь, снежная пыль, залепляя корму белого праворукого «крузака» с владивостоцкими номерами, и горы, да ненаглядная чахлая тайга смотрели на нас святыми своими глазами и будто говорили – будьте такими же твёрдыми, как апрельские насты, спокойными, как эти сахарно-белые гранёные вершины, строгими, как эти свечеобразные ели. Будьте достойными и верными духовному строю России – вертикальному, свечевому и навеки единственному.
Господи, какое же это счастье...
Фото Татьяны Тарковской
